Эротическая сага - 32. Из сборника Эротические рассказы

ЭРОТИЧЕСКАЯ САГА – 32

НЕТЕРПЕНИЕ ТЕЛА

Странно, но в свои семнадцать, Женни оставалась простушкой, хотя вокруг и внутри таверны её матери, бесы страсти бушевали вовсю. Но бдительность родительницы и её увещевания, если не со слезами на глазах, то в голосе, примиряли девушку, рвущуюся, как курица к петуху, с необходимостью терпения, противоречащего логике, но не чувству. В том, в чём мать усматривала возможность выгодного замужества, дочь ослепляла страсть не к чему-то конкретному, а предполагаемому.

Однако, нетерпение тела нуждается в сиюминутном удовлетворении, чего не могла не знать многоопытная женщина. И на старуху бывает проруха, когда в ворохе дел, главным становится не то, что определяет повестку сердца, а хладнокровный расчёт, именуемый в просторечии «верняк». Доказано опытом, потребовавшим многих жертв: НЕЧТО, вроде бы, само плывущее в руки, чаще всего иллюзия возможного, но не осуществлённого. В этом кроется главная, подстерегающая молодых, опасность. И если в брачном багаже девушки, чистые помыслы расходятся с требованием тела, самым надёжным, а потому единственным, чему отдаётся предпочтение, при отсутствии надлежащего присмотра, обыкновенно оказывается большой родительский карман, покрывающий прошлое, когда ему на замену приходит настоящее.

Но втолкуй это той, для кого «завтра» — «вечность». А посему ожидание, представляется пыткой, избавиться от которой для неискушённой души, вопрос жизни и смерти. Ей не втолкуешь, что, самым бездарнейшим образом упускает вкус к игре страстей, требующих выдержки, как хорошее вино. А потому, при первой, как ей покажется, достойной внимания возможности, пускается в погоню за утраченным временем, не осознавая даже, что, ещё не утраченное, можно смело зачислить в число потерь.

Опыт свидетельствует, молодые женщины, чувствуют себя обойдёнными, особенно, когда пример других, получающих всё и сразу, бросается в глаза. Не столько от жадности, сколько от жалости к себе и нетерпения в предчувствии близкой удачи, они ищут сиюминутное, а натыкаются на несуществующее, в надежде найти незаметное, получают скандальное. А, если найдут не то, что искали,   вполне удовлетворятся, как неудачливый добытчик золота, надеждой добиться преступлением, не всегда против человечности, но всегда против нравственности. Последствия такого выбора могут вспугнуть робкую душу, но не лишат оптимизма, уже испытавших удары судьбы. Поневоле задумаешься, как могло случиться, что роза, достигшая полного расцвета, не сумела привлечь внимание опытного садовника? Что делать: не всем всё и сразу, ведь некоторым вообще никогда.

Судьба человеческая, а женская в особенности, выкраивается не по одному, пригодному на все случаи жизни, лекалу. Что для одних просто, я имею в виду Агнесс, то для других, как для Женни, достаётся с такими усилиями, что потом их не хватает на торжество. Агнесс, взявшая на себя труд молчаливого, но заинтересованного, наблюдателя и соблюдателя, использовала своё преимущество в полной мере. Наблюдатель оценивает внешние проявления, тогда, как соблюдатель глядит в корень, как Козьма Прутков.  

Соблюдайство – умение прочитать, иногда даже просчитать, нераскрытую книгу характера человека, тем более, соперницы. Нечто вроде карты местности, на которой предстоит дать или принять бой. Представляющее общий интерес занятие, обещает победу не случаю, а уму, не везению, а предвидению. И хотя заплаченная за неё цена, превышает не только ожидания, но и возможности, лозунг « за победой не постоим», уже не кажется риторикой, раз игра стоит свеч, сколько бы ни стоили сами свечи. В том не было ничего ни странного, ни удивительного:   обычное напоминание о себе желёз внутренней секреции, в союзе с нахрапистостью, и накапливанием в себе волка, умело притворявшегося ягненком.

Такая математика не для слабых силёнок простушки Женни. Она продолжала витать в миражах, и опускалась на землю только для того, чтобы убедиться в ненадёжности своих намерений, несостоятельности надежд и прочности сомнений, определяемых просто и ясно: всё равно, сколько и кому, лишь бы к сладкому поднести сопернице горчицу. Для обеих в этом было нечто, до конца не осознанное, но вполне предчувствованное, и, значит, выстраданное. Поглощённые своими желаниями, обе забывалась настолько, что готовы была преподносить себя в качестве «подарка»… По возможности, выглядевшем, как можно дороже, в облаке мыльной пены…

Но и именно потому, что до сих пор подобного с ней не случалось, усмотрела в происходящем свой шанс. Судите сами, могла ли она упустить «не случившееся»? Возможность, за бесконечно долгое время, проявить своё «я так смогу», вместо обычного «я так хочу», впервые столь явно ощущаемая, но не использованная, кружила голову, мешала отличать плевела от настоящего зерна, взраставшего, вопреки очевидности, пока в предчувствии, а не в реальности. И хотя для Женни, как и для Агнесс, в том был немалый элемент  риска, не ими придуманный, но ими использованный «до полной гибели всерьёз», в качестве некоего подобия эротического зачина, предшествующего сбрасыванию одежд, сначала мысленно, как бы опережая реальность, а затем в реальности, как бы приближая задуманное. С той лишь разницей, что в мысленно разыгранном ими спектакле совращения, одна приближала себя к открытию тайны непознанного, тогда, как другая, наблюдая за её смятением, чувствовала себя обладательницей знания, оплаченного не дороже, чем наставление из букваря.

Впервые отдаться не пробегающему мимо сопляку, а настоящему мужчине, притом не одному, считалось большой удачей, и Агнесс, неожиданно для себя, ощутила лёгкую зависть к той, что станет обладательницей тайны, прежде принадлежавшей только ей. Но беспокойство ушло легко, так же, как пришло, с осознанием, что и других тайн у неё больше, чем у кого бы то ни было. А самая непредвиденная и огорошивающая, принадлежать как любовница отчиму, Женни пока ещё недоступная. Да разве только Женни? А ведь к тому, к чему с таким трудом приближалась Женни, она получила однажды и сразу. Всё бы хорошо, если бы в какое-то мгновение ей ни показалось, что разница в приобретении желаемого, чем-то  смущает её бескорыстие. Впрочем, не долго. Радостно осознавая, что, от постоянно обновляющегося, предчувствия, мечта о запретном, делается конкретнее, и потому  слаще. Не свершившееся, как и всякая фантазия, искажает реальность, тогда, как свершившееся,   лишь подтверждает глупость сновидении, не имеющих ничего общего с реальностью. как некогда сама, не без горечи осознала, что для неё всякого рода неожиданности не более, чем воспоминания. Всё у неё позади, даже то, что будет. Тогда, как у «соперницы», всё впереди, даже то, чего не было. Утрачено неожиданное ощущение первооткрывателя, тогда, как другая, глупенькая, но свежая, только подбиралась к, для неё забытому, но уже недоступному, ощущению, невозможному  спутать ни с чем, обычно величаемой «первым разом».

А наши праведники-совратители, всеведущие и всезнающие, адвокат Бульони и полицейский законник Руди Лаурини, успокаивали себя тем, что, не будучи на боевом посту, могут позволить себе легкое, как они считали, отклонение от хорошо оплаченных принципов. Виновны все, а виноватых нет. К ним мы ещё вернёмся, а пока скажу: распростившись с иллюзиями молодости, взяли на себя труд молчаливых соглядатаев, дабы прикрывать собственные пороки тем, что не замечали их у других? Ловить их не только на слове, не произнесённом вслух, занятие пустое. Обвинять их бессмысленно, ибо пути к отступлению у них подготовлены заранее. Тем более, что на сеансах покаяния, просят у Бога прощения не за обман, а за неумение его скрыть.

Борис Иоселевич

/ надеюсь на продолжение /