Ни о чем - треа

Это случилось на полузаброшенном посту у Крестовоздвиженской. Я ехал из Арзерума в Грибоеды, коротая время, требующееся моей двуколке на преодоление кажущихся бесконечными горных серпантинов, то поднимающихся к нависшему серой грантиной крышей небу, то вихляющихся по дну сырых и негостеприимных ущелий, даже в этот майский день пахнувших кровью и гноем, за техасским штоссом в три листика с моим казачком Лавриком, вздорным и бездумным, шалым, будто с самого рождения бросили его отец - мать в бочку, заколотив крышку саморезами, но запулить в волны Чермного моря побрезговали, так он и е... л мозг станичникам, пока не призвали его на действительную. Собрал ему отец коня и полагающуюся сряду и заказал молебен, славя милосердного Бога, станичники вкруговую собрали пир горой и гулевали неделю, стреляя в воздух и отплясывая  " Комаринского " через самую округлую букву " о". Да и то сказать, что был повод, ничего не сказать. Эх, как я завидовал моему приятелю Ивлукичу, отплывшему с последним пароходом армии барона Врангеля в Австралию ! Он ведь больше никогда не увидит опухшую от ботоксу крысиную физиономию собеседника Илона Маска, торящего пути холуйствующего Оливера Стоуна, находившего в истлевших кальсонах Каддафи правду - матку команданте Че, оказавшегося всего лишь брендом и изображением на майке, а мне, трясущемуся в двуколке, приходится лицезреть казачка Лаврика, вот только что скакавшего рядом с карагачем, пока мы останавливались перекусить и выпить вина, празднуя выигрыш полукопейки в последнюю сдачу : повезло ему, что и говорить, по всем теориям, вытягивая из - под лба семерку, менее всего ожидал я увидеть следом бубновую восьмерку, но вылезла шельма и я бросил колоду в шумливые воды безымянной речушки, у истока которой и располагался пост.

- Эвон, - показал кнутовищем наш арбакеш, щелкнув желтым от никотина ногтем по своей тюбетейке, - стоит шатается.

Возле поста стоял невысокий пехотный штабс - капитан в серой от пыли выгоревшей форме Вермахта.

- В прошлый раз, - смеялся арбакеш, угощая меня анашой, - заставил собирать верблюжий навоз моей тюбетейкой, мотивируя распространение имперских амбиций в крайне отсталой среде горцев грохотом тракторов музыкальной группы  " Ван Моо".

- Грохот тракторов, - заорал Лаврик, раскачиваясь на оглобле цирковым акробатом, - свет прожекторов. А также, - он чуть не упал, но успел ухватиться хвостом за облучок, - танцы на атомной станции, товарищи.

- Тамбовский волк тебе товарищ, - крикнул пехотный штабс, одобрительно рассматривая левую пристяжную. - Хороша, - оценил он кургузого мерина с клеймом Улагаевского конезапаса, - кобылица. У протопопицы украл ? - поинтересовался он, протягивая раскрытый портсигар, сразу перейдя на  " ты", что я не мог игнорировать. Протянул ему руку и представился : - Максим Максимыч Карабанов, действительный тайный советник вождя Зейгера Успенского, полномочный коммунист подсознания и окончательный мудак, раз уж, - качнул фуражкой в сторону разгружавшего двуколку Лаврика, - с такими вот уникумами катаю без смысла и цели по отрогам Памира.

- Протопопицы, - будто не слыша меня говорил пехотный, расстегивая кобуру. Никелированный  " Люгер " грозно блеснул удлиненным по - кавалерийски стволом с нелепым набалдашником дульного тормоза, каким - то неведомым умельцем перенесенным с  " Королевского Тигра " на личное оружие офицера Вермахта. - Ложись, - приказал он арбакешу, притопывая левой ногой в стоптанном сапоге.

Арбакеш вздохнул и распростерся в пыли, подмигивая мне прищуренным глазом.

- Милую ! - гаркнул штабс - капитан, рывком поднимая арбакеша. - Ступай пока на кухню да скажи казакам, чтоб пулемет готовили.

Я смотрел на эту сцену, не говоря ни слова. Наслышан о причудах таких вот офицериков, по два десятка лет торчавших на заброшенных постах, вспоминаемых в Петербурге лишь при проезде преосвященного или неожиданном очучивании госграницы геополитицкой катастрофой, а так никто и не знает точно, сколько их и где именно несут тяготы привычные ко всем невзгодам служаки, оставшиеся в реестре Великой армии со времени отступления корпуса фон Клейста в сорок втором.

- Извините, не расслышал вашего имени, - протягивая обратно портсигар сказал я, принужденно зевая.

- Штабс - капитан Овечкин, - дергая шеей отвечал офицер. Подошел ко мне, забрал портсигар, долго убирал его в карман гимнастерки, потом подпрыгал на одной ноге к кургузому мерину и застрелился.