autunno

иногда я спрашиваю себя, чем пахнет осень?

он бесшумно скользит по тротуару, неся за собой дожди и ветра. он хронически уставший, чуть простуженных и окутан любовью лишь к одной женщине. он идёт к знакомому дому, почти на его пороге. мужчина в длинном чёрном пальто, с холодным взглядом, в котором ещё отражаются солнца лучи. от него пахнет перечной мятой, липой, прохладой после дождя и переспелыми грушами. его губы на вкус, как мёд, а поцелуи обжигают, подобно горячей карамели, попадающей на кожу.

я жду его в предвкушении скорого чуда — это время корицы и вкусных горчащих вин, парфюма с нотами инжира и мёда, груш, запеченных с перцем и оставляющих пряный вкус на его губах. Это композиции маллера до глубокой ночи и тяжёлые философские книги, которые созданы для того, чтобы читать их дождливыми вечерами с чашкой персикового чая. красота в увядании и смерть во имя возрождения, которую пускаешь по своим венам, подобно опиуму, туманящему рассудок. липовые поцелуи и борьба с дождем и бесконечно холодными ветрами, которые побеждаешь распахнутым и полным тепла сердцем, ароматом кардамона на влажных локонах, бардовой помадой на губах и пальто, под которое пускаешь его бесстыдные руки лишь тогда, когда сама захочешь. его верная любовница и лучший друг, повенчанные в золоте листвы и связанные прочными цепями.

— ты упорно ждёшь, храня мне верность. почему, полли?

— потому что я верна себе. поверь, мне достаточно сил, чтобы быть верной ещё и тебе, не прилагая никаких усилий.

мы сидим в гостиной. в камине потрескивают поленья, заигрывающие с легким, практически невесомым, пламенем. впервые за восемь долгих месяцев я чувствую приятную истому и спокойствие в душе, словно, наконец, обрела свою тихую гавань. каждый день я писала ему письма, зная, что он читает и заучивает каждое слово, жадно и ненасытно, поглощая букву за буквой. он обрёл ещё большую мужественность, стал сильнее и строже, если раньше я сравнивала его с каем, то сейчас он практически бог.

— там, где я был, люди бесконечно рады дождям. англия — это тот же питер, но второй мне нравится куда больше. если где-то в других городах дожди проклинают, то здесь их принимают с лихвой.

— в англии тоже существует та, которая ждёт тебя так же, как я?

— здесь мой дом, а там работа. так ответь же сама на свой вопрос, не пытаясь больше задеть меня.

— нет.

— ты ревнуешь.

— а ты до боли проницателен.

он глинтвейн, пролитый на белоснежную скатерть, который красивыми кляксами расползается до девственно-чистоту полотну, признания в любви на английском и шелест опавшей листвы под ногами. это время искусства, время оживления, когда все живое засыпает — твоя душа зацветает, уставшая от бесконечного душного лета. цветы, нарисованные тушью в блокноте и ночи, наполненные строками бродского и вирджинии вульф — он читает их куда более искусно и отменно, подбирая интонации и создавая неповторимое звучание. это сила и стойкость, звук битого хрусталя в пустынных залах и кривые зеркала, в которых видишь своё отражение.

— я обнажаю не только твоё тело — это пустота, когда не имеешь доступа к душе. куда больше мне нравится твоя нагая душа, подобно оголенном нерву, прикосновения к ней делают из тебя другого человека.

— почему у нас есть всего три месяца, осень?

— потому что зиме необходимо повидаться со своей любовью. это было бы слишком эгоистично. а я и без этого поступил, подобно последнему мерзавцу, отняв у этого мира тебя.

я дышала осенью, его живостью, сочностью, его меланхоличными настроениями и извращенным эстетизмом. этим декадансом и своей помадой на его пальцах цвета фуксии. мне нравилось оставлять следы своих губ на воротниках его рубашек на прощание, нравилось перечитывать на каждой странице книги, подаренной мне, его послания аккуратным педантичным почерком. собранный и строгий, в душе он был безумцем, насыщающим мои вены кислородом. осень целовал меня под дождем, грел мои руки в кармане своего пальто; он варил терпкий кофе с миндальным молоком, посыпая воздушную пенку гвоздикой и шоколадом. он придумывал сказки на ходу и выводил на костяшках понятные лишь себе знаки.

мне нравилось находить его губы в галереях — у него шрам, пересекающий нижнюю, который ярко ощутим каждым движением языка. я люблю его пальцы, оглаживающие линию моих плеч в полутьме комнаты, пока я лежу обнаженная и думаю о том, как быстро пролетает время этих долгожданных встреч.

— почему есть места, в которых вечная зима, но нет города, в котором ты один и больше ни души? я бы уехала туда навсегда, не думая.

— я всегда у тебя буду, малышка полли, вне зависимости от места, потому что я в твоей душе и твоём сердце.

он что-то дорисовывает в моем блокноте простым карандашом, изредка оглаживает мои колени, пока мы сидим на балкончике, возвышаясь над улочками, пестрящими палитрой желтых, оранжевых и коричневых оттенков. мы курим кофейные и запиваем горячим молоком. наша маленькая традиция, услышав которую, многие бы недоуменно приподняли брови. осень шутит: «чем тебе не кофе с молоком, а? я у тебя гениален, правда? ». ему нравится быть возвышенным в моих глазах. тогда деревья окрашиваются в ещё более золотые тона. иногда я тянусь к нему за очередным поцелуем со вкусом мёда и табака, он довольно улыбается и перехватывает мою руку, начиная водить большим пальцем по линии жизни.

— посмотри, куда не пойти — повсюду я. этими лабиринтами и хитросплетениями. хиромантия дело бессмысленное, когда у тебя есть я.

— а что делать, когда тебя нет?

— ждать дождей, полли. пока ты пишешь мне письма чернилами, я отвечаю дождями. неужели ты не знала об этом? я люблю тебя, глупышка. и никому не отдам.

он называет меня «полли». нежно. приторно. когда эти слова вылетали из уст посторонних, я невольно кривила губы, когда дело касалось его — я теряла себя в этом изобилии нежности и тепла. холодная для всех прочих, с сердцем, полным загадок и тайн, я вручила осени самое сокровенное, что у меня было, без страха и сомнений. без него высокие каблуки и строгие платья, с ним — плащи и широкие мужские пиджаки, которые он набрасывает на мои хрупкие плечи, согревая. он твердит: «свитера ближе зиме, но не осени». в этом он прав. ему нравится одевать меня, согревая, чтобы после стягивать с моего тела эти одежды, прокладывая линии поцелуев по коже, целуя пальцы и зарываясь в волосах. он становится моей частью, клапаном моего сердца, жгучим протестом и кровью от обветренных губ, когда забываешь нанести помаду, а затем он залечивает эти раны, а ты все равно целуешь его, несмотря на боль. кровь и молоко. сладость и метал.

он не овладевает мной, а занимается со мной любовью, вознося на вершины нашего единения и даря бессмертие каждым движением. его поцелуи со вкусом полыни и трав, которые, подобно глоткам смородинового вина, наполняют мою кровь, заставляя ее стремительней бежать по венам, разрушая любые преграды на своём пути. он делится своей частью, а я не замечаю, как растворяюсь в нем, практически становясь такой же осенью и проливными дождями, разбивающимися о бездонную синеву воды. он кусает мои губы, терзает мое тело, а затем нежно скользит подушечками пальцев, прижимая ближе, пока я начинаю дышать чаще под тяжестью его тела. он моя клетка и то, что заключённые именуют свободой, которую многим не постичь.

— почему ты никогда не говорила мне да, но ты единственная женщина, которую я хочу сделать своей навсегда?

— я уже твоя навсегда, осень.

— скажи да.

— да.

он уходит ближе к утру, оставляет ключи и целует в висок. он не любит долгих прощаний, называет их титрами, отделяющими от долгожданного самоубийства, я каждый раз усмехаюсь, кутая своё обнаженное тело в его большую клетчатую рубашку и крутя простое кольцо на безымянном, которое было куплено мне осенью в какой-то винтажной лавке в осло. он лёгкими движениями смахивает несуществующие пылинки со своих плеч и зачесывает отросшую челку назад, приближаясь ко мне. тихо шепчет: «я слышу, как бешено бьется сердце в твоей груди и вернусь к тебе даже сквозь десять бесконечных холодных зим, только жди, не болей. обещай себя греть. и меня сквозь немыслимые расстояния тоже». он уходит вот так же беззвучно, как пришёл. я стою на нашем пороге и чувствую, как приближается зима в чужой дом, холодно — пахнет разлукой.