Однажды в Тамбове

Тае Карпенко от дяди Юры Норштейна

Избач Гракх толкнулся в филенчатую дверь парткома, со скрипом пропустившую пришельца в затхлое и полутемное по военному времени помещение, когда - то отдельный нумер для господ проезжающих меблирашек  " О*Гар и деды ", потом, после вихрей первой весны, Участка по снабжению при ЗемО*Гаре, хотя деды были, никуда не девались, в расход их пустили позднее, при общем ухудшении фронтов и явной недостаче маршрутов опустошенной междоусобным лихолетьем страны, прямо вывели во двор и расстреляли из пулемета мадьярской команды, уложив затем трупы в пригородской ров. Зимой местная чрезвычайка въехала было в бывшие меблирашки, но после первой же ночи выскочили чекисты, как ошпаренные, из обшарпанных нумеров да и убрались в дом губернатора, как раз оставленный военным комендантом Направления, косматым абхазом Гугнидзе, перебежавшим из эсер в греки. Кучерявая машинистка, подработавшая паек с сапогами за те пару месяцев, что существовала в городе советская власть, говорила на допросе Соколову, что комиссар пьяным делом увидел призраков дедов, во всяком случае, так ему показалось. Дотошный судебный следователь тут же собрал комиссию по разрешению и полез в штабной вагон Верховного, но покуривавшие ядовитую махру в тамбуре ординарцы атамана Семенова вышибли Соколова из вагона, что - то крича и богохульствуя. Тогда Соколов подогнал к вокзалу трофейный броневик и выставил казакам три ведра самогона, бросив клич. На клич выпер могучий мужчина в драповом пальто, назвавшийся механиком Гавриловым. Долго объяснял ситуацию, совал фотокарточки голых женщин, гнусных и волосатых, плакал и твердил, что потерял любимую женщину, а потом, искурив пайковый табак, нырнул в ледяное нутро броневика и навел орудие на штабной вагон. Соколов, сидя на жесткой крыше броневика, грозил семеновцам фуражкой и орал адмирала. Из окошка вагона высунулся чеканный профиль. Оценив обстановку, что - то бормотнул невнятно и утром вышел Приказ за номером Пятнадцать, но не от имени Верховного, даже не за подписями КомУча, а почему - то заверенный бароном фон Унгерном с благословения ламы.

" И как есть разложение в людях неистовством забывших веру в милосердие сущностей Космической Вселенной, то и вешать впредь безотказно ".

Соколов читал Приказ и с начала, и с конца, и в середину совал любопытный нос неисправимого резонера и правдоискателя, но так ничего и не понял.

- Попробуй, - шумел он вечером на привокзальной площади, пропивая коня, - повесь призрак - то, когда у его шеи нету.

Казаки горланили и под шумок уперли из состава Верховного четыре теплушки, сестру милосердия и пулеметный взвод, засадив людской состав в бездонные мешки обозных. На ночь Унгерн выставил крепкие караулы. Один из караульных, приняв в темноте шатущих неумытиков за революционные армии Наштакорзёма - семнадцать, прорвавшие фронт к северу от города, выстрелил в грудь Соколову, что Колчак отметил по телеграфу коротким словом  " Похер ". Дальше юз засбоил и не сумел выплюнуть из аппарата чисто петровское выражение  " похерить ", оставляя в истории первое ругательство, документально зафиксированное к востоку от оперативного района дивизии Шкуро, малограмотного, хоть и закончил партизан старорежимное училище в Яссах, но одичал на Великой войне, отвык от обтекаемых выражений и за словом в карман не лез.

- К чему ты мне все это рассказываешь ? - удивился начальник парткома старый рабочий Циммельман, робивший до революции часовые дела в Бердичеве, где, как известно, пролетарий на пролетарии сидел и пролетарием погонял, пока не пришла эра всеобщих прав и кинулись тогда из черты оседлости исконные пролетарии творить правду на земле, заканчивая землю вдрызг. - Ты комсомолец ?

- Сочувствующий, - струился щеками избач Гракх, стуча сапогами.

- Зовут - то как, сочувствующий ? - выспрашивал Циммельман, на всякий случай пряча подальше в стол пайковую селедку.

- Онисим, - отогревал руки дыханием избач, тоскливо оглядывая распушенное вчерашним рейдом конников есаула Грайды помещение.

- А зачем Гракх тогда ?

- Так я и говорю, - бубнел избач, плюя в угол.

Дикая дивизия ворвалась в город с шумом и гиком, как и привыкли катать казаки, беря на горло и испуг. Бешеный Унгерн не испугался. Выкатил на прямую наводку горные гаубицы, оставленные эвакуировавшимся Седьмым корпусом германской оккупационной армии, и разметал шкуровцев в пух и прах.

- Что там у вас ? - кричал в молчащую трубку юза Колчак. Начштаба генерал Бицуев пожимал плечами, миссия Нокса требовала письменных инструкций, а Унгерн послал добить раненых.

- На, сука !

Ражий парень воткнул штык в живот казака и зареготал.

- Обожди, братка, - подбежал к нему невысокий станичник, - он, кажись, еще дышит.

Прыгнул на грудь заколотого и запрыгал, круша ребра.

- Повешу !

Мимо пролетел на поджаром кауром кабардинце Унгерн. Кабардинец зло шевелил усами и что - то орал на своем гортанном наречии, развеваясь кавказской буркой. Барон шпорил его палашом, втыкая острие под вздох. Потом остановил и прикончил выстрелом из  " Маузера " в лоб.

- Действительно, живой, - удивился Унгерн, сшибая мелкорослого с груди заколотого. - Счастлив твой Бог, малец, - как всегда неожиданно сменил Унгерн гнев на милость, стреляя в ражего и невысокого. Поднял на ноги и сунул в руку серебряный рубль. Развернул и дал пинка под ватиновый зад. - Ступай покудова. Именуйся отныне Гракх, - непонятно захохотал барон, свистом подзывая коня.

- Вот и зовусь теперь Гракхом, сам не знаю, кто это и зачем, - закончил избач.

- Ах ты, сука ! - загремел Циммельман, стуча по столу кулаком. - Предатель ! Сам Шкуро повешен Абакумовым, а ты, значится, по парткомам шаришься ? Да еще ромейским прозвищем прозываешься ?

Пролетарий вызвал расстрельный взвод и Гракха молча положили в тот самый пригородской ров, где кишели призраки дедов, так и не давшихся на разгадку Соколову.

Что и лучше, вообще - то. Потому как много позже граф Невзоров упомянет в прямом эфире совсем другого Соколова, второго Соколова покажут в телевизоре, а третий сам опубликуется в любой соцсети, делая мне  " невыразимо скучно ", как было же когда - то  " Сыграй мне туманно ", было и прошло, слившись в такой кал современного искусства в массах, что идет некий Ивлукич скачивать винтажное порево, искренне недоумевая нежеланию прелестной Росы Карачиолло трахаться еще хоть с кем, кроме чоткого блондина Рокко, а он, Рокко, то есть, говорил  " тройа ".