For a breath I tarry - 9

- Теперь я тебе все расскажу сама. Не могу одна с этим быть. Ты мой интимный собеседник, любимый, солнышко мое, волшебник. Счастье у меня... полная. Вот буду его выливать на тебя.

- Раздавлённым вусмерть счастьем был. Теперь утонУтый в счастье!

- Смейся, зубоскал! Когда читала твою повестушку, я думала: мужской влажный выбух от обладания молоденькой женушкой. Тем более, вы развелись, и тешишь себя и свое эго. Ну пискнула она разок от удовольствия, вздохнула, а ты накрутил страстей вокруг этого до нескромного размера. Мне за тебя было стыдно, честно. Не за описания сцен, а именно за этот влажный выбух. Увидела тебя в момент сильной неприличной немощи: и жалко, и смешно. Климакс, чего тут еще говорить. Тебе не обидно? Могу неприятные для тебя вещи промолчать.

- Нет, Мила. Как есть, говори. Ведь ты так думала. Много времени они были у тебя как верные, служили для понимания меня.

- Конечно. Я не придумываю сейчас. Все так и было.

- А по поводу "стыдно": все мы творим глупости. Вчера вот так же мне было стыдно, Мила, за тебя перед женой. Характеризовал тебя как девушку решительную, твердую, уверенную, трезвую, немного зажатую, но очень умную. А перед ней сидела растерянная и неуверенная, несвязно лопочущая, "ваш муж лезет мне в трусы, а это, знаете, не совсем хорошо", – в шутку отыгрался я.

- Я такое говорила!? Не может быть!

- Полчаса одно и то же. Почти как застрявший диск, только с вариациями: "ваш муж лезет мне в трусы, а это приличные люди не делают", щелк, " мужчины вокруг меня не лезут ко мне, а ваш муж, негодник, лезет мне в трусы".

- Вот это все говорила?! – поразилась еще больше Мила. – Я!?!

- Мне понравился твой перл: я очень строго промолчала, чтобы он понял свою ошибку, а он продолжает лезть ко мне в трусы. Меня пробрал такой смех, что я лежал на столе.

- Не помню! Лежал!?

- Лежал лежмя! Ржал, мешал жене слышать тебя. Причем, Мила, ведь налицо типичный женский оговор!

- Почему?

- На момент разговора я к тебе в трусики еще и пальцем не залез, мизинцем не коснулся. А всего лишь спросил. А ты полчаса твердила: залез в трусы. Ты факт разговора с женой помнишь?

- Да.

- О чем полчаса болтали?

- Ну... это... ну...

- Причину, зачем села разговаривать, хоть помнишь?

- Подозрительно вы намеками говорили. Может, ты меня представил как коллегу, с которой вас отправили в командировку. Мужья – они такие изобретательные по части лапши на уши. Она ответила, что... о нашем романтическом путешествии знает. Помню, видишь?

- А дальше?

- Дальше, – она помедлила, вспоминая, – нет.

- А дальше ты полчаса несла чушь, да еще и повторялась, каждую минуту начинала снова. Как пьяная.

- Что теперь будет?

- Скалка крепкая и веник тяжелый будут мне по приезду!! За тебя, между прочим.

Мила уткнулась мне в грудь стыдливо, попросила:

- Не надо. Хватит. Мне стыдно. Особенно перед ней.

Я нежно поцеловал ее в макушку, успокоил, как мог, нежно произнес:

- Мила, ничего стыдного сейчас, когда все разрешилось и ты у меня в объятиях и удовлетворенная, нет. Девушка, которая ни разу не кончала и не чувствовала возбуждения, конечно, себя не понимает и чудит. Отлично понимаем это. Хорошо, что ты со мной, тебя не обижу, не посмеюсь и не унижу. Я с тобой был, и мы вместе наслаждались твоим первым разом. Мы отвлеклись, хотя ты тоже начала с какой-то повести.

- Хочу сказать, что без личного опыта всякие слова – что советы, что рассказы – это пшик, пустой звук. Я читала и фыркала: примитивная, повернутая на сексе, балдеет от слияния. Секс приятная вещь, но ее восторг излишен. Точнее, твой на самом деле – ты же писал, – Мила лежала на мне, водила пальчиком по груди, рисуя замысловатые завитушки. Продолжила: – Теперь понимаю. И твой восторг, и ее восхищение тобой. Знаешь, наслаждение, блаженство, улёт... это чудно! А главное все же в другом – в общении.

- Вот! Ласки, слияние, наслаждение – это здорово. Они часть главного. Другая часть главного – наше общение, Мила.

- Да. Я бы назвала не общение, а соприкосновение. Слияние и соприкосновение. От тебя чувствую... домашнюю безопасность. Теплоту. Заботу. А еще то, что любуешься мной. Мне нравится нравиться тебе! Вот эти небольшие груди, бедра, животик тебе приятны!

Мила поглаживала струй, мошонку и занята была ощущениями от руки. Я показал, как можно поласкать его другим способом, чтобы крепче стал. Объяснил:

- Такое задирание венчика делает твое лонышко, когда вынимаю пенис. Очень приятное ощущение.

- Мое или любое?

- Твое. Оно тугое, девичье.

Делать ей это понравилось. Затем продолжила:

- Понимаешь, я не знала этого! Не верила: вот потрогал, погладил губки... – и от этого все будет? Общение, доверие?

Я возразил решительно:

- У тебя был тот. Трогал, и даже трахал, а что тебе было? Не, Мила, суть не в физиологии, а в эмоциональном и душевном. Мы правда общаемся. Причем, так глубоко, как у тебя не было. Разве не чувствуешь? Потрогать надо, выслиять тебя надо, но не одно это дало тебе такое блаженство.

- Вчера у меня тихое было блаженство. Оно тоже чуть эротичное, в основном покой, защита, приятное тепло во всем. Сегодня дал наслаждение: взрыв, огонь, напор и затопление. Вчера в блаженстве я б могла лежать и лежать, оно меня подхватывало и медленно качало. Сегодня сладчайший напор такой силы, что уже все. Ты меня сегодня будешь?

- Послиять тебя, выслиять или слияться вместе?

- Ведешь меня к своему языку. Чувствую, приучишь.

- Мила, сама такая. Твой вопрос: "Ты меня сегодня будешь?" – не подразумевает, что мы сольемся. Я буду заниматься слиянием с тобой, а ты при этом участвовать не будешь. Верно же?! Само напрашивается: я послияю тебя. А потом выслияю. А уж на что это похоже, тебе в меру твоей испорченности судить. А ты что хочешь?

- Как вчера. Кстати, не заметен твой интерес к моему лонышку. На тебя не похоже.

- Сам не очень понимаю. Обычно в первую очередь любуюсь женским бутончиком. У нас нестандартный путь с тобой. Когда любоваться?

- Думаешь, мое лонце совершенно?

- Вагина вряд ли, а звёздочка твоя – да!

- Откуда знаешь?

- Я ее ласкал, мял, перебирал губки. Пальцы не глаза, но приятно было очень.

- Ты очаровательно умеешь выражать свои чувства и мысли. Прошу, говори мне все, что тебе во мне нравится. И отчего нравится. Я ведь неопытная, мне хочется услышать, что есть у меня прекрасные стороны. А ты как-то до сих пор ничего обо мне не сказал.

- Так я и не видел ничего, Мила.

- Трогай, смотри. Вся перед тобой.

- Сам хотел бы. Но... вчера этого делать было просто нельзя. Сегодня как было сделать? Начал бы ласкать и целовать, игра разрушится. Обычно еще до слияния это происходит: рассматриваю, ласкаю, целую. С тобой необычно и неожиданно все сложилось, Мила. Давай еще какое-то время сохраним этот стиль.

- Зачем?

- Сегодня мы гуляли, играли. Как тебе было?

- Волшебно! Было волнующе и странно. Ты мне немного чужой и незнакомый. И трогаешь там! Забывалось, что игра. Как все это во мне понял? Именно и точно!

- Ощущение тебя. Ты моя, Мила, и улавливаю твои настроения. Сделал раз и уловил, что тебя это очень волнует, – не стал я уточнять детали. – И точно так же ты мне. Я тебя, считай, не видел обнаженной, звёздочку твою не рассматривал в восторге, все тело не оглаживал, не расцеловывал. Ты мне тоже представлялась немного чужой. Незнакомой девушке в карман брючек руку засунуть! За монеткой, и осторожно пощупать лобок! У которого книзу непонятная и манящая мягкая ложбинка.

- Не стыдно, что какой ерундой занимаемся? Ты-то ладно, бабник тот еще! Ну а я! Взрослая, разумная, занятая деловой жизнью – и эта глупая возня!

- Во-первых, Мила, значит, пятидесятилетний бабник – это извинительно, а двадцатипятилетняя девушка такая взрослая, что ей поиграть с эротическим уклоном нельзя. Во-вторых, взрослые и серьезные тоже как-то отдыхают, расслабляются. Ты только спишь да работаешь, долго так протянешь? Уже теряешь зрение, характер портится, депрессии...

- Можно же отдыхать культурно! Интеллигентно! Музеи, выставки... А мы как шалопаи: лапались, дрались.

- Ты хочешь по музеям? Вот честно?

- Не очень. Мне банально отдохнуть хочется: море, солнце, легкие разговоры. Без напряжения мозгов. Стены надоели, будь они хоть и музейные! Музей – это снова думать, смотреть, понимать. А хочется просто поваляться, подурачиться. И чтобы ты меня хорошо подурачил... выдурачил. Будешь?

- Так мы это и делаем, Мила! Дурачимся. Буду.

- Мне страшно подумать, что это увидят коллеги или мои знакомые, – она опять вернулась к теме.

- Да и фиг с ними! Здесь тебе со мной хорошо? Не страшно подумать?

- Не, – Мила засмеялась. – С тобой уютно, безопасно и легко.

- Ну и все! Для этого и приехали: никто нас не знает, никому мы не нужны, сами по себе. Давай дурачиться дальше.

- Так ты предлагаешь пока не переходить к обычному слиянию? Не ласкаться, не рассматривать, не любоваться.

- Пока. А ты хочешь?

- И так, и так хочется. Говорю же, умеешь ты описывать красиво. Слушаю – и мне как трогаешь там. Рассмотришь мою вагину – опишешь, ладно?

- Как пожелаешь, Мила. Если мы перейдем к открытому, будем ходить обнаженные, я твою звёздочку в деталях рассмотрю, ощупаю, расцелую, обратно незнакомкой уже не станешь для меня. Не актер я, не сыграю.

- Решай ты! Делаешь лучше, чем могла бы сама придумать. Ну как ты точно начал! Раз – и горячая рука на моем холмике. Страшно и приятно. Очень приятно, по всему телу... мог бы меня потащить в кусты и вставить, готова... не, не слушай, что говорю, глупость полная, попасться можем. И страшно, сейчас поднимешь на смех меня. Лупить тебя, не показывать, что мне хорошо.

- Ты меня лупила.

- Ага! Хорошо. Лежу на тебе, обнимаю, наслаждаюсь твоим добрым теплом. А заноза сидит: какая ж была дура! Ты мне это столько раз говорил. "Синичка моя! Я помочь тебе хочу." А я... Ладно заочно, в письме не понимала. Ну а здесь уже?! Взял за руку, поглядела в твои спокойные и открытые глаза. Мужчина не отводит их и не злится, что дотошно всматриваюсь. Уже это много значит. А в них еще нежность, тепло... и желание меня. Вот – желание меня! Использовать хочет! Для себя! – Мила обернула свое лицо ко мне. – Дура. Ду-ра! Откуда у тебя будет тепло, если я тебе безразлична!?

- Как точно ведешь рассуждение! Что, вон на ту тумбочку я тоже с нежностью смотрю? Потому и тепло, что не безразличная мне!

- А тогда меня переклинило: если рад мне, значит, хочешь трахнуть. Мне хорошо с тобой, нежусь под твоим ласковым солнышком. Свинство только брать от тебя. Столько даешь мне, я хочу тебе тоже давать. Сейчас понимаю, а вчера... Я не жадная, не плохая. Боялась я, понимаешь. Могу ошибаться, или это уловка твоя, приманка. Поведусь – и... Тот тоже говорил заманчиво и сладко.

Я обнял ее крепче, погладил по волосам, спинке, попке.

- Конечно, Мила. Поверить тяжело. Если будешь только брать, станешь подобна своему первому мужчине – трахателю. Ты не такая, не переживай. Умеешь отдавать. Почувствовала прелесть давать себя для совместного наслаждения.

- Да, это самый удивительный опыт у меня. Как я знаю, своим наслаждением никто не делится. Ну как тут можно! Это же внутри меня. И у тебя внутри. Мы вместе занимаемся, но каждый по себе. Партнеры, вот! Так ведь и называют везде: сексуальный партнер! Я и ты договорились создать – на один раз или на долгий срок – совместное предприятие FuckInc. От тебя пенис, от меня вагина. Получаем удовольствие. Конечно, может быть обман, нечестное участие, но это сути не меняет. Точнее, как раз подчеркивает суть: партнеры! – кто хитрее, тот и взял больше. Собственно, в любви все в точности то же: совместное предприятие, каждый из супругов вносит актив: пенис/вагину, чувства, симпатию, поддержку – это если опустить материальную часть. Вкладывают – оно работает – и получают. Тоже начинаются хитрости, кто-то незаметно прирабатывает своим пенисом в неучтенное время и все присваивает себе. Они всегда – партнеры! Независимые единицы со своими целями, планами.

- Остроумно, Мила, и верно. Именно так стали говорить: брак – совместное предприятие двух влюбленных. Нет! Либо предприятие, либо влюбленных.

- Я тоже так считаю. Любовь – это другое. А кругом совместные предприятия. Это наводит на грустные размышления.

- Мила, начала ты о том, что не понимала, как делиться своим блаженством.

- Да. Не понимаю. Просто с тобой это получается. Действительно, участвую с тобой. Не ты меня для себя слияешь, не я тебя сегодня использовала для себя, а мы оба раза вместе были. Но пока этого не переживешь, бесполезно объяснять. Ты мне это говорил, я отмахивалась: ну болтаешь, чтобы меня заинтересовать. Поэтому не стыдно с тобой ни в чем. Что я бормотала грязные слова, хотя сама такая фи; что наслаждаюсь такой примитивной и пошлой игрой в лапание. С тобой вместо стыда легкость и беззаботность. Главное, радость! Хорошо с тобой.

- Я очень рад, что у нас это все легко получилось. Полагал, постепенно будешь приучаться. А у тебя сразу.

Мила потерлась щекой о мою грудь, погладила волосы. Я в разговоре водил руками по ее телу. Перебирал волосы.

- Я стесняюсь своего тела, – продолжила Мила. – Нечем мне привлечь. Сам видишь. Грудь маленькая, лонышко, наоборот, уродливо выпирает и расходится, как перезрелая дыня, попа тощая, бедра так себе. С тобой этого не чувствую. Хочу, чтобы ты смотрел. Чувствую, что ты любуешься – вот именно тем, что я имею! Смотри, милый, везде! Так волнующе: ты смотришь, и во мне волны приятные бегут. Только ты рассказывай, что видишь. И что чувствуешь.

- Восхитительное и желанное твое тело, Мила. Напрасно изводишь себя. Лучше его увидеть, конечно. Позже мы полностью откроемся. А вот пахнешь ты волнующе, маняще.

- Ты меня слиять будешь? – обеспокоилась Мила. – Хочешь меня? А то никак не действуешь. Или не сможешь?

- Сегодня смогу. Хочу. Буду. Выслияю. Какую-нибудь игру придумаю.

Мы помолчали. Потом Мила сказала:

- Назвать тебя своим мужчиной не могу. Не обижайся. Наверное, другие называли тебя так, а я не могу. Честная: нет к тебе этого. Ни мужем, ни любовником. Интимный собеседник, точно. У нас любви нет. Сейчас мы интимно собеседничаем. Верю в любовь, надеюсь, она у меня будет.

- Конечно, будет. После меня больше уверенности в тебе появится. И проницательнее ум станет. И трезвее взгляд. Значит, и выбор будет не поверхностный.

- Страхов меньше, – добавила Мила. – Как трогательно ты кормил меня с вилки! Просто обалденно! Заботливо протягиваешь кусочек от себя! – вспомнила она приятный эпизод.

- Специально устроила? Могла бы предупредить про игру.

- Нет. Не знала, что мне будет хорошо. Попросила попробовать. Никогда не пробовала. Вкусно выглядело. Как дашь, не думала. Ну, оставишь. А ты – на вилке. От себя, свое даешь. Делишься! выбираешь мне кусочек и подаешь! Если бы ты меня еще обнял, прижал, погладил...

- Ага, фурию погладить! Я не проститутка, кушать с тобой не стану, будешь уговаривать – дам в морду! А... кусочек попробовать можно?! Вот правда, Мила, что думала, когда это говорила?

- А ничего. Чтобы тебе больнее сделать. Хочешь угостить – а вот не буду, чтобы не был довольным! Ведь ты наслаждался моим обществом. Все равно наслаждался, хоть я и кусалась.

- Так ведь и тебе приятно было мое общество, наслаждалась общением. Была бы ты с тем, тебе и море не в удовольствие, и сама поездка. Да и терпеть бы тебе пришлось куда более неприятные вещи.

- Это точно! Самолюбивую глупость выслушивать, снисходительное пренебрежение терпеть. Пенис гадкий принимать в себя.

- Получается, тебе можно наслаждаться общением со мной, а мне с тобой – нет?!

- Людям приятно общество, но они грызут друг друга, мучают и терзают психологически. Я столько раз это наблюдала! Прямо садо-мазо.

- И сама так же вела себя.

- А как еще? Другого я не знала. Ты писал, что-то впаривал мне. Опыта у меня не было с таким общением, не встречала таких мужчин. Пользующихся, обманывающих, тихо грызущих – сколько угодно! Как я могла еще ответить!?

- Эх, Мила...

- Не вздыхай, мой хороший! Все решилось. Я ведь умная, взбрыкиваю, покусываю – но в пределах! Разве нет?

- Сегодня ты вообще нежная, ласковая, готовая, желанная и желающая. Но строгая и недотрога. Поэтому залезать тебе в брючки было страшно волнительно. У нее можно потрогать лобок и лонышко! Вот это да!

- И мне так же. Место открытое, все чинно – и лапаешь! Класс! А ты меня как будешь?

- Тебе очень хочется, чтобы выслиял тебя?

- Хочется. Понимаю, если не хочешь, нельзя требовать. А собираешься, может, поскорее?

- Почему?

- Я все еще что-то чувствую. По животу искорки проносятся. Потянет что-то... – Мила обезоруживающе улыбнулась. – Хочу твой пенис почувствовать, и сладострастие твое, пока сама не отошла от... от слияния.

- Мила, ну чего молчала? Главное, чего лежишь бревном!? Взяла струй, поласкала, погладила... там и я начну.

- А можно было?!

- Ну, Мила!!!! Ты западных манер набралась, вот перед слиянием вчера сделала мне официальное заявление: я доступна, разрешаю тебе все, в том числе и это. Но мы-то русские! Если мы вместе, делай, что тебе хочется. Ты моя женщина, мы вместе... можешь все... – я вовремя остановился, чтобы не провоцировать Милу, перескочил на другую тему. – Еще что-нибудь о своем первом сладострастии расскажи, это меня заведет, и мы начнем.

- Да что еще... То ли сегодня был первый раз, то ли вчера. Сегодня кончила первый раз в жизни, очень ярко, это сладострастие... заметь, тут же заснула. Оно меня вымотало, как любой по-настоящему интересный праздник. Вот! Сегодняшнее – это праздник. Праздник мне и для меня. Большой, насыщенный, шумный, много нового, круговерть, лица, шутки, подумать некогда, в голове хмель, даже если не пила, все сливается – и уже как бы утомляешься. А вчера... вчера была домашняя встреча с тобой одним. Или интимная встреча с тобой. Мы нежные, благодарные друг другу, у нас полное доверие, мы сидим, обнявшись, может, ни о чем не говорим, но нам хорошо. Мне хорошо, потому что ты меня всю окружил и греешь, солнышко. И мне же хорошо, что ты наслаждаешься мной, себя даю, чтобы тебе было хорошо.  

- Мила, получается, описываешь ощущения от *** как чувства от ***, – я тоже случайно оговорился, задумавшись о том, что говорила Мила.

Она не рассердилась, отметила только ехидно:

- Вот и ты! Так тебе!

- Прости, Мила. Вырвалось. А говоришь действительно неправильно: вчера были такие ощущения, как были вчера.

- Ну а как их еще выразить! Сегодня было веселье, а вчера – милое интимное общение. Мне понравилось, как ты меня слиял. Пока еще мой праздник немного шумит во мне, хочу ощутить пенис в себе, твое тело на мне, движения и все остальное. Будешь?

- Давай-ка во второй. – Мила сразу скинула трусики и приняла позицию. Я передвинулся к ней, прижал ее теплую попку к животу и спросил невозмутимо: – Тебе чего, спинку почесать?

Мила игру схватила тут же. Взяла мою руку и положила на горячее и влажное лонце с раскрывшимися упругими малыми губками.

- Ух ты, – поразился я. – Что это у тебя, Мила?

- Это моя вагина, разве не помнишь? Я тебе сегодня говорила о ней.

- Что ты, Мила! Ты же невинная девушка, откуда у тебя вагина!?

- У всех девушек есть вагина, и девушки мечтают о слиянии. Причем, это девичья вагина! Знаешь, как слиять?

- Нет.

- Покажу. Нужно пенис, – она взяла в руку мой струй, огладила, почесала яички, снова огладила, – вот этот пенис направить мне в вагину!

- Мила, я опасаюсь. В твою нежную, хрупкую девичью вагину вставить брутальный струй?! Говорила, там есть пещерка, но...

- Она для этого предназначена! Она готова. Вставляй. Я помогу.

Мила взяла струй, приставила к губкам в нужное место и осторожно оделась. Не до конца, но было очень приятно. Девушка сама одевается на мой! Посоветовала:

- Бери меня за попку и тяни. Ага, вот так. И снова. Давай! Твой пенис у меня в девичьей пещерке. Ну как?

- Ох, Мила! Правда лучше всяких твоих пальчиков!

- Вот. Очень! Очень мне хорошо!! С тобой, милый, ничего не стесняюсь. Бери меня. Наслаждайся мной. Пенис в вагине...

Я прижался к Миле, обхватил за грудь. Попросил:

- Не, Мила, не выйдет с этим языком. Отвлекает и напоминает какую-то медицинскую процедуру. Лучше молча.

Стоило бы ее звёздочку пощупать, погладить, рассмотреть, поласкать. Это не менее приятно, чем само слияние. Но мы ведь решили пока не показывать. Прекратили отвлекающий треп, и я занялся настоящим делом. Хоть мы отдались будто бы каждый своим ощущениям, были постоянно вместе. Чувствовал, что держу Милу, дарующую мне блаженство, дарящую наслаждение и радующуюся со мной. Звёздочка Милы была по девичьи тугой, сладострастие уверенно приближалось. Остановился и предложил Миле:

- Еще немного так, потом давай быстро сменим позицию на первую.

- Зачем? В этой же тебе приятнее.

- Да, Мила. Но нет возможности расслабиться. Прошлый раз я на тебе лежал, ты меня нежила настолько сладко, мягко, ласково – как второе сладострастие. Так что пересоединимся, когда подам знак.

- Ладно.

Так мы и сделали. Как только я отстранился, Мила быстро легла, раскинулась и развела ножки, я на нее опустился, вставил и продолжил. Сладострастие было на подходе, уткнулся ей в волосы, обнял, она обвила меня своим ручками. Она желала мне всех наслаждений, отдавала себя, это возбуждало. Замер и отдался Миле и сладострастию. Тискался в нее, в ее волшебное, дарующее блаженство лоно, она гладила меня по спине, плечам, крепче прижимала к себе, вздрагивала, давала себя мне. Мы не говорили никаких слов, нам они не требовались, понимали мысли друг друга. Она радовалась, что мне хорошо, что дает всей собой блаженство мне. Я его принимал и смело отдавался ей. Весь, со всеми блаженствами во мне, созданными ею же! Трепетал от всей Милы. От волос, щекочущих лицо, и от волосков на больших губках, трущихся о мошонку; от ее сомкнутых на спине рук и от собственных рук, охвативших ее тело; от ее подающихся ко мне движений бедер и от своих втискиваний в ее звёздочку. Не было у Милы чего-то не дающего мне наслаждения! Она вся и есть одно блаженство для нас двоих!

Снова Мила держала меня в себе и не отпускала. Я тоже не хотел ее покидать, просто беспокоился, что тяжел для нее. Был слаб от неги, заполнившей тело, от проникновенной ласки Милы, от ее обаяющей нежности, бережной защиты и заботы, пока я расслаблен от блаженства. Я клюнул носом и очнулся от ее милого смешка и поглаживания:

- Ну ты наглец: захрапел на мне! Причем, мигом! Стискивал, шептал нежно, вдруг замолчал, обмяк и всхрапнул! Уснувший на девушке!

- Уснувший в милой.

- Уснувший в сладострастии!

- Я правда посплю, Мила, – попросил я.

- Конечно, милый! Я знаю. Это от переполняющего блаженства.