Кафе на Софийской. Глава 3

Сердце стучало уже в самом горле, от переизбытка чувств слезы тонкими нитями стекали на подушку, кончики пальцев совсем замерзли, отчего прикосновение к шее Оли казалось обжигающим, почти что нестерпимым. И поцелуй… поцелуй все длился и был бесконечно прекрасен. Страсть Оли тесно переплеталась с какой ее неизъяснимой жадностью, в ее душе будто бы существовала самая настоящая пропасть, которую она отчаянно пыталась заполнить этим чувством. Но то было лишь отчаянное желание успеть насладиться тем коротким мгновением, пока мы были одни. Каждое прикосновение ее пухленьких губ волновало, ее нежный и в тоже время смелый и настойчивый язычок вытворял самые настоящие чудеса. Буквально с первых же мгновений нашей близости я потеряла себя в том безбрежном море сладострастия, в который меня окунули ее ласки. Аромат ее духов, вкус ее помады и мелодия нашего поцелуя заполняли все мои мысли, я растворялась в ней, я забывала себя, таяла под накрывавшими меня с головой горячими волнами чувственных удовольствий. Все мое тело буквально искрилось, каждая клеточка отвечала фейерверком восторга, любое прикосновение Оли грозило экстазом. Нет такого слова как “приятно”, есть только “восхитительно” и, конечно же “еще!”.

Спустя, наверное, целую вечность Оля оторвалась от моих губ и обожгла мою шею легким поцелуем, от которого я невольно вздрогнула. Словно волна тока прошла через все тело, а за ней следовал целый табун мурашек. И тут же, не давая мне опомниться, не позволяя даже подумать, о том, чтобы посетовать на прервавшийся поцелуй, она снова коснулась моей шеи. Россыпь мимолетных поцелуев, которыми она щедро награждала меня, постепенно спускаясь все ниже, распыляла меня все сильнее и горячее дыхание, прерываемое только томными стонами, сушило губы, что только усиливало желание снова слиться в страстном поцелуе. Но очень скоро и эта единственная мысль, которая присутствовала в голове скорее как что-то бессознательное, растаяла без следа, когда Оля потянула мой топик вверх, оголяя мои грудки. Да, это было именно то, чего мне так хотелось, но чего я до сих пор не приходило мне в голову. Одежда мешала, она вызывала невыносимый дискомфорт, не было более никаких сил выносит эту муку, поэтому я с готовностью, с неописуемой радостью помогала Оле избавить меня от всего лишнего, что могло разделять нас. Выпростав руки из кигуруми, я как могла помогала избавить себя от злодейского топа, отчаянно цепляющегося за мои длинные волосы. Нестерпимая, рвущая душу на части разлука с ласками Оли, казалась самой настоящей адской мукой, и благо, что она продлилась очень недолго. Совсем скоро до самого пояса я освободилась от пут хлопка и полиэстера и чувственный восторг тут же продолжился.

Губы Оли коснулись моей груди и нестерпимый зуд обжег меня ниже живота. Первое же желание свести бедра и потереть их друг о друга натолкнулось на непреодолимую преграду. Оля ни за что бы не оторвалась от меня, да и я не смогла бы ее отпустить. По всему выходило, что ситуация безвыходная, а за первым поцелуем последовал и второй, затем третий. Змеей извиваясь под Олей, я с силой заставила себя оторвать от нее руку и тут же скользнула пальчиками под тонкую ткань трусиков.   Потеряв над собой всякий контроль, буквально стоя на пороге экстаза, я невольно сжала Олю в тисках бедер - тысячи игл, раскаленные чувственной экзальтацией, беспощадно кололи все тело. Резкая острая боль, густо перемешанная с невыразимым удовольствием обещали скоро разрешиться, но пытка все продолжалась и продолжалась, пока Оля, словно играючи не раздвинула мои ножки и не спустилась еще ниже. Мгновение, через которое я оказалась совершенно голой бесследно потонуло в бушующем море чувств и эмоций. Секундой позже я ощутила, как горячий язычок подруги властно и без предупреждений  начал причинять мне неописуемое удовольствие, которое даже в самых смелых фантазиях я не могла представить. Еще какой-то миг спустя и обострившееся противоречия нестерпимой муки и невыносимого удовольствия слились воедино и серебряным высверком звезд в глазах, крупной судорогой чуть ниже живота и в ногах, и нестерпимым напряжением в груди сдетонировали самым настоящим оргазмом. С запекшихся губ сорвался невольный визг и тут же, как по щелчку пальцев шторм прекратился и море потихоньку сало успокаиваться. Жаркое блаженство волнами растекалось по всему телу. Обессилев и устав до предела, я будто бы провалилась в безвоздушное пространство без мыслей, без тревог, без гравитации. Сладкая истома, обволакивающее тепло и бесконечное удовольствие еще какое-то время составляли мне компанию. Мелкая роса усталости посеребрила все тело, по лицу растекалась широкая улыбка, и даже пересохшее горло будто бы осознавая приятность момента совсем не саднило и вообще никак не давало о себе знать. Еще никогда прежде мне не было так хорошо.

А потом, словно желая о себе напомнить, рядом со мной легла Оля, прервав безмятежную пустоту сознания. Мысли крайне нехотя приходили в движение, беспорядочные и слишком зыбкие, чтоб на них сосредоточится, они проплывали крайне неспешно и, так сказать, просто обозначали свое присутствие. Лицо подруги светилось от радости и, кажется, даже поблескивало в лучах дневного солнца, проникающих в комнату. Она недолго лежала, самодовольно улыбаясь мне и вскоре, прикрыв глаза, она подалась вперед и наградила меня долгим, чувственным поцелуем, нежно играя язычком. Подчинившись воле момента, я тоже закрыла глаза и с неописуемым блаженством ответила на ее ласку. Это был очень приятный и в тоже время странный поцелуй. Дурманящий, пьяный аромат любви щекотал нос и дразнил вкус. Было в нем что-то такое неизъяснимое, развратно-притягательное, манящее своей пошлостью, что не было во всем мире такой силы, способной оторвать меня от Оли.

А потом прозвенел дверной звонок. Глаза широко раскрыты, в сознании полнейших переполох, и сердце, словно пущенное в галоп. Вскочив с кровати, как ужаленные, мы не сговариваясь принялись приводить себя и кровать в порядок. Шалость, которая удалась, по счастью, причинила совсем немного урона окружающим вещам, а вот макияж Оли пострадал значительно. Размазанная по лицу помада, если не присматриваться, могла сойти за неряшливое обращение с вареньем, но вот румяна не на своем месте и смазанная тоналка весьма красноречиво говорили о том, что с Олей случилось что-то поинтереснее трапезы со сладостями. Так как поправлять что-то в этом хаосе было решительно бесполезно, то подруга рысью скакнула в сторону ванной, с решительной целью основательно смыть все улики, совершенного ею преступления. Алексей, если б увидел ее во всем нынешнем великолепии, явно задался бы вопросом, а то и не одним. Я же в свою очередь, отчаявшись искать свой топ и трусики, запрыгнула обратно в кигуруми и застегнулась по самое горло. Каким-то чудом сообразив, что следы преступления в виде помады могли остаться и на моем лице, я провела ладонью по рту и обнаружила ней следы своей причастности. Второй звонок, уже чуть более продолжительный, не оставлял пространство для маневра. Выдрессированная за долгие годы привычка мчаться к двери со всех ног, заслышав стук или раздражающую трель динамика, как волшебное заклинание лишало всякой воли. Наспех вытерев ладошками лицо и дополнительно полернув его рукавом, я, не в силах более сопротивляться приобретенному рефлексу, подошла к двери и открыла ее, даже не глянув в глазок.

На пороге стоял Алексей. В руках он держал пакет с газировкой и всякой мелкой снедью и две коробки пиццы. В первые секунды взгляд его казался спокойным и даже безразличным, будто бы он нес какую повинность, по сути никак его не утомплявшую, но и не приносящей никакой радости. Видать не всякое потакание капризам Оли вызывало в нем благоговейный трепет. В уголках его губ замерла снисходительная улыбка, верхние веки чуть прикрывали глаза, подчеркивая его высокомерный нрав. И будто этого было недостаточно, он держал голову чуть откинутой назад. Алексей словно всем своим видом пытался показать, что все происходящее между мной и Олей его нимало не трогает, однако, все же не мог запретить себе несколько очень тревожных наблюдений. В какой-то момент его взгляд остановился в одной точке и Леша видимо напрягся. Затем он бегло обшарил меня глазами и все его напускное безразличие и спокойствие как ветром сдуло. В туже секунду, как наши взгляды встретились, я явственно ощутила как между нами будто бы опустилась непроницаемая стена из ненависти и неприязни. Холодок пробежал у меня по спине и я невольно отшатнулась от Алексея, словно меня толкнули в грудь. Стальной высверк промелькнул во взгляде гостя, целлофановый пакет угрожающе зашуршал в его руке, и стало видно, как побелели костяшки пальцев. Обычно не способная правильно оценить эмоциональное состояние собеседника, сейчас я ни капельки не сомневалась в том, что гостя распирало от самой настоящей животной ненависти, и что с каждой секундой бытовая трагедия становилась все ближе.

В этот момент панического кризиса и предательского ступора в голове прозвучал весьма своевременный вопрос “как?”. И, что удивительно, ответ не заставил себя долго ждать. Судя по всему, пытливый взгляд Алексея обнаружил то, что мне не удалось скрыть. Болезненный укол осознания собственной промашки спазмом отозвался в груди. В памяти всплыли жаркие, мимолетные поцелуи в шею, заставившие бледное от ужаса лицо налиться краской, затем в воображении контрастно представились весьма недвусмысленные следы от помады в местах, куда приходились эти самые знаки внимания.

Внезапно скрипнула дверь в ванную и на сцене показалась Оля. Прекрасная даже без косметики, она широко улыбалась и пока еще не подозревала о том, как близко к ним подкралась полярная лисица. По лицу девушки скользнула мрачная тень тяжелой мысли всего на мгновение потушив ярко горящие пламенем глаза и в следующее же мгновение это снова была  та самая Оля - рыцарь без страха и упрека. На секунду мне даже показалось, что улыбаться она стала чуть шире, когда в ее голове все кусочки пазла сложились воедино. И тогда следом вставал другой вопрос: вот эта ее легкость, с которой она встречалась лицом к лицу со всеми невзгодами - это безумство смелых или смелость безумных?

– О, класс! Пицца! – всплеснув руками, воскликнула Оля и подскочила к Алексею, освободив его от покупок в одно мгновение.

Никогда и ни за что я не поверила, скажи мне кто-нибудь, что я попаду в такой переплет. Стать главным действующим лицом любовной измены и вершиной любовного треугольника - это, как говорится, еще позавчера мне казалось бредом космического масштаба и космической же глупости. Хотя тот факт, что меня поймали с поличным на первом же преступлении - в это, как раз таки, очень охотно верилось. Но все остальное выходило за все рамки разумного, даже осмыслить произошедшее казалось чем-то непосильным. Ведь как могло так случиться, что только вчера я первый раз в жизни поцеловалась, или, если быть точным, меня поцеловали, а сегодня я уже была готова буквально на все? Да и вообще, что это только что было? Голова шла кругом, колени заметно подрагивали и я едва держалась на ногах. В голове снова беспорядок и грудь разрывают все чувства одновременно. Стыд, страх, горечь, сомнение, печаль, радость, неверие, надежда и прочие тараканы, которые разбившись по парам являют собой сплошные оксюмороны, настойчиво и уверенно толкали меня в сторону нервного срыва, а может и в объятия самого настоящего безумия. Слишком невероятны были события, чтобы просто так принять их как данность и смириться с ними. В уголках глаз уже собрались первые слезы, а ком в горле угрожал разразиться истерическим смехом.

– Отец позвонил, мне пора, – коротко и сухо отчеканил Алексей, после чего резко развернулся и вышел прочь.

– О, не беда, завтра встретимся, – уже из кухни отозвалась Оля все тем же жизнерадостным голосом.

Едва я успела закрыть за Лешей дверь, как плотный узел из нервов лопнул и я сползла по стенке на пол, как подрубленная. Жадно хватая ртом воздух я неосознанно, по инерции ломала руки и хрустела пальцами. До последнего не верилось, что все так просто решилось. Или еще ничего не решилось?

– Чукча, ты меня, конечно, извини, но я просто вынуждена процитировать классиков, – сквозь шорох целлофана и звон тарелок прозвучала Оля. – ****ь, ты лох. Разве не могла лучше умыться? – в ее голосе не было и намека на осуждение, лишь ребяческая и добродушная подколка. – Ладно, шут с ним, лучше помоги мне тут, сейчас пойдем в зал, будем есть под аккомпанемент какого-нибудь видосика.

самое замечательное в Оле было то, что похоже вообще ничего на белом свете было не в состоянии вывести ее из равновесия. Так что вопрос о ее смелости или неадекватности, а может и о какой-то гармоничной пропорции этих состояний, оставался нерешенным и интриговал все больше.