Мои женщины Март 1964 Великое сотрясение. Из сборника Зрелые женщины рассказы

Мои женщины. Март 1964. Великое сотрясение.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация:

Наше путешествие по городу Чекалину (Лихвину) и раскопки древних артефактов на крутом берегу реки Оки не прошло даром: мы были очень довольны приключением и общением с нашим экскурсоводом «Историком» и мы все простудились. Мытьё в холодных ледяных лужах испачканной в глине обуви, восторги и крики в весеннем мартовском воздухе и раскрытые разгорячённые лица и вороты под лучами жгучего солнца всё же дали обратный эффект – мы все, один за другим, начиная с самых маленьких и слабеньких зачихали, закашляли, начали сморкаться, смотреть друг на друга «сопливыми» глазами и «пыхать» жаром. Почти все мальчики и девочки, кто участвовал в экскурсии по городу, заболели разными простудными заболеваниями – ОРЗ, простудой, герпесом, гриппом, а некоторые даже ангиной. Я заболел гриппом…

Все пять дней до 29 марта 1964 года администрация чекалинского детского санатория, глав-врачиха, приглашённые доктора, медсёстры, нянечки и даже наш санаторский конюх-сторож-плотник-слесарь и просто добрый хороший человек (увы, я не помню его имени отчества!) лечили нас, поили нас, кормили нас, пестовали и корили за то, что мы поддались «обаянию» нашего учителя-мучителя («Историка»), который нас «совратил», «массово заразил» и «простудил». Нашего «Историка» ругали и кляли на все лады и мы его больше никогда не видели…

Некоторые родители узнали, что в детском санатории дети массово заболели простудными заболеваниями и со скандалом приезжали в санаторий, ругались, кричали, грозились забрать детей по домам, но их уговаривали, успокаивали, а потом в столовой и в спальнях требовали от нас, чтобы мы «интенсивно лечились».

Никогда ещё нас так вкусно, обильно и разнообразно не кормили! Куда-то исчезли противные перловые каши, «хлебные» котлеты, комковатая картошка «на воде», сухая морская рыба-хек. Зато появились: мягкое картофельное пюре на сливочном масле, ароматный и горячий куриный суп-лапша, сочные жареный куриные ножки, пышущие жаром и маслом пельмени, горячий крепкий чай с мягкими пончиками и малиновым и вишнёвым вареньем, яблочным повидлом и компот. Много сладкого компота. При такой еде и лекарства мы пили послушно, быстро и без гримас недовольства.

Все нас жалели. Беспокоились. Ухаживали за нами как за маленькими. По вечерам в спальнях, после вечернего кефира или стакана сладкой сметаны на ночь, мы про себя шептались и говорили, что «так болеть можно» и «Эх! Поболеть бы так ещё недельку! », но в субботу 28 марта за обедом нам объявили, что «завтра 29 марта 1964 года наш «пансион» прекращается», что «за нами приедут наши родители», и что «нам надо потихоньку собираться по домам».

Некоторые пацаны и наиболее капризные девчонки ещё немного демонстративно «поболели», «покашляли», «почихали», но общий настрой на отбытие «по домам! » всех возбудил и мы начали готовиться к прощанию друг с другом и с нашим детским санаторием в древнем городе Чекалине. Мы настолько сроднились и сдружились друг с другом, что не хотели расставаться. Девчонки уже начали плакать, обниматься, дарить друг другу свои куколки, какие-то тряпочки, пуговички, а мы, ребята, ходи по санаторию группами, кучковались, садились на широкие подоконники и смотрели на улицу сквозь немытые стёкла и наглухо заколоченные большими гвоздями оконные рамы. Мы не плакали, но иногда тяжко вздыхали, предвкушая разлуку…

29 марта 1964 года в 11 часов дня во двор нашего санатория начали входить родители. Их радостно встречали «мелкотня» и девчонки, а мы, степенно и неторопливо подходили к папам и мамам, но прижимались к ним со всей силы. Внезапно все загорелись желанием поскорее уехать домой и некоторые даже не стали обедать. Родители забирали в администрации санатория документы на своих детей, выслушивали характеристики глав-врачихи каждому ребёнку, «благодарили» глав-врача, а потом, расспросив своих чад, находили медсестёр и нянечек и тоже одаривали их своим «гостинцами».

Моя мама встретила меня очень ласково, заботливо, с тревогой и внимательно меня осмотрела всего с ног до головы. Она посмотрела, как и что уложено в моём чемодане, ощупала меня, заглянула в глаза, я ей показал свой язык до самого корня, честно ответил на все её вопросы и стал ждать, когда она вернётся от главврача. Моя мама вернулась не очень довольная моим пребыванием в чекалинском детском санатории, сказала, что я «совсем не поправился», что «всё такой же слабенький и тощенький».

Я немного обиделся на маму, отвернулся от неё и сам потащил свой чемодан, но она вскоре успокоилась. Мы пришли к месту остановки автобуса, уселись на лавку и мама начала меня усиленно кормить своими домашними вкусностями. Мамины котлеты были на удивление и восхищение вкуснее санаторских, и я честно об этом сказал маме. Она всё пихала и пихала мне в рот маленькие прожаренные «с корочкой» котлетки с лучком, чесночком и вкусным рассыпчатым фаршем, давала откусить вкусный чёрный хлеб и запить вкуснейшим сладким молоком из молочной бутылки. Нет! Никогда мамина еда не сравнится с никакой другой едой!

После того как в меня уже не лез ни хлеб, ни котлеты, ни молоко, я настоял на том, чтобы мама тоже покушала и угостил её нашими санаторскими мягкими пончиками. Пока она осторожно и красиво кушала, я рассказывал ей о нашем пребывании в санатории, о наших играх, о моей компании друзей, о путешествии по городу и берегу Оки вместе с нашим учителем, которого мы прозвали «Историк».

Моей маме очень понравился мой сбивчивый и подробный рассказ. Она внимательно слушала, пока не пришёл из санатория «Краинка» автобус, в который мы сели и поехали домой. Дома на автовокзале нас встречал наш папа и мой старший брат Юра. Мы дружно всей семьёй гордо прошли пешком по улицам и переулкам нашего города, который назывался нашей фамилией – Суворов. Почти до самого переулка, ведущего на нашу внутреннюю улицу Белинского, я нёс свой полупустой чемодан сам, но силы меня покинули. Юра забрал у меня мой чемодан и даже пытался поддержать меня на пути до самого дома.

Дело в том, что в воскресенье 29 марта 1964 года погода была не совсем весенняя: рано утром было минус 1,2°С, днём, когда в Чекалин приехала моя мама – плюс 0,8°С, а к вечеру, когда мы шли всей семьёй домой, - всего плюс 3,4°С. Кроме этого иногда накрапывал лёгкий снежок, который, правда, тут же таял в лужах.

Дома всё было привычно, близко и дорого. Всё же перенесённая простуда и грипп давали о себе знать, и я с удовольствием разделся и завалился в свою прохладную, пахнущую цветочным мылом постель на моём уютном диванчике в моей комнате. Только диванчик мне показался слишком коротким. Мне некуда было девать мои длинные тощие ноги, и я вынужден был «скрючиться» под одеялом в позу «младенца», как сказал мой папа, когда жёстко гладил меня по голове «на ласковый сон».

Последние слова моего папы я уже почти не слышал, но зато в полудрёме с интересом начал прислушиваться к новостям, которые звучали из телевизора за стенкой в зале. Наш папа имел ранение, правое ухо у него совсем ничего не слышало, поэтому он вынужден был усиливать громкость телевизора или радио. Мама укоряла папу за громкий звук, который мешает мальчикам учиться или спать, но я уже давно привык к этому, умел засыпать даже при ещё большем звуке, а сейчас я вообще очень хотел узнать, что нового в нашей стране и в мире.

Правда, послушать новости мне не удалось: звуки куда-то поплыли и я вместе с ними; кто-то ласково прикоснулся к моему горячему лбу прохладной ладонью и я вдруг впервые за все дни, проведённые в чекалинском детском санатории, вдруг подумал, что это могла бы быть моя Фея красоты и страсти. Я вдруг очень захотел, чтобы она мне приснилась.

Я был счастлив. Я был дома, дома были все мои родные, дома всё было по-старому, по-моему, по-нашему. Для полного счастья мне не хватало только увидеть мою прекрасную Фею красоты и страсти, о которой я забыл и только сейчас вспомнил. А к чему я её вспомнил? Не знаю…

На следующий день в понедельник 30 марта 1964 года к 08:00 я пошёл в школу и сначала даже несколько спешил, потому что соскучился по ребятам, по классу, по школе и очень хотел увидеть их, узнать новости, пообщаться, потолкаться, поиграть и вообще… встряхнуться.

Утром на улице ещё сохранялась минусовая температура (-3.2°С), было сыро и холодно. Отклонение от среднемесячной нормы температуры воздуха составляло -0.7°С и даже днём было всего 3.7°С тепла. В классе батареи центрального отопления были относительно горячие, но из щелей в окнах веял холодный воздух, поэтому все, кто сидел в первом ряду парт от окна, шмыгали носами и украдкой пользовались платочками.

Моё место в классе было тоже на первом ряду парт, но в самом конце и рядом с входной дверью в класс, которая тоже имела многолетние щели, поэтому я всегда находился под воздействием слабого, но сквозняка. Странно, но после лечения в чекалинском детском санатории от гриппа я даже не чихал, не кашлял и не сморкался в свой знаменитый марлевый огромный платок.

Как-то так получилось, что продолжение нашей учёбы в 4 «А» классе Суворовской средней школе №1 началось так, как будто и не прекращалось. С первого же урока по литературе в понедельник 30 марта 1964 года нас сразу начали проверять технику чтения, то есть, сколько слов в минуту мы можем читать вслух, не запинаясь, не теряя смысла читаемого и выразительного чтения. При этом нам объявили «норму» чтения вслух – 80 слов в минуту и 90-100 слов в минуту «про себя» (мысленно).

Нина Андреевна Тимонина этот контрольный урок провела как игру, как соревнование, как состязание чтецов. Она вызвала нас парами. Мы читали по учебнику один и тот же текст по абзацам и по очереди. Причём оценки скорости и качества чтения ставили сами ученики. Шум! Гам! Тарарам! Споры, обсуждения, гвалт. А потом Нина Андреевна вызвала на состязание чтецов победителей в парах. К концу урока остались мы со Славкой Юнициным…

Славка очень хотел победить и я ему поддался, запнулся. Все ребята в классе взревели от такой победы моего школьного друга, а Славка потом меня стукнул кулаком в спину, заявив, чтобы в следующий раз я не «мухлевал». Однако он был очень горд и доволен этой маленькой, но победой.

Кстати, после этого первого урока после весенних каникул у нас в 4 «А» классе началась новая игра-состязание – «то быстрее всех и лучше всех прочитает большое литературное произведение», да ещё по памяти, то есть наизусть. По программе обучения мы должны были в 1-м полугодии читать вслух 81-90 слов на «5», 76-80 слов – на «4», 70-75 слов – на «3» и менее 70 слов – на «2». Во 2-м полугодии мы должны были уметь читать вслух 91-100 слов - на «5», 86-90 слов – на «4», 80-85 слов – «3» и менее 80 слов – на «2». Мы со Славкой решили для себя уже сейчас научиться выразительно и без запинок читать любой незнакомый текст по максимальным нормам чтения – 100 слов и более. Вот почему я опять с энтузиазмом, со страстью и большим желанием опять начал читать «про себя» папины газеты, мамины журналы и Юркины книжки про фантастику.

Кроме скорости устного чтения от нас требовалось, чтобы мы запоминали прочитанное и тут же его воспроизводили, то есть рассказывали своими словами то, что только что читали. Это было труднее сделать, но я упорно тренировался и на кухне пересказывал вслух прочитанное моей маме, которой некогда было самой читать тексты, например, на листках календаря или в её женских журналах – «Крестьянка», «Работница» и «Здоровье». Кроме этого, моя мама с удовольствием слушала мои пересказы событий, о которых я прочитал в папиных газетах. Так я узнал много нового из происшествий, из мира политики, культуры, международных отношений, науки и искусства.

Например, я узнал, 26 марта 1964 года «в ленинградском научно-исследовательском институте электрофизической аппаратуры был разработан проект и построена модель самого большого в мире циклотрона с азимутальной вариацией магнитного поля и регулируемой энергией ускоряемых частиц». Одно это предложение, прочитанное мной вслух на уроке чтения без запинки, совершенно спокойно и вдумчиво. Сделало меня победителем в очередном соревновании чтецов и вызвало невероятную зависть и ответные скороговорки ребят и моего друга Славки Юницина. Мало того, в ответ на просьбу учительницы пояснить прочитанное, я также спокойно (дома тренировался 2 часа!) наизусть пересказал «своими словами» статью из газеты «Известия» об этом циклотроне, даже пояснил принцип его действия…

«Про запас» у меня было сообщение из газет от 30 марта 1964 года о том, что «американские радиоастрономы обсерватории на горе Паломар открыли источник очень мощных световых и радиоизлучений». Этот объект находился на самом большом расстоянии по сравнению со всеми наблюдавшимися до той поры небесными объектами. Он двигался со скоростью, равной половине скорости света. Объект получил обозначение "ЗС-147". Он на 20 процентов дальше от Земли, чем объект "ЗС-295" - самый удаленный из известных ранее объектов.

Сначала я хотел было это сообщение прочитать вслух в классе, но не решился, потому что предвидел, что мне придётся ещё больше рассказывать об этих объектах, об астрономах, об астрономии и скорости света, а в газете об этом больше ничего не было. Но оказалось, что достаточно и первого сообщения. В результате я получил «5» и надолго «выпал» из интереса учительницы, которая после моей «победы» вызывала к доске и спрашивала только тех, кто учился на «3» и «2». Ясно, что эти ребята «злобились» на меня немилосердно…

Зато я опять пристрастился к новостям из газет, журналов, книг, радио и телевидения. Так, например, я узнал, что в 31 марта 1964 года в Бразилии начался военный переворот, президент Жоау Гуларт сбежал в Аргентину и править теперь будет какой-то лидер Палаты депутатов Паскуаль Раньери Маццилли. 27 марта 1964 года, когда я с ребятами играл в детском санатории в Чекалине в домино, в 17:36 по местному времени на Аляске (США) произошло сильнейшее землетрясение, приведшее к гибели 139 человек.

В газетах было написано, что «в 17:36 по местному времени (3:36 по Всемирному времени) в американском штате Аляска произошло землетрясение в зоне субдукции между Тихоокеанской и Северо-Американской плитами. Эпицентр находился в 20 километрах к северу от города Принц-Уильям, в 125 километрах к востоку от Анкориджа и в 64 километрах к западу от поселка Вальдес. Глубина очага составляла 25 километров. Сдвиги плит привели не только к землетрясению, но и к сильному цунами высотой до 67 метров, в результате чего погибли много людей и был принесён огромный материальный ущерб. Кроме того, произошли обвалы грунта, а также вертикальное смещение пластов земли до 11,5 метров на площади 250 000 квадратных километров. Последствиями этого сильнейшего землетрясения были: разжижение почвы, трещины, оползни, разрушение зданий и коммуникаций. Наиболее сильные разрушения отмечались в Анкоридже и его окрестностях, где были разрушены множество зданий и причинён огромный ущерб инфраструктуре (мощёным улицам, тротуарам, системам водоснабжения и канализации, электрических системам и другим искусственных постройкам). Примерно в 250 километрах к юго-западу, возле Кадьяка, земля в нескольких местах была поднята на высоту около 9 метров. К юго-востоку от Анкориджа, наоборот, наблюдались провалы в земле глубиной до 2,5 метров. Аляскинское землетрясение породило два типа цунами (тектонический и локальный). Тектоническое цунами было очень сильным, локальные, произведенные обвалами земли и горных пород, имели меньшую силу. местных цунами. Всего таких волн было более двадцати. Волны цунами были отмечены в более чем 20 странах, в том числе в Перу, Новой Зеландии, Папуа-Новой Гвинее, Японии и Антарктиде. Крупнейшая волна цунами была зафиксирована в Шоуп-Бэй на Аляске, оно имело высоту около 67 метров. В результате землетрясения погибли 139 человек, из них в результате обрушения зданий и мостов 15 человек, а в результате цунами 106 человек только на Аляске. К тому же 5 человек погибли в Орегоне и 13 – в Калифорнии. Последствия землетрясения на Аляске оцениваются в IX баллов по шкале Меркалли, материальный ущерб – в 311 миллионов долларов в ценах 1964 года (сейчас это более 2 миллиардов)».

Это известие не очень сильно потрясло меня (было даже интересно), но вот реакция моего папы на это и другие события в мире вызвали у меня сначала оторопь, а потом даже некоторый страх…

- Совсем как при атомной бомбардировке, - сказал «про себя» мой папа, читая это сообщение в газетах.

- А что, - спросил я папу, - при атомном взрыве тоже бывает цунами?

- Смотря, где взорвётся бомба, - ответил мой папа, - в каком месте и какой мощности будет взрыв. Если недалеко от морского берега, то да – может быть цунами.

- А если на нас скинут атомную бомбу, - спросил я машинально и пока с простым жгучим любопытством, - что тогда будет?

- Плохо будет, - сердито ответил мой отец.

- Хана нам всем будет! – весело подхватил папины слова мой старший брат Юра. – Только ты, Сашок, этого не увидишь и не узнаешь, потому что рассыпаешься на атомы и испаришься, как будто тебя и не бывало!

- Что ты такое говоришь, Юра! – сердито воскликнула наша мама, входя в большую комнату и неся блюдо с жареными в подсолнечном масле сухариками из чёрного хлеба. – Как ты можешь такое говорить! Ну-ка, извинись сейчас же!

- Да, сынок, - с досадой сказал наш папа. – Ты же не американец, чтобы радоваться последствиям атомного взрыва…

- Да ладно, ладно! – закричал возмущённо Юра. – Я же пошутил! Вы что, думаете, что я не понимаю, что я друак что ли?!

- А что тут думать? – ответил «с прищуром» наш папа. – Это и так видно…

Мы все заулыбались. Папа сказал, а Юра решил, что «инцидент исчерпан». Мне так понравилось это папино слово «инцидент», что я его минут 10 мысленно заучивал, чтобы потом вставить в какую-нибудь фразу в разговоре в нашем 4 «А» классе.

Вечером, помогая маме раскладывать алюминиевые дырчатые подносы с ломтиками сырого ржаного чёрного хлеба на батареи центрального отопления, я из нашего окна взглянул на далёкие трубы нашей Черепетской ГРЭС. Из трёх рядом стоящих труб исходили клубы серого густого дыма, а из четвёртой большой и высокой дымовой трубы, расположенной справа от этих трёх, исходил чёрный «жиденький» дымок. Видимо опять что-то на станции случилось, и опять растапливали котлы нового мощного энергоблока.

- Наверно, на такую мощную электростанцию как наша, - подумал я с тревогой, - американцы обязательно сбросят свою атомную бомбу. Интересно, что будет, если над этими трубами будет атомный взрыв? Достанет до нас взрывная волна? Если достанет, то какое же будет сотрясение-землетрясение?

Поздно вечером, засыпая, я в очередной раз «заказал» себе сон-воспоминание о моей Фее красоты и страсти. Вот уже несколько ночей я хотел, жаждал, возжелал встречи во сне с моей прекрасной Феей красоты и страсти, но она почему-то не являлась ко мне. Вот и теперь, вместо феи мне приснился атомный взрыв на нашей Черепетской ГРЭС, и я видел, как клубилась, катилась и неслась стремительная, как цунами, ударная волна; как рушились три невысоких и одна очень высокая трубы электростанции; как они падали, приближаясь вместе с клубами дыма и пыли к нашим домам, и как я проснулся от дикого ужаса и холодного пота, мгновенно пропитавшего всё моё тело.

Первым на мой крик подскочил мой брат Юра, который спал на диване в большой комнате. Он молча тесно присел на мой диванчик, больно прижал мои ноги своим боком и сказал мне, что «всё нормально и это просто ночной кошмар». Потом явились мама и папа, которые начали меня расспрашивать, успокаивать, а мама заставила меня переодеться в новую майку и трусы, хотя я усиленно сопротивлялся и говорил, что «это просто дурной сон».

Уходя, папа спросил меня, «какой это был сон» и я честно ему признался, что «я видел, как взорвалась атомная бомба над нашей электростанцией». Папа только вздохнул, опять погладил меня по голове своей жёсткой, шершавой и сильной ладонью токаря и сказал, что «это хорошо, что тебе это только приснилось», «хуже было бы, если бы это случилось наяву».

Этот сон, этот ночной кошмар ядерного взрыва и последующего землетрясения оказался действительно для меня «Великим сотрясением», потому что я вдруг понял и осознал, что мы, и я в том числе, живём в реально страшном мире, в котором совершаются не только мои мальчишеские события и приключения, а что-то более страшное, масштабное, сильное, разрушительное. Мне стало стыдно оттого, что я «заказал» себе в сон мою Фею красоты и страсти.

- Тут такое может произойти! – говорил я самому себе. – А ты себе фею в сон просишь!

Я ещё чуть-чуть подождал ответной реакции моих внутренних голосов – Деда Календаря и Феи красоты и страсти, но они молчали…

С начала апреля 1964 года я начал учиться «по-настоящему». Любимым моим предметом стало «Природоведение». Я опять «залпом» прочитал учебник для 4 класса. М. Н. Скаткин. «Природоведение» и на уроках старался привлечь внимание учителя, чтобы он вызвал меня к доске или спросил меня о чём-нибудь. Сначала это случилось, причём неоднократно, и я показывал хороший или отличный результат домашней или классной подготовки к уроку, но потом меня перестали вызывать к доске и тогда я начал помогать другим ученикам, моему другу Славке Юницину и соседкам по парте. Причём я не подсказывал им, а рассказывал своими словами по теме урока, помогал им понять, что к чему в природоведении.

Вскоре ребята и девчонки привыкли к тому, что я на переменах или перед уроком природоведения объясняю, напоминаю и разъясняю темы уроков, и начали требовать от меня такого же и по другим предметам. Увы, по другим предметам мои успехи были скромнее, например, по математике, русскому и немецкому языку, и физкультуре. На физкультуре я был «слабаком», несмотря на мой уже почти высокий рост – за последнее время я сильно вырос, но в плечах и в силе рук и ног был «слабак»…

Ребята, даже мой друг Слава Юницин, не знали, какое я пережил «Великое сотрясение» в одну из холодных ночей конца марта - начала апреля 1964 года. Зато это знал я и решительно сопротивлялся этим ночным кошмарам, которые время от времени всё снились и снились мне, потому что вся наша жизнь в городе, в школе и в нашей семье становилась всё напряжённой – в городе участились случаи недопоставки продовольствия и товаров, удлинились очереди в магазинах, а зарплаты наших родителей не увеличивались. Папа уже давно усиленно работал токарем в механических мастерских жилищно-коммунального хозяйства Черепетской ГРЭС, мама строчила на своей швейной машинке хирургические ватно-марлевые маски с тесёмками; десяток таких масок стоили 10 копеек.

В начале апреля 1964 года я начал стремительно «взрослеть», то есть чувствовать себя почти взрослым, но всё равно, после очередной попытки атомного взрывного кошмара появиться в моём ночном сне, я потихоньку мысленно звал мою Фею красоты и страсти к себе в гости…