Ягодка попа Прокофия из Рыковской станицы

Из сборника "Люди и судьбы".

Вместо эпиграфа: - Греховные мысли, даже поступки, запросто совершаются теми, кто обязан всей своей сутью восставать против греха.

1687-м году  весной по приглашению войскового атамана Самойлы Лаврентьева и по приговору старшин в Черкасске начал служить раскольничий поп Самойла  по старым книгам. Подобную же службу проводил и раскольничий поп Прокофий в Рыковской станице (одна из станиц Черкасска).

Вскоре Войсковому атаману посыпались жалобы на попа Прокофия:

- Атаман, этот паршивец нам скоро всех девок пере... т. Не доводи до греха, а то мы его в куль да в воду» и дело с концом.

Тут же последовал указ главному попу столицы Дона :

- Самойла, попа Прокофия отослать к ядрёной Фени! Чтоб завтра его и духу в Черкасске не было!

Главный поп и его помошники уразумели это как бог им на душу положил, и отправили его в безбожный вертеп – в Нижнюю Козинку, что на Мокрой Чубурке, где «ядрёных Фень» было хоть пруд пруди, так как они исповедовали «свальный грех», веруя в то, что «Не согрешишь, так и каяться невчем».

Прокофий был тощ, плюгавый, нос крючком, цвета нежданного поноса реденькая бороденка, во взгляде и речах был прелукавый. Ходили слухи, что его изгнали с прихода казачей станицы Рыковской за непотребство и блуд. И когда он красочно рисовал пороки, которыми по его разумению кишела каждая божья тварь в Нижней Козинке, и призывал к покаянию, то молодухам хотелось узнать, а где эти самые пороки водятся. При этом они краснели и прятали лица в платок, а парни и мужики ухмылялись. Слухи слухами, а в загадочной Нижней Козинке с её Мокрой Чубуркой Прокофий слыл «атилигетом» то есть очень образованным, «подкованным на все четыре копыта», как говорили о нём те, кто его не знал ранее. Речи то премудрые вёл, про пороки Садомы и Гоморы и гиену огненную.

Ошибались девки и бабы Нижней Козинки  насчёт «атилигета». Скоро все хуторянки с Мокрой Чубурки знали, что он такой же козёл, как и все мужики по их определению. Как по цыганской почте, бабьи вести докатились и до села Отрада. Кое-кого из них потянуло в церквушку к Прокофию послушать его «атилигентные» речи, да и убедиться любопытно и в правду ли он козёл, как и все мужики.   Отрадненские девки послали на разведку бедовую Варьку Ягодкину. Напутствовали её: - Ты, Варька, не покажись ему дурою, а то он будет считать и нас всех дурами. - Та заверила их: - Не подведу. - И пошла.

Прокофий сразу же глаз положил на прихожанку. Завертелся вокруг неё волчком. И так и сяк умасливал. Пригласил в свою кельюшку. Кофейком угостил. Варька-то настоящая ягодка! - тугая цвета спелой ржи коса падает ниже пояса, чёрные брови вразлет, глаза – что два озера, статная, белая шея, черешневой спелости губы, груди, как спелые тыквы, бёдра широкие и зад при ходьбе раскачивается, отчего у мужичья «крыша едет».   Всем прелюба Варенька. И чует свою девичью силу. Свысока взор с под пушистых ресниц. Нет-нет да вспыхнет прекрасной девичьей стыдливостью. Чуднее и красивше становится. Что тут молвить плюгавому попу?!

Варька, по простоте своей, для начала стала показывать, что она не баба-дура, а хоть и с отрадовской, но «атилигетностью». И поведала ему, откуда она и как там скучно живётся. Давала всем своим рассказом понять, что она не такая уж затурканная, говорила о том, что их Отрадовка не богом забытый край, а соседствует с Нижней Козинкой, и что между ними есть речка Мокрая Чубурка, берущая начало где-то в степи, и впадает в Азовское море, которого она отродясь не видела. Говорила и о том, что по Чубурке расположено болшое село Александровка и большой хутор Христичева, а ещё Орловка и Цыганки, в которых она так-же не была, но слышала, как и о множестве мелких хуторов вплоть до Коростивки, что у хутора Марков под Панским лесом.

Прокофию эти сказки-баляски были до фонаря. Он делал умную физиономию, а глазами блудил по прихожанке, которая рассказывала:

- Во время весны Чубурка обильно наполняется водой, и все мы, сельчане и хуторяне с Мокрой Чубурки, задерживаем ту воду греблями, образуя мелкие пруды. Для постройки гребли служит навоз, перегнившая солома и другие хозяйственные отбросы. Каждый хуторянин может свободно запружать Чубурку, когда и где ему угодно. До июня месяца вода в прудах ещё куда ни шло: её пьёт скотина, в ней моют бабы бельё, купают крестьяне лошадей и сами купаются и пьют. А с наступлением жары, навоз и солома начинают разлагаться, вода приобретает грязно-зелёный цвет и издаёт ужаснейшее зловоние на десятки вёрст. В особенности воняет гребля хутора Христичева, к которой ещё с весны нет возможности подойти: начинается сильное головокружение и душит рвота. Но это, батюшка, ещё пол-беды. В Отрадном живут настоящие пьяницы  кабацкого заведения где всегда можно развлечься от опостылевшей житухи в этом «раю». За неимением церкви, отрадовцы и в праздничные дни с раннего утра наполняют кабак, пьянствуют там целый день, устраивают драки, вытворяют всякие непотребства с такими же пьяными бабами и только поздним вечером возвращаются домой.

Уже стемнело. Варенька-то не забыла наказ отрадовских девок – узнать что за фрукт этот Прокофий. И перешла к делу:

- Прости, святой отец, каяться хочу, - она подломила колени.

- Грешна я, батюшка.

- В чем же грех твой? – Святой Прокофий кладёт ладонь ей на голову.

Варька пустила слёзы. - Обманул, злодей, свататься обещался-а-а…

- Тихо, малохольная, - грешница покорно смолкает. - Ты по порядку, как всё  было…

- Заманил, святой отец, - она поднимает мокрое лицо, и Прокофий причмокивает.

- Ну как такую не заманишь? «Прости Господи» - шепчет поп; - дальше молви…

- На реку заманил, - всхлипнула горемышная, - и так накинулся…

- А-а-а, накинулся, - поддразнил батюшка. - Сама-то чего попёрлась? Люб, поди, окаянный?

- Люб, батюшка, люб…

- Дальше говори. Как накинулся, что учинил..

- Да ты что, батюшка? - Варенька отпрянула. - Как такой срам сказать можно?

- Творить, значит, можно, - Прокофий напускает в голос суровости, и Варенька роняет голову. - Ну?

- Не ведала, отче, в какую пропасть тянет, баламут. Он как стал мять и целовать, так я и сознанья почти лишилась…

- Разума ты лишилась, дура, - отче ласково гладит волосы её головы. – А опосля что?

- Опосля? Подол задрал на лицо, ножки мои разбросал…

Рука Прокофия задрожала. Варенька подумала, что он гневается на святотатство и ему мерзко касаться её головы.

- Господи, срам-то, срам какой говорить такое, мелькало у неё в голове.

- Велик грех твой, - обреченно говорит служитель божий. - Велик и страшен…

А Варька голосит притворно ещё больше.

- Ну, цыц! Господь всемилостив. Тебе, ягодка, надо обряд пройти для очишения от греха…

- Отче, а как это?

- Молчи и делай, что скажу, - строго велит Прокофий. Он шмыгает в угол и достает початую бутыль с наливкой.

- Не для забавы, а токмо для укрепления духа. Ай, до чего ж хороша вишневая наливочка при совершении божьего дела. Чтоб очистить душу и покаяться, надо вспомнить, как все было…Вверзнись снова в грех – а тут я нечистого споймаю и прогоню… Прокофий валит на деревянное ложе Варьку. Она верещит:

- Не могу, не могу, отче. Пусти…. Противно мне…

- Так надо. Вот и хорошо, что противно. Значит, не потеряна ты для света небесного... Ян тебя от греха-то отважу, - Прокофий ползёт на грешницу. Тонкая слюнка тянется с оттопыренной губы его и падает в глаз Варьке. Та зажмуривается, поп скалится, задирая подол. Посланница отрадовских девок  на миг распахивает глаза. Матерь небесная! да над ней не иначе сам чёрт! Как на картинках – козлиная бородка, и взор такой… мерзкий и каверзный, и дыхание у него сиплое и из желудка вонь непереносимая.

Прокофий подмигивает девке, копошась в портках. Вот уж в молочные бёдра грешнице тычется кол его. И Варюху озаряет: «Ей богу, чёрт! Прости мя, заступниче…» - Н-н-на-а-а! – она коленкой бьёт  туда, откуда у чёрта торчит орудие порока. Прокофий взвывает. Варька смахивает его с себя. Отче, скуля, летит на пол. Варька сжимается, ожидая, что у чёрта тут же вырастет хвост и копыта, схватит и вздрючит, как в Садоме и Гоморе про которые он рассказывал на службе в захудалой церквушки Нижней Козинки на Мокрой Чубурке. Но нет… Чёрт скулит, смирный и нестрашный. Варенька вскакивает и кричит:

- Сгинь, сгинь, сгинь, нечистая сила!... Она хватает кочергу и лупит беса. Прокофий верещит:

- Уйди, уйди, кикимора, - и плачет. Варька, как ошпаренная, вылетает из кельи. Прокофий, держась за причинное место, вздрагивает плечами и вопрошает:

- Господи, да что же это такое? Что за напасть на голову мою? Курва поганая, а ещё на исповедь пришла, зараза. - Приложившись к графину с наливкой, затихает. И сон смеживает его очи.

А на следующий день все девки знали, что поп в Нижней Козинке такой же козёл, как и все мужики в Отрадовке. И что при нужде к нему можно идти на исповедь и грешить так как он, божий человечек, все грехи берёт на себя.

P. S. На этом судьба раскольничьего попа Прокофия не кончается. Но об этом в следующий  раз будет рассказ из Нижней Козинки, доживающей свой век среди заболоченных зарослей камыша на Мокрой Чубурке.