Однажды на Маскве советской

Оставшейся в Единственном экземпляре среди миллионов аккаунтов сети  " Инстаграм " Дите фон Тиз, лучше всех умеющей преподнести себя и плоды своей деятельности

Ленина вбросили на Съезд под покровом ночной темноты. Вечером, закрывая на висячий амбарный замок Кремлевский зал всех концертов, Старшой латышских стрелков привычно отметил порядок во вверенных его прерогативам войсках, разместившихся по периметру Таврического, посреди коего сумрачной гранитной глыбой возвышался бывший Арсенал, с началом новой эры переименованный в зал концертов, хотя там за семь десятков лет советской власти никогда не будет никаких концертов, не считая эксклюзивного выступления на поминках по товарищу Сталину тогда еще молоденькой Зыкиной, после которого Подгорный и женился на задорно исполнившей бессмертные  " Валенки РСХА " певице, порождая ужасающую рассудок трудовую династию Ургантов, насмерть и навсегда прицепившихся собачьими репьями под хвост скачущей лошади Машки, проклятой и забытой за неповадность. Но уже утром первые делегаты, прибыв на Финляндский эшелонами, переброшенные живой массой трамваями к Таврическому, войдя в стылый по утреннему времени зал, обнаружили многочисленные прокламации с лицом Ленина, изо рта которого в пузыре красовались кощунственные слова  " Мы все говно ".

- Подделка под комикс, - заметил Блюмкин, поспешно отозванный из Лхасы, ознакамливаясь ( гадское слово, не знаешь, как писать всегда ) с собранными ГПУ документами по факту идеологической диверсии, - налицо, товарищи, тлетворное влияние Запада.

- Это мы и сами знаем, - недовольно буркнул Артузов, снимая кожаную фуражку и ероша непослушный парховизм ( а как же ! ) железной дланью истинного политрука и чекиста, почему - то бывших в те веселые имена процентов на девяносто восемь из некоего не совсем установленного национальностью племени, о чем вспоминать сейчас, граждане, как - то неприлично и не время пока, Федор.

- Яков, - поправил начальника ИНО Блюмкин, независимо закуривая папиросу, тем самым давая понять, что связан непосредственно со вторым Ильичом, в чем не было ничего необычайного, ведь даже сама Стасова или младший Бонч , не говоря о германской Ольге Чеховой или парижской Милюковой, работали напрямую на товарища Сталина, о чем тоже ныне как - то не принято помнить, - не Федор.

- Да хоть Ермолаем будь ! - в сердцах бросил Артузов, нервно вскакивая. - Ты пойми, Блюмкин, мы уже выявили тысячу пособников и расстреляли сотню заложников, меры приняты, но до корней мы так и не добрались.

Блюмкин понимающе хмыкнул. " Конечно, - думал он, стряхивая пепел на стол начальника ИНО ГПУ, - куда вам подтянуть Чуковского, он Светлане на ночь свои сказки чтет, сратая по горбу Крупская не смогла укоротить Корнея, уровень, суки рваные, уровень ". Блюмкин поднялся и молча кивнул, мол, принял к сведению. Вышел. По пути, как обычно, заглянул в каморку Стасовой, провентилировать ситуацию, так сказать. У Стасовой торчали Бонч и - надо же ! - Чуковский. Пьяненькие, добродушные, гнусные. Кишат, мацают голую Стасову, ответственно печатающую Письмо к Съезду.

- С новой строки, - гугниво диктует Чуковский, икая, - как это нет биографии ? Не как нет, а это.

- Биографию упустил с человеком, - захохотал Бонч, играя своим неприятным лицом при помощи лицевых мышц, соответственно.

- Корней, - тихо позвал Блюмкин, маня Чуковского пальцем, - подь сюды, гнида.

Чуковский стушевался, но подошел, прекрасно зная о том недосягаемом уровне, где вращался этот неприметный гражданин из граждан евреёв.

- На, сука !

Блюмкин плюнул в лицо Корнея. " Надо с самого начала, - лихорадочно соображал Яков, толкая поэта на стул, - поставить его на место ". Бонч, вскрикнув, выбежал из каморки, по всей видимости, не желая даже краями проходить по такому делу, но Стасова как лицо крайне приближенное ко второму Ильичу осталась на своем месте, мало обращая внимания на суету Блюмкина вокруг оцепеневшего от ужаса Чуковского.

- Колись, сука, - страшно сипел Блюмкин, нажимая носком ботинка на ширинку Корнея, - кто подучил и кого пририсовать портрету Ильича пузырь из комиксов со словами изнутри ?

Корней пускал слюни и сопли, плакал, умеренно каялся, но не понимал самой сути вопроса, возможно, разгорячившийся Блюмкин приступил бы к следующей стадии интенсивного выяснения всех обстоятельств, но на счастье Чуковского в каморку зашел товарищ Сталин. Моментально оценив ситуацию, второй Ильич пресек, мудро и кратко указав, что Ленин был абсолютно прав. На том все и закончилось, так и не начавшись.

Вот так, Дита, кисочка, и произошло в Советской России головокружение от успехов, благополучно пресеченное государственной волей вождя, а про колхозы, немцев каких - то и конгресс позже придумали недобросовестные, чтобы получить паек и сапоги, диссертацию накатать, орден, расстрел. В общем и целом, любовь моя и муза, листуар пур амур этой странной территории, остающейся всегда и неизменно Московией и Тартарией, как бы ее ни переименовывали впоследствии и зря, вообще - то.