Зарисовка 6. Желудок

//Она кутает меня в коричневое шерстяное одеяло. Её зрачки расширены до предела. Трясёт за плечи, хлещет по мокрым щекам горячими ладонями.//

Змеи ждут своего часа. Чувствую их в животе. Тугой комок. Словно ненужное барахло, осевшее безоаром. Я не могу есть. Чувствую соль на языке. И не знаю, откуда эта кровь.

Он смотрит на меня сверху, не моргая. Серые безжизненные глаза, полная отстраненность. Будто это не его *уй толкается в мою гортань. Не удивлюсь, если он сейчас начнёт заниматься своими обычными делами, пока я ему отсасываю. Не выдерживаю и отвожу взгляд, рассматриваю алтарь, от стены до стены посвящённый его семье.

Все вещи в этой комнате умоляют и кричат: «Смотри на меня! ». Они двигаются, вальсируют в каком-то своём безумном танце, пока я умираю под его мёртвым взглядом. Фотографии в рамках шепчут: «Люби нас! Люби нас вечно». Улыбаются, машут, кривляются. Зелёные деревья, голубое небо на заднем фоне, словно окно в мир, которого уже нет. Есть только тёмная комната с кислым запахом заживо похороненного трупа. И я сосу ему, пока вещи и люди со снимков отплясывают, призывают, поют, награждают: «Ты прожил ещё один день, прожил ещё день… один! ». Он тоже слышит, не хочет, но слышит их издевательские радостные песни. Шипит сквозь зубы, зажмуривается, хватает меня за волосы и с силой продавливается в горло. Остервенело бьётся в мой раскрытый рот, пульсирует, кончает. И на несколько долгих секунд всё вокруг утихает. Вещи умирают вместе с нами. Они наконец-то молчат.

У него редкая седина в тёмно-русых волосах, тонкие линии морщинок на лбу и опущенные уголки рта. Он устало садится на кровать и закрывает лицо ладонями. Стою перед ним на коленях, смотрю на его руки и чувствую, как рвётся тонкая пелена равнодушия, которую я так долго наращивал. Мне хочется прикоснуться к нему, но почему-то кажется, что если сделаю хоть одно движение, то этот момент гробовой тишины взорвётся, и нас разнесёт на чёртовы атомы.

И вот, его едва различимый полувздох-полувсхлип уничтожает это потустороннее затишье, и комната снова начинает кружиться под несмолкаемый шум песен и сотни голосов, словно бл*дская разноцветная карусель с яркими пластиковыми животными и машинами. Он тихо стонет, стонет мучительно, рычит, роняет неразличимые слова с шипением в свои ладони и трёт покрасневшие глаза.

Я загибаюсь от острой боли в животе. Сжимаю кулаки, впиваясь коротко остриженными ногтями в кожу. Змеи, учуяв запах спермы, разворачиваются, просыпаются, жадно глотают, пьют, дерутся между собой, жалят друг друга и стенки моего желудка. К горлу подкатывает горькая тошнота. Хочется закрыться в туалете и блевать, пока последняя тварь не отправится в унитаз, но я стою на коленях, не в силах пошевелиться, оглушенный его слезами, которые он даже не прячет. Наверное, забыл про меня. Я протягиваю пальцы, дотрагиваюсь до его руки. Так и есть. Вздрагивает, долю секунды с удивлением смотрит расширенными зрачками.

//- Отвечай, с*ка! Где она?!

Я не могу говорить, язык прилип к нёбу. Она трясёт меня и рыдает. Уже всё знает, чувствует своим материнским сердцем. Пощёчина. И ещё. Соль на языке, разбитые губы, горящая кожа. Она там, мама. Там же, где и я. Нас уносит течением вниз по реке. И мне уже не больно.//

Он спрашивает:

— Кофе будешь?

И я зачем-то соглашаюсь, несмотря на адскую усталость от грохочущей карусели. Он не смотрит в глаза, включает кофе-машину и ждёт, стоя спиной ко мне. Капля за каплей наполняются кружки. Я разглядываю его кухню, когда-то очень уютную, но запущенную и обшарпанную теперь. Чувствую грязный пол под босыми ступнями, но не смею поднять их, потереть друг об друга, чтобы смахнуть крошки и пыль. Здесь гораздо тише, чем в спальне. Всего одна фотография. Полный состав. Муж, жена, дочь, сын. Замерли в ожидании вспышки… Как же я ненавижу трагедии! Меня снова тошнит. Змеиный клубок хочет прорваться через пищевод наружу. Горечь во рту. Липкий страх расползается. Смешивается с запахом черного кофе и запредельной напряженностью его спины.

— Выпить хочешь?

И я опять зачем-то соглашаюсь. Не произнося ни слова, он разливает водку по квадратным стаканам, мельком смотрит в глаза, чокаясь своей пустотой с моей тьмой, и опрокидывает одним движением. Фальшивое тепло разливается по телу. Мы пьем одну за другой в абсолютном молчании, трахаемся так отчаянно и страстно, будто двое давних любовников снова встретились спустя много лет, а потом засыпаем под звон бьющихся стекол, выпадающих из рамок, резкий шорох рвущихся фотографий, под боль изрезанных ступней и ладоней, слёзы и светлеющее предрассветное небо за окном.

Он начинает дышать ровнее, и я касаюсь его губ своими.

— Не плати мне, пожалуйста, — шепчу почти беззвучно. — Прошу тебя.

Он молча кивает и закрывает глаза.

Следующая часть: