Физкульт - привет для Лизы Готфрик

Ушедшей из соцсетей, что правильно и верно, моей наилюбимейшей психмастеру и музе Лизе Готфрик               

Он примчал к ней на рассвете, солнце только еще золотило древние башни Кремля, набрасывая невыносимый флер из смога и отголосков вчерашнего триумфа, куранты на Спасской меланхолично вызванивали марш Глинки  " Богородица, Путина убери ", а он уже отпирал потайную дверцу Кутафьей, впирая свое нелепое долговязое тело в отсыревший за века вход ; пачкая обшлаги преображенского мундира кирпичной слизью, протиснулся, выругавшись польским обычаем поминать холеру, спустился на нижний уровень, где и сидела второй день на цепи единокровная сестра Московского государя. Он встал на пороге, прикрывая блестящие глаза широкой ладонью с так и не оттертыми следами корабельной смолы, неприятно качаясь с носка на пятку, отчего казался больше ростом, подпирая потолок, щедро увитый паутиной. Князь - кесарь ворохнулся медвежьей шубой, тяжко приподымаясь с стула, но Петр, отмахнувшись, подошел к Катерине, уныло сидевшей на дощатом топчане, и приподнял ее вздорно торчащий подбородок пальцами.

- Сбирала кудесниц, - занудливо и с одышкой перечислял Рамодановский, отливая сухарный квас в оловянный жбан, - и выспрашивала у их сроки нашествия Белого Арапа из Белой Арапии с пятью мильонами войска, отлавливала по Москве жабонят и пытала у их тайные знания о двадцать четвертом годе, не сбирается ли, мол, государь уйти на х... й, ибо настоебендил рожей своей всем и уже, восседала на крылечке золоченом с бубнами и сопелками, напевая из Цоя.

Петр развернулся, отпуская лицо сестры, и уточнил, торопливо пережевывая табашный сок :

- Что именно из Цоя ? Горит и кружится планета ?

Рамодановский долго цедил квас, роняя тягучие мутные капли на выглядывающий из - под шубы фланелевый шлафрок, еще дольше нащупывал в кармане папиросы, щелкал зажигалкой, приводя царя в бешенство, опасно замельтешившее в выпуклых кошачьих глазах, но, как всегда верно умея оценить накал страстей ( дикое выражение, но я ж не виновен в привычке к романтизму постклассической эпохи Кармазина ), выкрикнул :

- Нет ! Куда жутчее, - скривив рот под жибленькими усами, зашептал князь - кесарь, прикрываясь от свечи ладонью, - после красно - желтых дней начнется и кончится зима. Горе ты мое от ума, не печалься, гляди веселей.

Шафиров вскрикнул и пригнулся к холодному полу. Петр недовольно оглянулся.

- Ты здесь зачем ?

Канцлер подскочил и бросился к царю, облапил тонкими пальцами обшлаг и что - то невнятно забормотал, но Рамодановский, отодвигая его в угол, сумрачно басил :

- Для переводу, Петра Лексеич, единственно для уяснения скрытости в вербальности. Он же сто языков знает, всю каторгу насквозь прошел, - гудел Рамодановский, усаживая Шафирова на топчан рядом с Катериной, бездумно улыбающейся свисавшему с потолка пауку, - вот я его и приспособил, приобщил, так сказать. И вот чего вышло.

Рамодановский сел в кресло, притащенное из его загородного дома на Пасху, вынул из кармана шубы смятый лист, исписанный какими - то каракулями, прищурился и зачел, вгул и явственно :

- После - значит : после, то есть, потом, красно - жолто - цвета стяга гишпанского, - Петр заскрипел зубами, - дни и есть дни, их Шульгин описал без утайки, - Петр стукнул кулаком в стену, сдирая костяшки в кровь, - начнется и кончится - эволюционный процесс, - Петр облегченно выдохнул, ласково посмотрев на сестру, - зима - вещь отеческая, надоест еще за полгода - то, - Петр рассмеялся и кивнул взъерошенной головой, - горе от ума - чисто Грибоедов, сиречь мистер Гиллис и руссиш кляссик, - Петр захохотал, отпуская жуткое нервное напряжение, когтившее его разум три дня и четыре ночи, - не печалься и гляди веселей ...

- Тут все ясно, - заорал возбужденный государь, хватая сестру за уши, - сестра моя дура. Восстань, овца ! - гаркнул царь, расцеловывая зареванное лицо Катерины. - Жалую тебе наименование тупика эволюции, майку жолту и вечную любовь волшебного коалы.

Петр развернул сестру и одним мощным пендалем вышвырнул ее туловище из Кутафьей. Повернулся к Шафирову и подмигнул :

- Можно ведь и Кутафью обозвать Заксенхаузеном.

С этими непонятными словами Петр вышел из подвала башни и, насвистывая, отправился гулять, например.