Это Айлетт

Я не сразу понял, что он сумасшедший. Это только в книжках человек либо окончательно туп, либо необычайно проницателен, но в жизни так не бывает, ты часами выслушиваешь взъерошенного мужика, с которым ходил когда - то в гимназию на Фандуклеевской, знакомишься со всеми сторонами его жизни, а потом - бац ! - понимаешь, что он псих. Так и с Омлем вышло. Я как раз выкатывался из  " Персеполиса ", где мне снова отказали в авансе, и наткнулся на него. В буквальном смысле. Заворачивая за угол, я с прискорбием рассматривал носки разбитых ботинок, как уткнулся в чью - то спину. Он распрямился и тут же отбежал в сторону. На нас пер, стреляя синими искрами, берлинский трамвай. Я отбежал следом за мужиком, трамвай проехал, а этот тип скакнул к рельсам и довольно заржал, что - то подобрав. Повернулся ко мне и заулыбался.

- Не узнаешь ?

- Нет, - сухо ответил я, собираясь уйти, но он схватил меня за рукав.

- Омль.

Это странное имя встречалось мне лишь раз в жизни. Неужели ...

- Кончай, Роман, - смеялся Омль, лицо его дрыгалось, руки тряслись, - я ж нисколько не изменился.

Я не знал, как ему сказать, подумав, решил, что нечего таиться.

- Понимаешь, - начал я, кляня себя за интеллигентность, - под Екатеринодаром меня контузило и ...

- Не помнишь ни хера ? - почему - то обрадовался он. - А документы у тебя сохранились ?

Я кивнул.

- Так глянь в них, - он тащил меня за рукав в сосисочную папаши Бурнца, - там же написано, что учился ты в Фандуклеях, закончил в четырнадцатом, за несколько месяцев до войны, отчество тебе Борисович, а фамилия нисходит к тем Гулям, что появились на Урале в начале восемнадцатого века.

Он был прав. Я выучил свои документы наизусть, думая, что это поможет мне вспомнить здоровенный кусок моей жизни, но тщетно. Лора смеялась, а месье Блош заявил, что выдумки бульварных писателей - выдумки и есть, раз уж даже обычный человек не может заново изучить собственную жизнь, то что ж говорить и писать о глубоко легендированных суперменах, всех этих отпрысках аристократических фамилий, от усталости и пресыщенности подвизающихся на службе королеве. Не знаю, как легенды шпионов, но мое прошлое было закрыто напрочь, хотя имя Омль сразу показалось смутно знакомым.

- Падай.

Он уселся на лавку и подозвал официанта, заказал по паре пива, сосисок, капусты, папирос. Я присмотрелся к нему. Невысокий крепыш, бодренький такой, такие в России до семидесяти лет зовутся Витьками или Славиками, какие - то неувядающие и шустрые, будто грибы. Сам не знаю почему, но такие вот низенькие и плотные живчики напоминают мне грибы. Идешь так по лесу, швыряешь листву, а из - под дерева выглядывает невысокий и будто литой подосиновик.

- Они бросили меня подыхать на  " Номаде ".

После первой кружки светлого он начал заговариваться, тут - то и прозвенел для меня звоночек, я уже сталкивался с такими и в Константинополе, и здесь, в Берлине. Один отставной корнет - кокаинщик, входя в салон, падал на корточки, вышагивая гусиным шагом, а подойдя к дамам, мычал и козырял растопыркой. Седой штабс из армии Чайковского вечерами влезал на фонарный столб и орал на всю Перу петушиным голосом, когда же его стягивали турецкие городовые, бился в падучей и пускал пену. Этот вот заговаривается. Подумаешь, я вот прошлого своего не знаю.

- И тогда я сказал себе : " Я убью тебя,   " Ворга ". Конечно, это я сказал не себе, а обращаясь к постепенно исчезающим дюзам  " Ворги ", но в латунном шкафу никого, кроме меня, не было, даже услышать было некому, так что выходит, Гуль, что себе.

Я допил вторую, кусочком хлеба вытирая тарелку. Закурил папиросу, махнув приветственно спешащему куда - то по улице Савинкову.

- А чего ты с трамваем делал ?

Он оглянулся и понизил голос до шепота.

- Да понимаешь, тут какое дело, знаешь, верно, что ожидается девальвация пфеннига, да ?

Я кивнул. И пфенниг, и марка, и франк скоро полетят к чертям, останутся одни фунты и американские доллары, если, разумеется, не принимать во внимание редкости, все эти крюгерсранды, серебряные динары или парагвайские медали отцов - иезуитов, по слухам, ходящие за валюту в джунглях на границе с Боготой.

- Так вот, занялся я бизнесом, - он шептал все тише, трясясь и злобясь, - подкладываю пфенниги на рельсы, трамвай их плющит, а я по ночам царапаю на них сапожной иглой разные знаки и продаю в Берлинский музей под видом древнеегипетских или ашшурских.

- И что, - поинтересовался я, вставая и надевая пальто, - там нет специалистов, способных различить подделку ?

- Думаю, что есть, - он пожал плечами, подзывая кельнера и заказывая еще кружку, - музей - то с мировым именем, но продаю я раритеты древности тамошнему швейцару, солидный такой старик, на адмирала похож, с баками, бородой, все дела.

Я расплатился остатками былой роскоши из смятых марок и бросился догонять Савинкова. Не помню я этого Омля, а сказать честно : даже и вспоминать не хотелось.