садист

от всех обид, от всей земной обиды

служить тебе плащом.

(с) марина цветаева, 1921 год

я не любила нашу квартиру в монреале. в ней ты срывал мое дыхание с нормальной частоты и заставлял задыхаться. в ней панорамные окна бесконечно смотрели на главную трассу, раскинувшуюся серовато-синей широкой лентой, не имеющей начала и конца. точнее, эти точки всегда существовали, как и у люблю прямой, какой бы ломанной она не была, но мне было не достать до них.

— тебе не нравится то, что ты видишь, не так ли? огнями ночного города тебя не впечатлить. но я все ещё помню, как ты сходила с ума в моих руках, смотря на звёзды. теперь они у твоих ног и тебя это совершенно не впечатляет.

— тогда я ещё верила в истории, которые заканчивались фразой «жили они долго и счастливо», но ты показал мне, что так не бывает.

— поэтому сейчас ты бы предпочла видеть мартовскую грязь и крики дворовых котов за окном?

— это была бы реальность. и лучше видеть только ее. не делай вид, словно считаешь иначе, февраль.

апрельская грязь была вязкая. в ней утопали каблуки ботильонов, она налипала и неприятно засыхала. приходилось часами выдраивать свою обувь, пытаясь спасти ситуацию и вернуть первоначальный вид дизайнерской фантазии всеми известного бренда — педантичность и перфекционизм были моими самыми колючими нотами, не считая ревности. однажды я читала об этом десятки книг, но ни одна из них не дала результатов: я была соленым и липким тестом, которое уже засохло под действием высоких температур и теперь не поддавалось обработке. иногда мне казалось, что ты лепишь из меня другого человека, но это было иллюзией. мы все старались делать вместе. и, пока ты стоял сзади, насмехаясь над моими попытками справиться с катастрофой, в которую превратилась наша ванная, я, бросаясь несвязными возмущениями, ощущала тепло в груди.

ты был февралем — катастрофой моей души, самой точной из всех наук, но не имеющей объяснений. тебя бесконечно из крайности в крайность, а я — за тобой, ненавидя тебя, бесконечно твердя, что я просто люблю, когда ты сопишь где-то рядом. я не особо вдавалась в правдивость этих убеждений, да и лживыми их считать не хотела — они просто были и все. сами по себе, настраивающие меня на новую войну с тобой.

— иногда мне хочется тебя придушить. собственным галстуком. твоим любимым. который был на мне в день нашего знакомства, чтобы вновь напомнить самому себе, что ты несёшь в себе исключительно боль.

— но вместе с тем тебе хочется брать меня. мучительно долго и горячо, чувствуя, как мои ноги дрожат от твоих слишком резких ударов. и ты душишь меня каждый раз, просто не позволяешь себе завершить начатое, но в любом случае даришь мне смерть — просто сейчас она терпкая и сладкая.

— постоянно задаюсь всего одним вопросом: откуда в тебе столько порочности.

— от каждого понемногу. но ты превозмог.

ты не был моей библией, но читал свои адские заповеди. ты держал меня в позолоченной клетке, пока сам восседал на троне своих собственных страхов. ты терзал не только себя, но и меня раскалёнными кнутами, наблюдая, как на моем теле появляется неповторимый орнамент из перекрестных полос, кровоточащих и пульсирующих, ты не обещал мне ангельских крыльев, но каждую ночь вырезал их сам. мы создали свой ад и с того момента преисподняя данте казалась грешникам раем. думаю я, пока твои пальцы, орудуя алой лентой, берут мои запястья в плен, оборачиваясь вокруг гадюкой. твои глаза смеются с меня, а я пытаюсь разгадать всего одно: сколько раз человеку нужно пасть, чтобы из воина стать убийцей?

пальцы, сдавливающие мою шею, больно впивающиеся в тонкую кожу, пока я рисую на твоём теле помадой, позволяя губам быть кистью. твоя надменность бьет ключом — для меня ты извращённый садист и любовь всей жизни.

— говорят, если во время занятия любовь, частично перекрыть воздух, передавив артерию, но позволив ему попадать в легкие в малых дозах, но в недостаточном количестве, чтобы насытить головной мозг, а после, в предобморочном состоянии, резко позволить вдохнуть, то последует самый мощный и незамедлительный оргазм. ты ведь это знаешь? это лучше, чем умирать.

— любовью? это болезнь, жажда, это рак души, вожделение, желание обладать, но никак не любовь. и секс с гибелью тела тесно связаны, февраль. ты знаешь, что оргазм в переводе с французского — это маленькая смерть? нам осталось лишь вознестись.

— на небесах для нас нет места, поэтому для тебя всегда будет уготована клетка в моем аду.

— птица уже идёт искать ее.

ты стоишь сзади. твоя рука на моей шее. практически невесомо, но мне кажется, словно ты меня душишь. я вижу безумие в твоих глазах и целую пропасть между нами, несмотря на то, что мы практически сшиты телами. мы всегда были сшиты и поэтому плоть болезненно вырывалась клочьями, стоило тебе попытаться ступить за черту, замыкая этот порочный круг. натиск твоих пальцев становится сильнее, пока свободная рука задирает мое темно-синие платье, которое закрывает мои ноги и тем самым вызывает в тебе раздражение. я пытаюсь внушить себе, что твои прикосновения напоминают мне особо извращённый способ достижения удовольствия с иглами, которые должны оказаться воткнутыми в мою точенную спину, но они возносят меня на вершины рая, вынуждая вечно гореть с тобой в адском пламени, и пока я чувствую, как дыхания становится меньше, птица находит свою клетку и кованая дверца запирается.

— расскажи мне стишок о том, как я иду тебя искать.

твои губы касаются моего виска, подталкивая к пропасти — так тривиально и просто сходить от одного мужчины с ума. клеймишь меня, вынуждая лететь с обрыва, вниз.

— я всегда прячусь. но в твоей голове.

твой палец погружается в мой рот, пока я вижу, как отражение двух больных друг другом людей плывёт перед глазами. я самовольно следую за тобой на эшафот, позволяя петле на шее затянуться.