ООН в Крыму, гл. 40. Легенда об Ухе Земли

ООН в Крыму, гл. 40. Легенда об Ухе Земли

ОТПУСК  ОДНОГО  НУДИСТА  В  КРЫМУ

Курортно-познавательный эротический  роман

Глава 40.   ЛЕГЕНДА  ОБ  УХЕ  ЗЕМЛИ  И  ДЖИГИТЕ  СЕЛИМЕ

*   *   *

При взгляде на Эчки-Даг со стороны моря, хорошо заметно, что он слоист, будто пирог. Выпирающие из одноимённого хребта скалы возвышаются над окрестностью и вызывающе белеют на зеленом фоне лесов. Но это не вулканические образования. На самом деле эти скалы сложены из мощных и древних рифовых известняков: давным-давно вокруг этих древних рифов плескались воды ещё более древнего моря-океана Тетис. Но в результате тектонических разломов земной коры и подвижки континентов эти некогда подводные напластования оказались поднятыми над уровнем моря метров на шестьсот-семьсот. К тому же, оказались как бы в седловине , украшенной скалой Ювез-Алан. Поэтому бывшие некогда единым рифом горы Кокуш-Кая и Делямет-Кая – это всего лишь концы «крыльев» гигантского тектонического прогиба.

Лицом к лицу, как говорится, морды не видать. А вот со спутника, если присмотреться к контурам Эчки-Дага, очень легко угадываются контуры птицы колпицы, которая своей длинной шеей от Ювез-Алана тянется к морю на юго-восток. При этом длинная шея с крупноватой головой и бедлендовым «глазом» переходит в длинный клюв с расширением на конце: им эта «колпица» достигает до пляжа Эдем, который расположен рядом с мысом-горушкой Нюшкой.

Крылья этой гигантской водоплавающей «птички» как раз и составляют те самые Кокуш-Кая со скалой Эчки-Даг, протянутым к северо-востоку, и протянувшейся к юго-западу Делямет-Кая. Тело «птички» составляют Кара-Оба и Кушкая, от которой вплоть до трассы Судак – Щебетовка веером распускается её хвост.

Лапку «колпицы» представляет собою гора Пандас-Кая. Но при этом небезызвестная в пресловутом смысле скала Парсук-Кая смотрится, извините, как неожиданный избыточный продукт, вывалившийся из тела внезапно взлетевшей птицы. Ну, так ведь не зря же её относят к горному семейству Эчки-Дага.

Да, а весь этот горный кряж Эчки-Даг, как и все его собратья в округе, образовался в дремучий юрский период где-то сто девяносто – сто сорок пять миллионов лет назад.

Как вы помните, именно тогда или чуть раньше (но что такое для биографии нашей планеты означают пару десятков миллионов лет? – да сущий пустяк!) древняя монолитная материковая Пангея-Гондвана раскололась на части, из которых неугомонная Африка и в наши дни упорно прёт на Евразию, обе Америки лезут в Тихий океан с одной стороны, а Евразия с Австралией – с другой, и Антарктида – с третьей. Из-за всего этого всепланетного беспокойства Атлантический океан изрядно просел за последние 145 миллионов лет, а крымские горы из-за этого поднялись над морем в среднем на семь сотен метров, хотя есть на нём места и повыше.

Дотошные ученые измерили все эти временнЫе и высотные показатели с точностью до миллиметра. И с ними никто не спорит. А зачем? Кому нужно такое бесплодное дело? Не лучше ли выдвинуть свою альтернативную, какую-нибудь такую сногсшибательную теорию или версию, от которой даже Золотые Ворота распахнулись бы в изумлении: ну, надо же наловчиться врать так красиво и бесшабашно!..

Тем не менее, привлекательные своим разнообразием и сами по себе красивые склоны Эчки-Дага очень любят исследовать скалолазы. А для пещерников-спелеологов настоящим подарком стало открытие на нём карстового провала или промоины, так называемого Уха Земли или Хулах-Иернын по-татарски. Но в этот вертикальный, к тому же, местами очень узкий и извилистый подземный лаз они могут попасть только после предварительной и специальной подготовки.

Спускаться в «слуховой канал Земли» лучше группой, оснащенной специальным оборудованием для альпинистов. А то залезть-то ты залезешь в эту щель, вернее, спустишься в неё, допустим, из своего любопытства и глупой попытки доказать всем свою смелость. А вот как потом будешь обратно пятиться, да хоть бы и попой вверх, все эти сто двадцать шесть или сто тридцать два, или сто сорок пять метров? (Сведения о протяжённости этого слухового канала Земли разнятся столь существенно).

Вот, вы же и сами видите, что глубина Уха Земли с каждым промером становится всё существеннее. И не расслабляйтесь, потому что всё это – бесовские шутки! И как при попятном движении назад из Уха да ещё попой вверх и вниз головой вы будете пот отирать с искажённого от ужаса лица, когда трясущиеся от усталости руки вам будет не оторвать от коварных, осыпающихся крутых уступав в то самое время, когда тебе прямо в глаза, кажется, снизу по-сатанински так и рокочет хохотом пышущая гневом утроба матушки Геи-Земли?

Нет, самому лазить в Ухо никак нельзя! Можно разве что слегка забраться в этот провал, ну, в самое его начало, и оттуда проорать своё давно вынашиваемое и потому ставшее самым заветным желание – да так сильно, чтобы все до единого тугоухие духи Земли хоть что-нибудь разобрали из жалких твоих вяканий. Да ещё важно, чтобы они не разозлились вдруг и не полыхнули бы оттуда чем-нибудь таким зловонным и смертоносным, что из всех твоих сиюминутных желаний, вроде бы рассчитанных на века, останется только одно: хоть как-нибудь выбраться из Уха живым да ещё и поскорее – только это и не более.

Впрочем, на склонах и обрывах Эчки-Дага и Чал-Каи учёные обнаружили ещё несколько карстовых щелей и довольно глубоких гротов, не сопоставимых, правда, по своей грандиозности с Ухом Земли. Но, как знать: «о, сколь для нас открытий чудных» хранят хаосы каменных катакомб в этих древних крымских горах со всеми их потрохами? А уж в народе давно и запросто бытуют всевозможные чудные сказания об Эчки-Даге с его удивительным Ухом Земли.

Одну из легенд, давненько уже по меркам нашего времени услышанную автором лично в благословенной Солнечной Долине из уст весьма пожилой татарки-сказительницы и записанную на магнитофон, хочу привести почти дословно – разве что в незначительной литературной обработке.

ЛЕГЕНДА  ОБ  УХЕ  ЗЕМЛИ

- Ах, Селим, красавец из красавцев! Первый в округе джигит и стрелок Селим! О тебе и твоей непростой жизни помнит вся наша деревня, весь наш древний край. Правдивый рассказ о тебе, переходящий из уст в уста, из поколения в поколение, дошёл и до наших дней. А наше время – удивительное, поскольку древняя и некогда весьма говорливая Отузка теперь едва слышно изумляется из-за очень странного для неё ржания железных лошадей и от того, что теперь выше гор, выше самых могучих орлов поднялся в небо бесстрашный человек.

Не знаю, смог ли бы ты сегодня на своём быстроногом скакуне обогнать людей на железных лошадях, копыта которых крутятся просто бешено, ведь ты всегда был готов загнать насмерть своего любимого коня и даже погубить себя, чем поступиться славой быть первым джигитом Отузской долины...

Давным-давно, в седые для нас времена быстрее ветра носил сильный и смелый конь своего молодого хозяина Селима. И очень завидовала ему отузская молодежь, глядя, как гарцевал лучший в округе джигит, сверкая великолепным наборным поясом, прекрасным кинжалом в серебряных ножнах, богатой сбруей с плетением и неповторимым по отделке седлом. Изумлялись, как он на скаку и на лету без промаха бил любую птицу. Недаром считался Селим непревзойденным стрелком на всю Отузскую и Козскую долины вплоть до Капсельского побережья. И никогда с пустой сумкой не возвращался он с охоты домой. От страха перед ним в смертельный трепет приходили дикие козы караджа, когда на склонах Эчки-Дага из-за неприступных скал вдруг появлялся охотник Селим с карабином на плече...

* В этом месте я вслух усомнился достоверности повествования из-за вида оружия охотника: уж не лук ли со стрелами был у этого отважного джигита в те стародавние времена или хотя бы мушкет? Но рассказчица и её слушатели ТАК внимательно и с таким сожалением посмотрели на меня, что мне, как несмышлёному пацану, тут же захотелось утереть сопли, со стыда запутавшиеся в моих седеющих усах. Больше я не спрашивал ни о чём, а только благоговейно внимал повествованию величавой рассказчицы, кстати, бывшей примерно моих же лет, только намного старше.

... Да, так вот.

Но за всю богатую и яркую жизнь этого благородного охотника ни разу рука его не тронула кормящей газели. Ибо благородное душевное достоинство Селима во всех его делах распространялось не только на человека, а на всё живое вокруг.

И вот однажды вечером в такую благодатную пору, когда в горах можно услышать блеяние новорожденных козлят, зашёл Селим в саклю своей возлюбленной Суфие. Очень красивая молодая вдова эта всегда умащивала своё тело благовониями лишь для первого в округе джигита – своего сердечного избранника Селима. Но за свою благосклонность к нему требовала, чтобы лучший из лучших мужчин во всей округе беспрекословно исполнял все её причуды.

Вот и сейчас красавица лишь искоса лукаво посмотрела на охотника и улыбнулась, как поступала всегда, когда ей хотелось получить что-нибудь необычное.

- Милый, принеси с охоты караджа, и я приготовлю для нас изумительные шурпу и азу. Уж очень мне хочется поесть чего-нибудь особо вкусного.

Но Селим нахмурился:

- Нельзя. Не время бить коз. Они только начали кормить, ты ведь знаешь, – ответил ей джигит, удивлённый столь необычной просьбой возлюбленной, хорошо знавшей о его благородных охотничьих принципах.

Но капризная женщина захотела испытать силу его чувств и проверить неотразимость воздействия на него своей красоты:

- А я хочу отведать мяса караджа! И для меня ты мог бы сделать исключение.

- Нет, даже не проси. Не могу я поднять ружьё на кормящую мать.

- Ну, тогда уходи! Не хочу с тобой разговаривать! – вдруг гневно обиделась Суфие, вся раскраснелась, надулась и отвернулась.

Пожал плечами Селим, не ожидая такого оборота дел, и в сердцах тоже отвернулся:

- Что за глупости ты говоришь!

- А к глупой женщине тогда зачем ходишь? Вот Харис не говорит мне так. Не ты принесёшь мне караджа, так это сделает другой. Но ароматная шурпа и бесподобное азу всё равно будут у меня на столе. А теперь уходи и поступай, как знаешь!

Рассерженный Селим вскочил на верного коня и унёсся, как ветер...

Вернулся он домой, прилёг и крепко задумался о происшедшем.

В ту любвеобильную пору в лесу заливисто щёлкал соловей, в виноградниках звенели сошедшие с ума цикады, по небу одна к другой в гости бегали влюблённые звёзды. Никто не спит в такое время, когда вокруг царит любовь!

Не мог уснуть и Селим. Он всё сердился на глупую Суфие и ругал её. Знал, что она своенравная женщина, терпел её капризы, но его всегда и очень сильно тянуло к этой красавице вдове. Тянуло так же сильно, как голодную пчелу манит к себе сладкий цветок, и противиться этому чувству было выше молодых его сил.

«Не ты, так другой принесёт... » – не выходили у него из головы обидные слова Суфие про Хариса, из-за чего он не мог уснуть. Всю ночь ворочался в своей постели, и казалась она ему тесной, душной, неудобной.

- Ну, уж нет! Никакой соперник не принесёт Суфие добычу раньше меня! – уже под утро окончательно разозлился Селим и решительно поднялся с постели.

Едва-едва начинало светать. Бледно-розовая заря ласкала землю своим самым первым поцелуем – сонным и несмелым.

Селим взял свой верный карабин и быстро пошёл в горы по одному ему известной и самой короткой тропе. Вот уже совсем близко перед ним встал седой в своём величии Эчки-Даг. Поднялся охотник на ближнюю его вершину и видит, что на другой вершине на краю леса пасётся много диких коз караджа.

Чтобы подобраться к ним поближе, Селиму нужно было пройти мимо Хулах-Иернын, Уха Земли, расположенного под острыми вершинами Эчки-Дага. Очень глубок этот провал в земле, который выглядит наподобие отвесной пещеры, конца которой никто не видел и никогда не сможет найти. Говорят, что доходит эта горная щель до самого сердца Земли. И с помощью Хулах-Иернын будто бы хочет знать наша мать-Земля, что делается наверху: всё так же плохо или лучше живут люди, мирятся между собой или вздорят, жадничают и убивают друг друга в кровавой войне или растят скот и хлеб...

Едва подошел Селим к Хулах-Иерныну, как увидел возле него старого-престарого дедушку с длинной белой бородой – такой длинной, что волнистый будто пена конец её ниспадал в провал.

- Здравствуй, Селим, – окликнул его старик. – Что так рано пришёл коз стрелять?

Удивился охотник, что незнакомый старый человек обращается к нему по имени, и принял это на счёт своей популярности у местных жителей. Но очень неловко стало ему отвечать на прямо заданный с упрёком вопрос, и он решил слукавить:

- Да так, нужно мне сегодня пораньше управиться с охотой.

Усмехнулся старик, видя его смущённый вид:

- Все равно не убьёшь сегодня ни одной караджа.

Рассердился Селим, что старик так низко оценил его охотничьи способности, подошел к нему поближе и спросил со злостью:

- Да кто ты такой будешь, старик, и что ты обо мне знаешь?

Но не ответил ему странный незнакомец, резко повернулся и вдруг исчез в провале, как и не бывало его никогда. Только внезапный ветерок прошелестел по склону Эчки-Дага, да сорвавшиеся будто из-под ноги старика камни полетели в бездонную узкую щель. Всё слушал и слушал Селим затихающие звуки, как камни всё глуше стучат по стенам провала, но так и не смог определить, когда и где прекратились звуки.

Рассерженный охотник встряхнул головой и посмотрел на гору – в ту сторону, где паслись дикие козы. Но оказалось, что совсем недалеко от него стоит стройная и красивая караджа, смотрит на него большими глазами и ушами настороженно поводит.

Вмиг прицелился в неё Селим, как вдруг видит, что возле козы кто-то сидит и... доит её! Как будто какая-то женщина там... Да-да, это была женщина! И была она будто очень знакома...

И точно: он увидел, что караджу доит его покойная молодая сестра Гульназ!

Быстро опустил он карабин и в изумлении протёр глаза свои. А коза всё стоит на том же месте, и... никого возле неё нет. Подумал Селим, что это ему всего лишь померещилось после бессонной ночи. Снова прицелился в караджа и тут же снова увидел возле неё сидящую женщину.

Коза вдруг забеспокоилась, и женщина оглянулась на Селима. Побледнел охотник, потому что узнал свою рано умершую мать Эсму. Увидел её такой, какой помнил с детства – с глазами, полными любви к нему. Мама укоризненно покачала головой, и Селим в смятении опустил свой карабин, головой поник:

- Прости меня, матушка родная!

Вдруг снова по тропинке под скалой пронеслась пыль, словно ветром поднятая, хоть в воздухе не было никакого движения. Поднял Селим свою виновную голову и видит, что коза опять стоит одна, не бежит никуда, даже не шевелится.

- Сплю я, что ли, – сам на себя разозлился стрелок и прицелился в третий раз.

И вдруг видит, что коза-то одна стоит, а в двух шагах перед ней играет козлёнок.

«Значит, причудилось мне всё», – изумился и подумал Селим, и снова навел карабин повернее – так, чтобы без промаха поразить караджа прямо в сердце. Только хотел нажать на курок, как увидел, что коза кормит ребенка, маленькую Хаят – так звали дочку его возлюбленной вдовы Суфие.

Селим успел очень сильно полюбить милую малышку, радовался ей и баловал, как свою родную дочь. От ужаса задрожал охотник и похолодел весь, ведь он едва не убил свою любимую малышку Хаят. Словно обезумев, упал он на камни, схватился за голову и заплакал в отчаянии...

Но долго ли он так лежал, нет ли – никто этого не знает.

Дело в том, что с того злополучного дня исчез Селим, тот самый первый джигит и лучший стрелок на всю обширную Отузско-Капельскую округу.

Вначале подумали люди, что охотник упал со скалы и разбился. Долго искали его в горах, но нигде не нашли. Один только карабин его валялся возле Уха Земли. Посовещавшись, люди решили, что охотник по неосторожности упал прямо в бездонный Хулах-Иернын, и нечего больше искать его, бесполезное это занятие – нет больше в живых славного Селима...

Много-много лет прошло с тех пор.

Селимова возлюбленная Суфие стала уже совершенно дряхлой старухой.

У некогда маленькой Хаят выросли свои дети и уже внуки родились. Сошли в могилу все сверстники джигита. А новые поколения местных жителей знали о знатном охотнике только то, что дошло до них из уст отцов и дедов.

В этих рассказах, как всегда, бывает столько же правды, сколько и вымысла. Но, на печальном примере один раз сглупившего и поэтому без вести пропавшего лучшего из лучших охотников Селима, все люди в Отузской долине и во всех приморских краях с малых лет знают, что нельзя причинять вред кормящей матери, кем бы она ни была – человеком или диким животным, ибо это есть очень большое зло.

Но вот однажды, не так уж давно это было, вернулся в нашу деревню хаджи Зыятдин, столетний старик, долгое время проживавший в священной Мекке. Долго и мудрёно рассказывал дряхлый старик своим родным и односельчанам об увиденном и услышанном за свою столь долгую и праведную жизнь, много удивительного и поучительного рассказал он им. Но чудеснее всего стало известие, что старик своими глазами видел нашего славного джигита Селима. И тот тоже узнал своего односельчанина!

Как рассказывал об этом случае столетний хаджи Зыятдин, произошло это в Стамбуле, в уединённом монастыре дервишей* во время особенного и очень торжественного богослужения. В тот день в дальний монастырь приехало много высоких гостей, в том числе иностранных.

* Речь идёт об одном закрытом течении в монашестве, адепты которого после прохождения специальной школы, во время введения своего тела в транс могут совершать немыслимое: пронзать своё тело кинжалами, ходить по горящим углям...

В нужный момент, согласно строгой церемонии, загремели думбалы, заиграли флейты и святые монахи замелькали, закружились в экстазе особого, священного танца-молитвы, показавшегося нам очень удивительным, невозможным для исполнения смертными людьми.

Быстрее всех в танце кружился и выше остальных подпрыгивал один старик – седой и весь сухой, но всё ещё очень сильный телом и духом. Будто разбушевавшийся вихрь или неукротимый горный поток мелькал он перед глазами паломников и восторженных гостей праздника, уводя их мысли ввысь от всяких земных помыслов. Всей силой своего существа отдавался седой монах страсти приобщения к всевышнему таинству, исполняя священный танец-молитву, ни в чём не щадя своего тела, будто высохшего от времени и служения высшим силам.

И в этот момент хаджи Зыятдин узнал своего земляка.

- Селим! – воскликнул изумлённый паломник.

Оглянувшись на старика-хаджи и остановившись буквально на мгновение, седовласый дервиш сверкнул глазами из-за радости узнавания, но тотчас в неистовом порыве своей рвущейся в горние выси души снова ушёл в священный экстаз и продолжал совершать удивительные действия, невозможные для повторения простым человеком...

Вот так великий охотник и джигит из Отузской долины, расположенной в окрестностях козьей горы Эчки-Даг, своим примером открыл людям глаза на то, что никогда нельзя поднимать коварную руку на кормящую мать...

*   *   *

В позапрошлом году Роман услышал эту историю от местного экскурсовода в ту пору, когда он только-только начал осваивать края в окрестностях Кара-Дага, когда всё новое здесь было ему интересно. Своим глубоким смыслом эта легенда крепко запала ему в душу. Действительно, разве можно здравомыслящему человеку поднять руку на мать, дарующую жизнь, или на её дитя – продолжение жизни? Конечно же, нет!..

И вполне уже обсохший и согревшийся на солнце молодой человек в шикарном костюме от праотца Адама снова повернулся лицом к морю.

(продолжение следует)