Однажды в Москве Берлине

Блистательной Дите фон Тиз

Вернувшийся с холода Блюмкин долго кружил по Москве, жадно впитывая в себя то небывалое, что появилось за какие - то месяцы его отсутствия. Иногда он неверяще потирал глаза, суетливым жестом снимая чорные слепые очки, но выгоревшие на солнце пятна, оставшиеся от портретов вчерашних вождей и кумиров, рвавших фронт одним словом, уничтожавших людей тысячами, двигавших завшивленные тифозные массы на штурм и слом старого мира наживы, никуда не девались, надень ты очки или сними. Наконец решившись, он метнулся в реликтовый осколок - нэпманскую пивнушку - рюмочную, заказал отдельный кабинет и там, мучительно напиваясь сивухой, наспех набросал схематический доклад - рапорт, даже не зная, кому его адресовать. Вызов в столицу был за подписью Шпигельгласса, но в галатской дрянной газетенке, купленной у живописно облаченного в рванину турчонка прямо на пирсе, Яков узнал, что Триллиссера уже расстреляли, Артузова задвинули руководить басмаческими отрядами, а Менжинский доживал последние дни, не в силах подняться по лубянской лестнице в четыре пролета, откуда, вспомнил Блюмкин некстати, ежась плечами, слетел птицей Савинков.

- Заговор  " Параллакс", говоришь ? - тыкал папиросой в лысину чугунного бюста Ленина Шпигельгласс, не в силах справиться с предательской дрожью пальцев. - Плашки на пять дюймов, козарезы хвощины, прорастающей в Висбадене ? Да кому это сейчас интересно, - вздохнул начальник ИНО, с изумлением рассматривая выпавший вопросительный знак, нагло улегшийся на смятых, в винных пятнах листочках, аккуратно положенных Блюмкиным рядом с партбилетом. - Видишь, Яков, даже знак вопроса сам изо рта падает.

Блюмкин резким движением вырвал из кармана кожаных галифе винта, ловкими собранными движениями тренированных рук привел его в соответствие, наращивая ударную мощь и штыковую массу в длину, и ткнул острым жалом хищно заточенного в грань штыка знак вопроса.

- Ты чего ? - шумел Блюмкин, пропитываясь постепенно правосознанием сознательности. - Вставай, знак вопроса, и обернись магически и кудесно в торжество стратегии двадцать - двадцать !

- Да пошел ты, - огрызался вопросительный знак, закидывая тоненькую ножку на малахитовое пресс - папье Котовского, доставшееся чекистам по конфискации вовремя разоблаченной непризнанной Уманской республики Второй Конной армии. - Я на х... ю мотал все ваши рамсы с раскладами, мне и тут не дует.

Яков бросил винта в угол и, наслюнявив указательный палец вязкой, в белых пузырьках обезвоживания слюной, воздел его вверх, ощущая потуки потоков атмосферы, сгустившейся в столице таким маразматическим накалом творимого на бровях ахуя, что криво висевший на стене за канцелярским шкафом портрет Железного Феликса чахоточно закашлялся и попытался выйти из кабинета.

- Стой, гнида, - непреклонно кричал Шпигельгласс, хватая портрет за раму, - такое говно замутили и дезертировать ? Хрен вот тебе, Феликс Эдмундыч, торчи на стенке и любуйся.

Дзержинский застонал сквозь сжатые зубы и вернулся на место, демонстративно отвернувшись от нового идеолога развивающейся в кучах страны.

- Слыхали, - неожиданно заговорил знак вопроса, закуривая пайковый  " Казбек", позаимствованный из личной пачки начальника ИНО, - что на Западе придумали такой вид спорта, вся ценность коего состоит в коротеньких юбочках и возбужденно торчащих под тонкими маечками женских сосках ?

- Разврат ! - грохнул головой о стол Шпигельгласс, жалея кулаки и локти. Он хотел сначала вдарить коленом по столешнице снизу, но поставленная на самом краю стола бутылка водки опасно кренилась, угрожая переместиться к портрету Дзержинского, влажно косящегося польским зрачком на искусительную емкость.

- И непослушание, - предположил Блюмкин, собирая винта и осторожно укладывая его в карман.

- Знаете, - заговорил портрет безымянного идеолога, несколько смущаясь явным пренебрежением Железного, - а ведь мне даже жаль американцев и прочих наречий людей. Как вот им понимать такие сказочки ?

- По х... й, - отмахнулся Блюмкин. - Или ты думаешь, что они Бухарина читали ? Мнишь, что пургу Пескова слушают ? Хрена вот.

- Ладно, Яков, - скомандовал Шпигельгласс, устав от бесконечной чертоверти псевдополитической чепухи коричневатых оттенков без идеи, без чести, без верности, - давай вмажем лучше. Все одно ж ведь расстреляют.

Они налили и выпили. Разговаривали о рыбалке, пока не пришел, грохоча сапогами, расстрельный взвод и повел их куда - то, где тоже не дует.