кармен

твой кольт мой ласкает висок.

она была моей кармен. я называл ее так и видел в ней дьявола. в ней не было безупречности, но вместе с тем женщины завистливо смотрели на неё, а мужские сердца самовольно нанизывались на острие ее тонких шпилек. она никому не принадлежала — только себе, но умела одним взмахом своих ресниц вселить веру в то, во что ты сам желал поверить. копна иссиня-чёрных волос — цвет вороньего крыла и ее платьев, обтягивающих манящий силуэт. глаза, доставшиеся от банши, сочные губы, что красной розой распускаются в насмешливой полуулыбке, гладкая кожа, разящая медью и поцелуи со вкусом rum. не верьте, когда вам говорят, что дьявол не может быть женщиной — не позволяйте себя убедить в этом, потому что такие женщины, как она, созданы не из ребра адама, а из части души сатаны. ради таких женщин идут против воли божьей, любовь к таким распаляет войны, холокост, геноциды, омывает парижские улицы горячей кровью, следуя доводам своего обезумевшего сердца.

она любит курить ванильные сигареты. для неё целая стихия и обряд извлекать аккуратный серебряный мундштук из футляра, ювелирными движениями помещать сигарету в изысканный плен и делать первую затяжку. подарок от ее прошлой любви — она хранит каждый, словно трофеи и вырванные сердца из груди, которые бережно складывает в шкатулку, упиваясь новыми открытиями и покорениями. для неё любовь — игра в русскую рулетку или покер, в котором она не имеет даже самого скудного права на проигрыш. такие женщины не матеря, не жены и не любовницы — они музы. рядом с ними невозможно проиграть.

филигранная женственность и мягкость наравне с металлически-пронзительным и холодным взглядом ее чёрных глаз, выразительно подведённых туманной дымкой — она никогда не позволяет себе подкуривать самой, считая эту часть своего ритуала воистину мужской, следуя инстинктам предков, когда мужчина был силой и кровом. «да будет тебе, душа моя. женщине нельзя касаться огня, потому что и сама она огонь. мужчина должен уметь покорять его. приручать и направлять в правильно русло. а иначе вспыхнет это чудное место, а следом — все городища». и это пленяло больше ее обнаженных плеч. она была непреклонным воином по жизни и женщиной, не знающей грубого слова, с мужчиной. но кусала отменно ровно до тех пор, пока не начинала тонуть в любви, а сердце ее растопить было сложно. практически невозможно. слишком тонкая наука — мне пришлось стать не только любовником, но ещё и химиком, священником, подчинить каждую стихию, живущую в ней.

она хохотала, обнажая ряд белоснежных зубов, что были белее очищенного плода благородного миндаля. ровные, аккуратные, ничуть не изменившиеся под влиянием никотина. я не помню ее имени, но все ещё могу сказать, что танцевала она, как цыганка, в ней кипела итальянская страсть и английская хладнокровность, но манеры ее были чисто французские. утончённость вкуса, приглушённые звуки ее слов и губы со вкусом лучших красных вин — такие на вкус яблоки в райском саду.

она была «black pearl» — самой манящей орхидеей в мире, источающей аромат корицы, мяты и имбиря. я зарывался в ее локонах и, как мантру, твердил ей слова любви. я был безумен рядом с ней, я становился зверем, млея от ревности и злости, когда она смеялась в поцелуях, полушёпотом твердя: «глупый. ведь я с тобой. разве нужен мне другой? ». эта женщина всегда лгала. она туманила рассудок лучше кубинских папирос, от дыма которых легкие словно пропускают через мясорубку. моей первой женщиной была шлюха, но полюбил я святую марию, образ которой был воистину дьявольским, лишенный любой святости, но, наперекор всему, я отрёкся от своей веры, и эта женщина стала моим перерождением, моим новым адом и раем. единственными, в существование которых я уверовал.

ее поцелуи жалили, словно сотни ядовитых змей, но вместе с тем залечивали каждую гноящуюся рану на моей душе. если все женщины были востоком, она была севером, в котором растут финики и инжир. из него делают мёд и приторные вина. «обещай убить меня, но никому не отдавать. ведь жизнь без тебя хуже гибели. зацеловать до смерти и удушья. забрать мою душу и отвоевать ее у правосудия небес». и я обещал ей, целуя ее губы и путаясь в пряно-пахнущем водопаде волос.

я сдержал своё слово, когда понял, что ее сердце не способно на любовь. до сих пор не знаю, что меня подтолкнуло: голос израненного сердца, задетое мужское самолюбие или же умение сдерживать каждое данное обещание. но в один прекрасный день мои пальцы, во время поцелуя, сомкнулись на ее шее, сначала частично перекрывая воздух, словно играясь, а после — полностью. плотнее прижимаясь губами к ее, словно в попытках высосать ее обнищавшую душу. Забрать себе, как ценный трофей охотника, всю жизнь охотившегося на золотую лань и все же, назло другим, поймавшего ее.

она задыхалась, кусалась, что-то несвязно мычала, пока я подушечками пальцев ощущал, как удары пульса постепенно начинают затихать, крепче держа ее в своих руках. горечь переполняла мои вены, но единственный мужчина, которому я отдал ее, был бог. ведь мы любить умеем только мертвых.