Игра с тенью. Дуэль Тениша. Глава 50 или Семейная инцест игра

Глава 50. Absence de fer*

На сей раз был сиамбеччино. Наверное, только этот вёрткий юркий корабль мог преодолеть зюйд, который устанавливался каждую весну, но сейчас был нам так некстати.

Корабль назывался "Ласка" и нёсся в бакштаг так же ловко как этот зверёк и мы мало теряли в скорости. К тому же мы шли прямиком к Кантеране — восточному побережью Салангая, минуя все попутные острова.

Играла нам на руку и репутация сиамбеччино: он был известным судном пиратов, с которыми связываться — себе дороже.

Особый постанов рей давал ему невиданную манёвренность, а с неглубокой осадкой он мог проскочить на мелководье, там, где тяжёлые корабли застревали, он мог подойти вплотную к пологому берегу — пощипать сухопутных или прихватить контрабанду. В любых водах он был, как бродячий кот в подворотне: напакостил, стащил, украл — да и сиганул через забор — ищи его! А этот кот мог ещё и огрызнуться — десяток двенадцатифунтовых орудий нёс не зря.

Кораблик был пиратский, а вот команда...

Здесь чувствовалась рука Бертольди — никакой пиратской вольницы, матросы походили на вымуштрованных солдат, отличаясь от тех разве что отсутствием форменной одежды: одевались кто во что горазд, да на палубе — в отличие от военного судна, валялся всякий хлам, который, как я заметил, аккуратно раскладывали в полном беспорядке заново после каждого шторма. Так что, глянув в трубу, никто бы не заподозрил в нас военных.

Словом, транспорт наш был выбран с умом.

Единственно недостаток места доставлял неудобства: нам с Дагне не нашлось отдельной каюты, пришлось делить жильё с тимерманом и констапелем судна.

В этом коротком плавании я не успел соскучиться. Уже на двенадцатый день после выхода из Гуфа, вернее, в ночь, мы подошли к восточному побережью Салангая.

Тихая погода и почти полная темнота нам благоприятствовали.

Спустили лодку, и мы направились к берегу. Матросы гребли слаженно, хотя плеск воды под вёслами и скрип уключин разносился далеко, но рыбацкий домик, куда мы направлялись, стоял на отшибе, а контрабанда в таких местах — дело обычное, так что звуки эти не могли привлечь к нам особого внимания местных жителей.

Я сидел на корме, закутавшись в плащ — даже на юге ранняя весна всё ещё дышит холодком — и смотрел на небо, пытаясь сперва найти знакомые созвездия, а затем просто смотрел, заворожённый величественным зрелищем.

Редко бывают такие безлунные ночи, когда только ледяная крупа звёзд поблёскивает на чёрном бархате небес.

Тёмная бездна вод под нами, бесконечность, уходящая вверх — два мира, между которыми мы застыли во мгновении ночи, как давно умершие насекомые в капле смолы. Всё неподвижно, всё неохватно, мы подвешены между морем и небом...  

Я замер, зачарованный, и какую-то минуту мне казалось, я вижу, как там, в вышине над нашими головами неспешно проворачиваются жернова божьей мельницы, сминая и бриллианты звёзд, и капли воды, сорвавшиеся с вёсел — медленно, да в мелкую муку...  

Скрип гальки, толчок. Лодка ткнулась в берег.

Нас ждал рыжий беспокойный огонёк в чужом окне.

В доме не спали. На стук открыли сразу, собрали на стол, предложили лежанку, но мы отказались — спать какой-то час незачем, посидим за кружкой вина. Есть не хотелось и мы молча смотрели в маленькое подслепое окно, за которым уже поплыли серые пряди предрассветного тумана. Но вот они начали бледнеть, проявились очертания предметов, углы сараев, загородки, жердины, на которых повисли еще неразличимые сети, но вот и они видны, всё зашевелилось, заорал петух, ещё несколько минут, и новый день разольётся над горизонтом.

Пора.

Хозяин вывел нам уже осёдланных лошадей и махнул рукой вдоль берега:

— Здесь не заплутаете. Вона, макушка виднеется. На неё правьте.

Невдалеке, южнее и впрямь озарилась первым солнечным лучом верхушка башенки порта.

— С комендантом сговорено, всё вам проставит. Доном Кальво его зовут, — салангаец хохотнул. — Не ошибётесь, он и вправду лысый.

Кастелатто-Стурра был маленьким портовым городком, который мы миновали не задерживаясь, отдав лишь необходимый визит неряшливому лысому толстяку-коменданту, вытащив его прямо из постели, но нам было не до церемоний.

Извилистые улочки, стиснутые глухими стенами домов из жёлтого песчаника, окна-бойницы, начинавшиеся лишь на высоте второго этажа, входные двери — щели, забранные толстыми досками, каждый дом слит с другими, каждый дом — каменная крепость. По всему видна вечная готовность к обороне. Побережье небезопасно...

Но сейчас городок казался сонным, полным ленивого безразличного покоя. Мы проезжали мимо чужой жизни с какими-то очень домашними утренними запахами постели, сна, горячих тел, внутренних дворов, курятников, раннего солнца. Вот-вот захлопают ставни, потянет дымком из кухонь, захлопочут хозяйки, побегут с визгами дети — на берег...

Только теперь я по-настоящему почувствовал, что вернулся в Салангай.

О, как бы мне хотелось жить в таком городе у моря!

На секунду мелькнуло в глубине памяти забытое лицо... Быть может, он спасся? Он бы мог... такой сильный. Он бы мог выплыть...

Я пришпорил коня, чтобы не терять из виду Дагне.

На рыночной площади сонные чары были разрушены — здесь суета прибывавших крестьян и торговок развернулась вокруг конной статуи неведомого мне героя, судя по размерам головы обычного человека, не святого и не праведника. Обломком жезла он указывал в западные ворота городка, точно предлагая немедленно покинуть его. Так мы и сделали.

Весь день мы провели в седле, остановившись лишь дважды в придорожных постоялых дворах (гостиницами я не решаюсь их назвать), где обедали запросто, по местному обычаю: жаркое из говядины и репы да прошлогодний сидр, быстро ударявший в ноги и оставлявший голову пустой и лёгкой.

Ни тебе пирогов старины Пампато, ни коварных напитков Лодольфино...

Давно остались позади приморские сосны, вокруг нас расстилалось новое море, море цветов с бесконечными переливами красок.

Маки, взбегающие на пологие холмы алыми волнами, гиацинты,   сиреневые лаванды, гелиотропы, шалфей и та травка, которую у нас называют "комариный венчик", а здесь — уж не знаю как, красивые розовые кисточки, целые лужайки её.   Нежно-белые облака гипсофил и лабазников висели над землёй; огромные эремурусы вздели свои светоносно-жёлтые, оранжевые полупрозрачные свечи, высокие заросли кустарников, так густо оплетённые клематисом и диким виноградом, что казались спинами огромных фантастических животных, пасущихся посреди разнотравья. Самый воздух был напоён волшебным ароматом, полон солнечной радостью жизни — я словно уснул наяву. Иногда мне казалось, что я снова хлебнул настойки Говорливого Феникса и плыву, не касаясь земли, парю...

Но, как объяснил мне Дагне, бывавший в Салангае и раньше, всё это буйство красок — ненадолго. То тепло, что сейчас отдаёт Салангаю центральное нагорье острова, через месяц превратится в отчаянные суховеи, тогда-то "сковородка" Хардики покажет своё жуткое лицо и Салангай на долгие месяцы превратится в высохшую каменистую пустошь, где жизнь будет ютиться возле колодцев, непересыхающих речушек да нескольких озёр.

— А пока — да, райские красоты. Ад будет потом, — объявил Дагне и запил свои слова глотком сидра, словно заранее страдая от засухи.

Но страдал ли он? Не знаю. Он был рассеян, молчалив так, что я боялся лишний раз нарушить это молчание. Он будто задавал внутри себя какие-то вопросы, но к кому он обращался и о чём спрашивал — я не знал. Только давалось ему это тяжело, он словно оборонялся от чего-то, становясь странно похожим на давешний городок. Окна-бойницы, глухие стены...

Город из песчаника. Замок из песка.

Что я мог сделать?

Только ехать рядом, то стремя в стремя, то отпускать его вперёд — одного. И с удивлением и радостью говорить себе: это он, Дагне. Настоящий.

Нам пришлось сменить уставших коней. Но себе мы отдыха не дали.

Дагне твёрдо решил ночевать в Басте, и уже к вечеру мы достигли её предместий.

Глаза, привыкшие к свежести и гармонии лугов, с неудовольствием упирались в грязные глинобитные стены лачуг, нос с трудом переносил вонь, доносящуюся отовсюду, так что и ветерок перестал радовать, но когда он стих, стало ещё хуже, ибо толпы жужжащих тварей заполонили воздух.

Следовало поторопиться —  с закатом ворота в Верхний город закроют, а нам ещё нужно было найти палаццо Казальграссо, где проживал родственник Феничи —  маркиз Марано-и-Брингари, гранд, латифундист и очень важная птица, на которую, как сказал Дагне, у нас имелся кое-какой силок.

Я ожидал, что Баста, подвергшаяся тяжёлой осаде в последнюю войну, будет нести следы разорения. Но нет, Верхний город, невеликий по размерам, был отстроен и любовно восстановлен, насколько я мог судить, ибо детали не подделаешь — ворота палаццо, который мы скоро отыскали, дышали стариной, бронза и медь их оковок покрылась бирюзовой патиной — а это столетия, не новодел.

Я осторожно погладил грубую шляпку позеленевшего гвоздя, Дагне безо всякого почтения заколотил рукоятью кинжала в эту старину.

Нам открыл надутый привратник. Стремительный натиск Дагне прервал его "вечерний час, невместно беспокоить..." и уже через минуту к нам вышел секретарь, у которого Дагне немедленно изъял перо и бумагу, на которой начертал непонятное: "Микки-фосфор".

Секретарь покрутил носом, но вдохновлённый суровым взглядом Дагне, всё-таки понёс записку своему господину.

Я приготовился ждать.

Но не тут-то было!

Уж не знаю, кто этот Микки, но он, видно, и впрямь горячая штучка, коли гранд вылетел к нам в портего, дожёвывая что-то на ходу.

Маркиз Брингари оказался, против обычно субтильных салангайцев, мужчиной крупным, осанистым, правда слегка обрюзгшим, и при том — блондином. Глядя на него, трудно было поверить, что они с Лодольфино родственники. Вот разве что длинный щучий рот, да выпуклые жёлто-зелёные глаза были похожи. От невидимых белесых бровей и слишком светлых ресниц взгляд его казался каким-то "голым", рыбьим.

— С кем имею честь? — спросил он недовольно, разглядев нас.

Дагне вдруг картинно выпятил грудь и представился с таким полным и таким трескучим титулом, что у меня голова пошла кругом. Как он, наследник столь славных и древних родов ухитрился прожить в безвестности? Моя приставка "Бон", означающая сравнительно недавнее дворянство, жалованное монархом за особые заслуги (а это мог быть и военный подвиг, и вовремя поданный ночной горшок) показалась мне жалкой. Впрочем, пока не снята опала, я и на неё не имел права. Просто господин Бовале.

Дагне же продолжал удивлять меня.

От его скромности и сдержанности не осталось и следа. Он так задрал нос, что смог свысока смотреть на рослого Брингари.

Не сразу я понял причины такого несвойственного ему поведения, но позже стало ясно, как быстро он раскусил чванного салангайца. С кем-то ниже графа тот вряд ли стал бы разговаривать на равных, будь ты хоть фосфор, хоть саламандра.

Нас пригласили к ужину.

Обстановка дома была умеренно-роскошной. Шкафы с хвастливо раскрытыми дверцами выставляли напоказ дорогую посуду — меня умилило это архаичное бахвальство, которое из нашего обихода исчезло уже лет сто назад, задержавшись разве что в домах простых мещан. Гербы и оружие на мраморных стенах перемежались с батальными картинами, даже в росписи плафона присутствовали бесконечные ряды копий, по всем углам торчали пустые доспехи —  золочёные, с дробной гравировкой — весьма искусной. Но зато никаких ногастых и головастых святых! А то я уж думал, что это неизбежное украшение любого салангайского дома.

Блюда были так себе, до пирогов Пампато им было далеко. Но после дня, проведённого в седле, я бы и подмётку съел.

Брингари старался казаться радушным хозяином, но было видно, что и простая вежливость даётся ему с трудом, а уж выдавить из себя любезность ему было и вовсе невмоготу.

На вопросы Дагне он отвечал, но это скорее потому, что любил слушать свой голос.

***

— Лодольфино? Вас интересует этот заморыш? Да зачем он вам? Ах, нужно… Зачем? Нет, я не интересуюсь… просто на чёрта он вам? Что? Занимает высокий пост? Ерунда, не может он ничего занимать, в нём росту-то два вершка. Губернатор острова? Вы уверены? Хм. Странно. С чего бы это? А, я понял: мой кузен услал его подальше — вот и всё. Просто чтобы он не болтался под ногами. Я тоже мог бы стать губернатором, вот хоть здесь, в Кантеране, но столько хлопот и смотреть на всяких, разговоры с ними, с купчишками этими... Что? Лодольфино? Ах, ну да. Мой кузен его не очень-то любит. Как кто такой мой кузен? Король Варрава, разумеется, мы ведь гранды Фьеска! Правда, Феничи тоже гранды, иначе бы моя сестра никогда не вышла замуж за этого… Что я знаю о его работе в консульстве? Вы что, думаете, я за ним слежу? Ездил он куда-то там... Ах, к вам, в Ним. Ну да, я же говорю, мой кузен его не любит, вот и отсылает куда подальше, пёрышком скрипеть... Мой Сципио всегда говорил, что Лодольфино слабак. Сципио — это мой сын. Прекрасный парень. А Лодольфино ни на что не годится. Это я вам как дядя говорю. Сестра моя была красавица, корпулентная женщина, кровь с молоком, наша порода, — маркиз любовно огладил себя по плотному боку, — а сынок в отца пошёл, мелкий, ушастый. Хе-хе! Уж я ему эти уши навертел! Летом как-то гостил он у нас, ни черта не ел, только хлеб крошил. Пойди, говорю, поиграй в мяч — ни в какую, засядет на втором этаже, там у меня библиотека, и сидит, книжки смотрит. Нет, я и сам люблю порой... гравюрку там глянуть, про дев посмотреть — есть у меня хорошие книжки... Новейшие. Но не целый же день!

Я ему говорил: играй со Сципио, ну и что, что он тебе мячом лицо разбил — ха-ха! — а ты не подставляйся! Мозгляк.

Что я знаю о его жене? Ну… знаю, как не знать: она же Роэро! Разговоров-то было!.. Роэро считают родословие чуть не от сотворения мира. Истинная знать, тут и змей пиписку не просунет*. Да. Род хороший. Девица молоденькая. Я и сам её присматривал — для Сципио, не для себя. Хотя я и сейчас мог бы... Но знаете, с этими лангадо всегда какие-то проблемы. Всякие сложности. Хлопотно. Дворянин не должен хлопотать. Но в общем, женился мальчишка удачно, породнился, а вот с карьерой у него не вышло. Услали, значит, его. С глаз долой! Ха-ха! Да и то сказать, кому он тут нужен, дохляк. Не то что мой Сципио! Вот это мужчина нашего роду: всем взял и ростом и силой! И умом! Делает карьеру при дворе. Мой Сципио — к любому двору гож. Одна походка чего стоит! Как идёт! Как идёт! Земля дрожит! Бог! Как я в молодости. Да я и сейчас… Вам не повезло, вы его не застали. Но он сейчас редко бывает дома, всё в столице. Мой кузен его очень ценит. Мой Сципио не какой-то там секретаришка! Кто он? Как кто?! Он Министериал, grand apuntador Его Величества, короля Варравы, моего кузена! Не знаете такой должности? Ну да, откуда вам, вы же из Нима… Кстати, как там Микки поживает? Как себя чувствует? Может, заболел чем? Нет? Железное здоровье? Всех переживёт?.. Это плохо… То есть это прекрасно. Здоров значит. Эх! Жаль.

— Всё-таки, что за звание — гранд апунтадо? — уточняет Дагне.

— Это… весьма важный пост, он требует особых качеств. Твёрдая рука, верный глаз… ну и государственный ум, конечно, — всё это необходимо при охоте на крупного зверя. Но ещё больше — на мелкого, особенно на дичь… Знаете ли, мелкая дичь — это ещё хуже, чем крупная. Случается, что мой кузен устаёт на охоте, это бывает, я как-то тоже много выпил и не смог попасть… Так вот, если Его Величество устаёт, то только grand apuntador может сделать выстрел, который хотел бы, но не вполне совершил король. И только его выстрел засчитывается, как королевский. Это весьма ответственная должность, Сципио не может промахнуться, вы же понимаете.

Мы понимали.

===========================

Примечание:

*Absence de fer — клинки вне соединения

*змей пиписку не просунет — никаких сомнений, приблизительно наше "комар носа не подточит.

< предыдущая – глава – следующая >