Однажды на театрах и по купчей крепости

Моим любимым ЕНВ Бэйли Джей и Андрее Пришакариу

Гнесин Абрамыч Щепкин, как должно быть ведомо всякому мнящему себя от корня российского происходящим существу мыслящему, пребывал в преспокойствии под козырной рукой морального Третьего отделения, извечно и поступательно руководящего малоосмысленными поползновениями веществ растущих, как таракан, на сложнейшем пути от придумавшего таракана Неверова к высотам духа, вполне себе способным привесть и к нежданчику в результате : посмотрит какой юноша анимешное порно да конституции и востребует, пропитавшись ! Шалишь. И не балуй, конечно. Потому - то Гнесин Абрамыч, не одобряя зряшной блокирнутости порносайтов скудоумной путинщиной, в тот же момент и не исключал некоей правильности в самом процессе тащения и не пущания, мудро и строжайше разграничивая государский интерес и общепланетарное развитие цивилизации, вкрапляющей в себе и постоянно российскую одурь, именуемую коалой просто говном.

- Отчего же говном ? - чутко накинулся на Щепкина подвизающийся на стезе Бенкендорф, нервно промокая батистовым платочком тут же и вспотевший лоб. - Он же знает, что говно это мы взяли у источника культуры, осознает, что у западников чепухи не менее, а более в прогрессии приблизительности, но не умея найти ни единой жемчужинки тута, привычно скатывается в низкопоклонство и критиканство.

Щепкин, не зная никаких коал, молча и сурово казал пожухлые фотокарточки с какими - то косматыми людьми, спешно перематывающими портянки на бивуаке, тоненькими женщинами в белых платьях и огромных шляпах, задумчиво ковыряющих зонтиками разверстые грудины и гниющее мясо павших бойцов, приплющенных первобытными танками на Западном фронте, на коем, понятно, никогда и никаких перемен.

- Знаю, - кричал Бенкендорф, отталкивая фотокарточки при помощи малахитового пресс - папье, не минуя и головы коварного намекателя Гнесин Абрамыча, - про Цоя, ждавшего перемен, не делая их сам, помню о дедах, несших перемены штыком оккупантов и предвечных рабов, ощущаю уже и правнуков, стукотеющих своими деревянными головами в новые ворота, украденные генералом Рагозиным. Все понимаю, гад Щепкин, не пойму лишь одного : доколе ?

- Навсегда, - выдыхал Щепкин, струясь под обои. Бенкендорф вскакивал, прилагал к обоям ухо, а потом, нащупав суть, втыкал кавказский кинжал прямо в стену. На, сука ! За обоями кто - хрипел, пуская алый сок, в кабинет заходил Полоний.

- Чайку не желаете, Христодар Борисыч ? - предлагал лукавый царедворец испуганно отпрыгнувшему от обоев Бенкендорфу, ласково собирая свои разбегающиеся в стороны глаза усилием пальцев. - Или господа Сенат заседлать ?

Бенкендорф опасался разбегающихся глаз с детства, помнится, служил у них кучером какой - то Онфим, так тот каждый день так - то вот бегал и юлил зрачками, пока не выяснилось по случайно обнаруженному на конюшне пачпорту, что есть это не Онфим, а Чикатило.

- Чикатилу знаешь ? - как бы между прочим выяснял у Полония Бенкендорф, незаметно нажимая педаль, что вела прямо к Усилителю Вуйкеса, хитроумно запрятанному предыдущим главой Третьего отделения под столом. - Не в курсах, он в авторитетах ходит или так ?

- Вот так, - показывал из - за обоев неубиваемый в принципе Щепкин фотокарточку Чикатило в модной олимпийской рубашке, - Христодар Борисыч.

- Можно еще ибн или оглы, - догадывался о корневой основе творимой тута отвеку дичи Полоний, убывая, бля, - как преном принадлежности. То - то твои, - укорял он Бенкендорфа уже из дверей, - извечно от географии, Вильгельм, там, Тирский или Боэмунд Жопуанский, от того и разница в восприятии мира.

Бенкендорф хотел еще по гордыне своей добавить о скандинавских женщинах, о бастардах Капетингов, о ландшафте и климате таком, но натыкаясь на морозные глаза парадного портрета императора Николая Безциферного, опадал в креслах. Щепкин вылезал из - за обоев, и начиналось снова и заново привычное мозгое... во, и составляющее корневую сущность россиян, даже оставаясь в одиночество неизменно е... щих мозг уже самим себе, что, вообще - то, радует, ибо ежели мозг имеется, то есть и надежда на когда - нибудь возможное чудо в дальнейшем развитии оного, штоп, понимаешь по три кила в одни руки. Портрет, неуютно ощущая излишнюю твердость изнутри наименования, ежился эполетами плечей, зная про себя, что скоро сгниет это говно, начнется другое, оставаясь все тем же замшелым дерьмом с ужасающим правосознание климатом, тихо вздыхал, ожидая штурма Малахольного кургана или еще каких подвигов.