Трейдер

Каприков был измотан радением об имении, а до этого - обратной дорогой, а еще ранее - бесконечными разъездами по окрестностям города N и долгими препирательствами с туповатыми и подозрительными провинциальными помещиками. Все эти потуги войти в контакт, заручиться доверием, нелепые диалоги:

- Ах какая замечательная бричка!

- Да уж, на рессорном ходу. Замечательно мягкий, знаете ли, ход!

- Я и сам полагал прикупить подобную по сходной цене, однако же обстоятельства потребовали денежного участия в другом деле.

- Моя-то бричка новёханькая, двести целковых вынь да положь!

- Что Вы говорите?!! Однако...

- Ну да она же того стоит! Судите сами. - Помещик Курносов привстал и запрыгал. - А?!!

- А вот ежели нагрузить её барышнями, да припасами к пикнику?

- Да уж проверено и не раз!

А по обочине, глаза долу, шапки ломают, серые тени. Мужики. Живые души.

И такое и тому подобное изо дня в день.

В общем, отставной коллежский советник был хронически утомлён всеми теми приключениями, на которые толкала его деятельная натура и которые обывательским штилем именуются простым словом "жизнь". Да, Каприков был человеком, умеющим жить, и жить деятельно, в не всякому подвластном ритме.

Имение в Новороссии медленно, но верно наполнялось живыми душами. С утра до позднего вечера стучали плотницкие топоры, визжали двуручные пилы. Павел Иванович отчетливо понимал всю щекотливость своего положения: с одной стороны, все его реноме в глазах местного дворянства почти целиком зависело от внушительности свиваемого им родового гнезда, с другой - вырученные через закладную на имение деньги уходили слишком быстро. Наш герой не мог забыть того неприятного эффекта, который произвел его скромный флигель на делегацию опекунского совета. Сколько бы он не размахивал руками, внушая масштаб затеянного им строительства, эти состоятельные хлыщи, в лучшем случае, видели в нем преуспевшего выскочку-нувориша. А тут ещё приближалась очередная подушная перепись, требовалось привести к идеальному балансу наличные души и ревизские сказки. Ситуация требовала бескомпромиссного и безотлагательного разрешения.

В бытность свою коллежским советником, когда вскрылись шалости на таможенной службе его, Павел Иванович натерпелся немалого страху. До сих пор не мог он без содрогания вспомнить ревизию и унизительную процедуру дознания. Ведь сколько пришлось упрашивать, сколько раздать нажитого непосильным трудом, стараниями, кипучею мыслью своею, наконец. "За одного битого двух небитых дают!" - ободрял себя Каприков, где-то и гордясь пережитым и восхищаясь даже умением своим выйти сухим из воды. "Обошлось тогда, обойдется и сейчас" - успокаивал себя Павел Иванович. - "И уж боле ни-ни. Да и не понадобится уже - ведь всего разом достигну!". И Каприков стремительно терял мобильность, пуская корни. Трансформация эта делала его крайне уязвимым. Именно этот мучительный момент между состоянием ловкого, легкого на подъем, проходимца и почтенного землевладельца хотелось ему проскочить быстро, тихо и без последствий.

***

В мерцающем свете свечей в серебряном канделябре, Павел Иванович приступил к традиционному священнодейству своему. Первым делом аккуратно разложил он на круглом столе, поверх листов прожекта дворянского гнезда его, ассигнации остававшегося у него капитала. По кровати же, напротив, разбросал их в живописнейшем беспорядке. Зрелище благородных купюр произвело в нем необыкновенный душевный подъём. Спустя четверть часа безмолвного созерцания, Каприков позволил себе тактильный контакт. Нежные, робкие прикосновения к бархату плотной бумаги, к завитушкам, вензелям, росписям, шрифтам номинала, номерам купюр. Он решительно не был достоин обладать этим великолепием. Пока не был... Неспешно Павел Иванович стащил с себя ночной колпак, сорочка скользнула к волосатым ногам его. После же полного разоблачения незамедлительно пал он на разбросанные по кровати ассигнации. Прикосновения казначейских билетов к коже заставили его затрепетать, а запах, этот божественный запах... Он словно растворился среди купюр, стал самой значительной из них. Неразменной!

***

Ночью же утомленному советнику снилось его прежнее утешение. Гостиный двор, номер из недорогих, и бумаги на крестьян, мертвые души, разбросанные на столе, стуле, кровати. Он тусовал их, брал по очереди, уже после читал имена... И они, его мертвые души, приходили на зов своего заклинателя и господина. Так, наверное, Иисус вызывал Лазаря из пещеры. Павел Иванович грезил о будущем имении, раздавал наиценнейшие руководящие указания:

- Козьма, да ты Гнедую впрягай, Гнедую.

- Как стелешь Пелагея, как стелешь?!! Вот я тебя на конюшню - пороть!

А потом садился посерёд призрачных бородатых старцев и долго втолковывал им о своих прожектах и разнообразнейших реформах. А те всё дивились небывалому его разумению и кивали согласно убеленными сединой головами. И тогда, уподобившись простому труднику, отращивал он бороду, одевал крестьянскую рубаху и становился лишь одной из них, его мёртвых душ. Умерших и воскресших к жизни вечной. И были они все равны перед Богом, как и должно быть в раю... Но Каприков был все же несколько равнее других. Да, пожалуй, значительно даже равнее.

***

Проснувшись по утру, Каприков смотрел в потолок и ощущал в груди щемящую тоску по потерянному гостиничному раю. Но потом взгляд его скользил по разбросанным тут и там ассигнациям, по чертежам особняка с внушительным парадным подъездом, колоннами, балюстрадой, венчающей все это великолепие пирамидальною крышею. Павел Иванович ободрялся и с новыми силами приступал к строительству персонального рая на земле-матушке. Жирной херсонской землице Новороссии. С самыми наиблагими намерениями...

Мухосранск, 2020