Записки покойного aka Записки проститутки

ИЗ ЗАПИСОК ПОКОЙНОГО

ТЕАТРАЛЬНОГО КРИТИКА МАВРИКИЯ БИЧУАЛЕНДСКОГО

/ немного эротики и много правды /

Новая пьеса некоего Вильяма Шекспира «Ромео и Джульетта» показалась мне интересней прежних творений того же автора или скрывающегося под этим псевдонимом.

Хотя, если быть совершенно откровенным, пьеска неприхотливая и слабенькая, что в свете слабого знания автором нашей действительности, производит впечатление слабительного. Посудите сами: Джульетта слаба на передок, а мужская слабость Ромео превращает этот персонаж в фигуру поистине трагическую, что лишает  произведение столь необходимой ему динамики, а, значит, и сценичности.

Вместо того, чтобы преодолеть преграду и взобраться к расторопнице в постель, сей малоумный франт бесцельно и бессмысленно молотит под балконом языком, лишая свою визави уверенности в его намерениях, а зрительниц — их оплаченного и, следовательно, законного приза, ради которого, собственно, идут в театр: захватывающей дух сексуальной сцены. О мужчинах речи нет, поскольку они в театр не ходят. А те немногие, которым не удалось увильнуть, предпочитают в театре буфет, тогда как все их чувства обращены к футболу.

Кстати, театр, по нынешним временам, весьма дорогое удовольствие, а то, что футбол не дешевле, не может служить аргументом в затянувшемся споре между физиками от спорта и лириками сексуального закулисья. Раз проще и дешевле перехватить первую попавшуюся «джульку», не неся моральных потерь, при минимуме материальных, значит ещё долго театральные кресла будут населять духи, а не живая человеческая плоть. И вообще, нет ничего опаснее для искусства, чем цена, несоразмерная порождённым ею ожиданиям.

А тут ещё актрисы требуют, чтобы им пели дифирамбы. Другой критики, кроме восторженной, они не признают. Актёры не лучше, но хитрее. Они норовят с критиком сторговаться. «Бичуалендский, – сказал мне недавно один из них, – не могли бы вы написать о моём творчестве так, чтобы никто ничего не понял. Моя признательность не заставит себя ждать». – «Что вы имеете в виду? », – удивился я. – «Хочу, чтобы никто не понял, хвалите вы меня или ругаете». – «А вам зачем»? – «Затем, что меня пугает определённость. Знать, что ты плохой, обидно, да и предъявлять претензии к театральному начальству не с руки. Думать, что хороший, того и гляди, зазнаешься и свалишься под бременем славы. А так спросят, скажу: читайте у Бичуалендского, у него всё прописано».

К сожалению, театр умирает под воздействием зрительской скуки и самомнения режиссёров. Сужу по трупному запаху, проникающему из-за кулис. Поневоле утрачиваешь былую романтическую тягу к сцене, как бывает, когда тебя подстерегает удача врага или предательство друга. Надо ли после этого удивляться тому, что в государственном бюджете об искусстве вообще, и театре в частности, днём с огнём не сыщешь доброго слова. Уж лучше...

От редакции: В этом месте записки покойника неожиданно прерываются, видимо, сбылись его предчувствия относительно друзей. Что же касается околотеатральной публики, то, спутав кончину Бичуалендского со смертью театра, она пала жертвой собственной сентиментальности, наделив усопшего столькими добродетелями, что просто уму непостижимо, отчего он так долго жил среди нас, тогда как на небе остро ощущается недокомплект ангелов. С другой стороны, мы не приводим высказывания его противников, дабы нецензурные выражения, коими они переполнены, не привели к тому, что нас примут за эротическое издание и лишат государственной поддержки...

Борис Иоселевич