История О. Глава 3 aka Секс истории

Эта история о нетрадиционных сексуальных отношения, поэтому людям, относящимся к этому отрицательно, не стоит приниматься за чтение, лучше если вы найдете для чтения что-нибудь другое, на сайте миллион интересных произведений, Захар.

Вскоре пришли родители. После позднего обеда ребята вытащили меня во двор и до самого вечера мы играли в бадминтон и карты. Вечером Кеша предложил подрочиться на чердаке, он вообще был большим энтузиастом этого дела, но я отказался, вновь ссылаясь на головную боль. Засыпал я в тот день весь в воспоминаниях о Ване…

Во сне он тоже был со мной, и мы вновь льнули друг к другу.

Проснулся с мокрыми трусиками и дикой тоской о нем. На автомате делал зарядку, мылся, завтракал. На месте не сиделось. Навел образцовый порядок у себя. Сам, к немалому удивлению Вовки, вызвался сходить в молочный и булочную, вынес мусор. И вспоминал, вспоминал, вспоминал… Даже беседовал про себя с Ваней.

В бассейн хотелось ехать одному, но Кеша тоже навязался, и я не нашелся, как его отбрить. Поехали вдвоем.

Знал бы ты, сколько разного пережил, отстрадал, отмучил я, трясясь в громыхающем трамвае! Вопреки здравому смыслу я представлял Ивана то циничным искусителем, то развязным треплом, то равнодушным искателем сладенькой новизны. Он такой красивый, сильный, решительный, разящий несокрушимой сексапильностью, знающий жизнь и цену себе казался мне, белобрысому шибзику, таким недоступным, недостижимым. То казалось, что я вообще его больше никогда не увижу, то наоборот – повстречаю, а Иван окатит меня презрением и издевкой, начнет при всех гнобить и глумиться, предлагать своим корешам, унижать и насиловать с компанией. Меня бросало то в жар, то в холод. Чем ближе был бассейн, тем яростней снедали меня сомнения и тревоги, и я титаническими усилиями сдерживался от того чтобы не сбежать домой, чтоб хотя бы внешне сохранять видимость спокойствия. Как только мы вышли на остановке, в душе будто что-то оборвалось, и мне вдруг все стало до лампады. "Эх, пропадать – так с музыкой. Чему быть, того…". Я расслабился и даже приободрился. Добравшись на место, даже решился купить себе и Ване эскимо. Кеша взял 2 бутылки дюшеса – нынче он был богатенький – предки выделили целый рубль! Я признался соседу, что сегодня с нами возможно будет Иван. Сказал, что он оказался мировым парнем, и с ним не страшны никакие наезды.

Встреча опять была вулканической. Ваня заметил меня издалека. Бросился навстречу, схватил в объятия, завертел так, что мороженное чуть не улетело… Страшно застеснялся вдруг, заметив Кешку и еще сильнее, когда я робко протянул ему эскимо. Сегодня Ванька был без друзей.

Устроившись на берегу, отправились в воду и долго бесились в ней, ныряя с берега (кто дальше и дольше), прыгали со скрещенных стульчиком рук, плавали наперегонки, влились в чужую компанию и немного поиграли в мяч. Наплескавшись до гусиной кожи, отправились отдыхать. Греясь, много болтали, шутили, прикалывались. Затем еще немного плавали. Ваня отошел и вскоре вернулся с целой дюжиной вкуснющих «тошнотиков» (пирожки с ливером по 3 коп.). Перекусили, запили дюшесом. Кеша завалился позагорать, а Ваня минут через пять легко тронул меня за плечо и кивком головы поманил за собой. Соседу сказали, что идем отлить, а сами отправились на «наше» место. Тут в скоростном режиме я припал к его крепышу… Трепетно, пылко, страстно, жадно, одуряюще сладостно… Хотелось еще. Обоим… Но был Кеша.

Нехотя вернулись обратно. Знакомых у парня тут и в самом деле хватало. С одними он здоровался издалека, взмахом руки. Другие привечали солидно, с рукопожатием и дежурным обменом фразами. Некоторые подходили, когда мы уже уселись на лежанку. Ребята разные, примерно 15-18 лет, пару девчонок – соседок, одноклассниц.

Снова отправились в воду. На сей раз Кеша вскоре заметил каких-то своих знакомых и надолго влился в их игры. Наконец-то мы были предоставлены сами себе. Где-то, через час наползли седые тучи, стало неуютно. На суше Кеша тоже отправился к новой компании.

- Седня идем ко мне… ну, типа в гости. Ты ток эта… ну, не напрягайся, лана. Хоромов ваших не имеем. Скромно… да хуля там… – бедно мы с мамкой живём… Она итак у меня золото – подрабатывает как может. Шитье всякое на дом берет… А тут я еще теперь расту, бля как слон. Со всей одежки уж повырастал… Зимнее все новое покупать придется. Да и на осень. И еще… жру, бля на-постоянку… Расту и жру…

Мне бы тож пора где подкалымить, да ни хера пока не нарисовывается. Не берут гады – мол, мал ещё, ответственность за тя нести. Сцут, короче… Недавно мелькнуло типа тут спасателем повкалывать. Работка, сам понимаешь, - вааще лафа! Да здесь и своих пловцов хватает, а ещё ж и студики с инфиза…

Я, ты знаешь, решил после школы в высшее военное-политическое училище поступать. А хуля… рисовать, как ты не умею, остальное все тож по фигу. А математику-физику я тяну нормально – твёрдое «4». Ещё и девкам нашим помогаю… По физо вообще все в ажуре. Так что вступительные осилю. Подготовлюсь за зиму… А там на казарму спрыгну. Все мамке легче…

Ты ток эта Олеж, Кешу сплавь. Нефиг ему у меня делать. Он, конечно, малёк вроде ништяк, но… эта… короче, я ток с тобой хочу. Лана?

Я сразу же заверил Ваню и что Кеша сам за мной увязался, и что по любому сплавлю его, когда двинем с бассейна. Соскучился я по парню сильно. Так не хватало наших кувырканий, крепких объятий, эйфории обладания. Все утро я с восторгом рассматривал его прекрасное тело, крутой бугор лобка, дивился мощи мышц, их рельефу. Хотелось гладить все это, целовать, дарить ласки и наслаждения, млеть от его, ответных…

Тучи затянули небо основательно. Я озяб. Кеши все не было. Стали помалу собираться. Наконец, появился и сосед. Обрадовал, что идёт к своим знакомым в гости. Так и расстались. Сумку пришлось тащить мне, недолго правда. Уже через метров сто Иван уверенно отобрал её и ткнув туда небольшую авоську, забросил себе на плечо.

- Счас придём, я че-нить похавать сварганю. Суп мамкин вчерашний есть. У меня она знаешь, как вкусно готовит. Сам пробу снимешь. А я ещё яичницу с луком и «докторской» соображу. Думаю, хватит пока.

Как попали к нему домой тоже плохо помню. Один из многих сине-панельных подъездов. Второй этаж. Красно-коричневая дверь. Крохотная прихожая. Такая же кухонька. Гостиная чуток побольше, заодно и мамина спальня. Старенький 60 гг. стандартный, отделанный под орех гарнитур. Черно-белый телек. Из гостиной выход на балкон. Поразило обилие разных вазонов с растениями; и на подоконниках, и в кашпо на стенах. Балкон так вообще утопал в сплошной зелени и цветах.

- Эт тож все мамка. Соседки говорят, что у неё руки золотые. Сама все садит. Что с работы отщипнёт, что у соседок иль на рынке. Вишь как все буйствует, и так почти весь год. – с гордостью заметил Ваня. – Очень уж охота ей застеклить балкон. Тогда, грит, свой зимний сад заимеем. Да все никак деньгу не наскребём.

Узенькая, где-то 2,5х4 Ванина комнатка-пенал: Шкаф, кровать-полуторка, письменный стол с настольной лампой, стул и тумбочка у двери. На стенке стандартный коврик с оленями.

Дом Вани был хоть и скромен, но очень чистенький и уютный.

– Ну, я тут вчера подшустрил маленько - смущаясь, бросил он.

На кухне Ваня завертелся меж стареньким пухлым холодильником, плитой и столом, не давая мне ничего делать, а там и вообще в гостиную отправил. На стенке над сервантом висело большое черно-белое фото молодых – родители Вани. С неё задорно взирал молодой здоровяк при параде с лихо закрученным кудрявым чубом и счастливой лыбой, и красавица-невеста в подвенечном снежно-белом платье, с фатой, увенчанной венком из таких же белых цветов. Глаза её полнились счастьем. Лёгкая улыбка играла на губах. По фото получалось, что Ваня удался-таки в мать. Те же пышные черные волосы, черты лица в мужеском варианте, смуглость. С возрастом, конечно, черты его огрубеют, заматереют, но сейчас, в юности сходство было довольно заметно.

Вскоре он зазвал меня на кухню. Сели подкрепиться. Овощной суп оказался и впрямь очень вкусным, и сытным. Да и яичницу Ваня умудрился замутить совсем неплохо. Запили простоквашей.

- Ты эт, Олежка, погодь ещё чуток, лана. Я мамке обещал вермишель сварить, да салатик настругать по-быренькому. Котлеты она готовые притащит из домовой кухни. Ну, на ужин… Ей седня ещё шить есть чё. А ты пока ко мне в комнату. Я те ща значки свои покажу. А я быстро, увидишь… Потом в домик, в штаб, то есть забурим… А может эт… поужинаем вместе, а? У меня маманька мировая! Красивая – увидишь сам… Те как, обязательно к приходу предков дома быть?

- Да нет, Вань. Могу и до 8 и до 9 гулять. Главное, чтоб дома засветло был. Ну или позвонить, что в гостях задерживаюсь, чтоб не переживали. А с ужином не знаю, неудобно как-то.

- Да брось ты херню городить, неудо-о-обно! Ишь че удумал. Нормалек все. Расслабься. - горячо затараторил он и повёл в комнату. Усадив за стол, достал из ящика большую конфетную коробку, открыл её, и я узрел приколотые к тонкому листу охристого поролона десятки разных значков.

- Вот, любуйся пока. Эт я все сам раздобыл. Коль понравится какой, скажи. Могет и подарю. А я щас, через пол часика закруглюсь и двинем - проворковал нежно, погладил по голове и плечу и ушёл.

Я сидел, рассматривая его фалеристические богатства – военные, спортивные, с гербами и памятками городов, молодёжные и детские, мультяшные и с техникой. И думал, переваривая в себе, насколько другим – лучше, глубже, душевнее – открылся мне Ваня сегодня. Вчерашний: задиристый, нагловатый, предельно грубый поначалу, правда, изменившийся к вечеру неслабо. И сегодняшний: доверительно сбросивший дворовую шелуху и понты, приоткрывший душу своей трогательной любви к матери, заботу о ней, доброту, искренность. Теперь я ещё больше тянулся к нему, уверяясь в том, что этот парень и взаправду может стать НАСТОЯЩИМ СТАРШИМ ДРУГОМ.

Не прошло и 10 минут, как влетел Ваня – взволнованный, румяный и немного не в себе.

- Слышь, Олежка, ты эт… Короче, раздевайся. – а сам быстро отбросил покрывало и приоткрыл одеяло на кровати. – Давай, до трусов. Прошу. И в койку… Да не дрейфь! Я эт… просто хочу, ну… чтоб, к-гм, запах твой в ней остался. Харе? Ты так классно пахнешь!.. А я вечером… ну, когда спать… нюхать буду и… ну… будто ты… со мной. Давай, а! - горячо зашептал и быстро разоблачился сам.

Когда я робко улёгся на спину, он навалился сверху под жалобный скип пружин, обнял меня и заласкал, зацеловал, тесно вдавливаясь в меня, елозя вмиг окаменевшим болтом, вжимаясь в такой же мой. Ах как же здорово это было!!! Как беззаветно отвечал я ему, гладя и целуя все, до чего мог добраться! Казалось, в любой миг нас накроет всепоглощающая волна кайфа. Мы балансировали на его вершине минут пять, не в силах разъединиться, не желая его достигать как можно дольше… Понемногу напряг ослабевал, ласки ставали все легче и нежнее… И вот, нехотя преодолевая влечение, Ваня оторвался, ласково ткнулся влажными губами в кончик моего носа и встал. Отвёл посоловевший взгляд, и тихо прохрипел:

- Ладно, Олеж, вставай… Давай, постель заправлю.

Я тоже, заторможено стал одеваться, неохотно вырываясь из плена неги, все еще льня к Ванечке… Он опять оставил меня одного и продолжил возню на кухне.

Из значков мне понравились несколько, очень качественно гравированных, с цветным лаковым покрытием и надёжной застёжкой. Но не мог я выбрать какого-то одного, колебался, сомневался, пока категорично не закрыл коробку, твёрдо решив не брать никакого. Посидев так ещё немного, томясь одиночеством, не выдержал и отправился на кухню.

- Слышь, Вань. Ты вправду хошь, чтоб я остался на ужин? – получил пылкое согласие и продолжил – Ладно… Ток у меня тож просьба есть. Выполнишь, а?.. Я эт… ну… тоже хочу. Дома. Ну, чтоб запах твой у меня был… Он мне тоже нравится... особенно Там, ну тот... и дыхания тоже, оно у тя… парным молоком пахнет - совсем уже тихо и сконфуженно закончил, поглаживая его вздыбленный передок.

Рассмеявшись, Ванька вновь прильнул ко мне, сжал до хруста и заверил:

- Конечно же… - дурачок, солныш белобрысый, - обязательно! Замётано – завтра с утра я у тя. Часов в 10 буду. Нормалёк? Брательника точняк не будет?

- Вовки не будет 100%. Он к 9 должен уже быть на практике в институте.

- Договорились. Вермишель готов, сча сцежу, заправлю маслом с поджаркой и в полотенце. Ну ещё салат стругану, со сметаной замешаю и кранты. Можно сваливать.

Из кухни я уж не рыпался, с удовольствием наблюдая за его ловкой суетой. Минут через 20 все было закончено, и мы отправились во двор.

Небо налилось свинцом, деревья трепали порывы шквального ветра.

- Тэк-с, кажется дождик собирается! - весело брякнул Ваня и подсадил меня на уже знакомую сливу. Я как-то на автомате потащил с собой сумку. Забравшись внутрь и закрывшись изнутри, пробрались к «гнёздышку». Тут я додумался расстелить слегка влажное покрывало и мы, быстро разоблачившись, грянули на него, целуясь жадно и взахлёб и тискаясь. И вновь был (утром не в счёт. Это ж, когда было-то?!) страстный, немедленный, пламенный, нетерпеливый и щедрый соками первый раз, и нежный, врастяжку, чувственный, трепетно-ласковый второй… Затем расслабленные поначалу, трогательно-лёгкие взаимные лобызания, объятия, поглаживание, сладкий трёп, выражавший восхищение и благодарность и… любовь. Ещё не осознанную нами, не утверждённую разумом, но не менее оттого пылкую и глубокую.

Лёжа в обнимку и тихо воркуя, мы слышали шум разгулявшегося извне, рассвирепевшего в каменном плену двора ветра. По крыше стучал мелкий сор, сорванные зародыши яблок и слив, камешки и сухие ветки. Ветер, за несколько минут достигнув большой силы, яро швырял в чердачное окошко пригоршни выхваченного из мусорных баков отребья и листья. Затем стих внезапно… Тяжело упали первые самые крупные дождинки. На миг воцарилась мёртвая тишина. Померк дневной свет…

Следом, за окошком полыхнуло и спустя мгновение оглушительным раскатом громыхнуло так, что, казалось, содрогнулась сама земля! И в тот же миг с диким ускорением нахлынула гроза. Тишина исчезла – весь мир исполнился барабанной дробью сплошных, литых струй воды, зеленоватыми сполохами и почти беспрерывными басовитыми перекатами. В этих внезапных и густых сумерках, словно заряженные силой и неистовством небывалой грозы встрепенулись, жарко переплелись и мы. Ласки и объятия становились все более иступленными, желание пьянило и накаляло мощью тела, и мы полностью слились с бешённой, все сокрушающей стихией…

Ваня вдруг резко оторвался, вскочил, набросил один из матрацев на диагональную опору столба и, подхватив меня за подмышки, перетащил на неё. Круто надвинулся сверху, широко разведя ноги и рьяно воткнулся в горло пышущим огнём, сочно залупившимся, истекающим смазкой хером. Был один единственный орган слияния нас в одно целое. Неподвижный я да истово вколачивавшийся в меня бёдрами Ваня.

Лицо окуналось в густые ароматы лобковых зарослей, о подбородок колотилась крупная мошонка. Надо мной колыхалось вздувшееся мышцами, блестящее от испарины его великолепное тело. Сквозь шум и грохот грозы прорывался звериный рык, рвавший горло Вани и я улетал куда-то вместе с ним и его неистовой страстью, за облака, в средоточие молний и громов. С очередными множественными сполохами за окном раскалённый снаряд Вани окаменел и судорожно задергался в спазмах, орошая рот и горло особенно полноводным, жгуче-пряным семенем, которому казалось, не будет конца…

Застыл на минуту, сотрясаясь в затихающих мышечных вздрагиваниях, тихо подвывая и хрипя… Гроза не прекращалась, с короткими передышками вновь и вновь набирая силу. И вновь полыхали молнии и небом утробно котились громы.

Ваня склонился ко мне, спустился на колени и, жарко целуя истерзанные губы, нежил рот упругим языком, всасывая остатки своего извержения. Грудь его вздымалась кузнечными мехами, глубокое дыхание огнило, изо рта рвались нечленораздельные звуки и хрипы…

Оторвался. Обжигая зелёным безумным взором, задыхаясь и сбивчиво залепетал:

- Слышь, Олеж… давай!!! Теперь - ты меня… так же, бля… дико, грубо, по-мужски. Трахни! Выеби!!! Засади, бля по самое не могу нах... Я сам хочу!.. Хочу тебя. Твой ***! Мне, бля – в ротешник… Завафли нахуй под завязку. Давай!!!.

Быстро поменялся со мной местами, решительно притянул бедра и с маха, насадился ртом на мой железно дыбящийся конец. Впадая в полыхающий неистовый танец тела, я исступлённо вдалбливался в его влажную всасывающую теснину до самого корня и выл от невероятного, неземного блаженства, напрягающего каждую мышцу, сотрясающего члены электрическими разрядами неведомого доселе накала! Я смутно различал лишь размытое пятно распростёртого подо мной тела, выл и рычал в погоне за тем мгновенным, молниеносным, недосягаемым никогда ранее пиком наслаждения… И вот оно! Накрыло меня – мгновенно, лавинообразно, всепоглощающе, скрючивая и выгибая тело, вырывая из груди стоны и рычание сквозь намертво сжатые челюсти!!! И я вколачивал и вбивал бедра в лицо Вани под оглушительные раскаты грома и тарабанящий по крыше град…

Излился, выплеснулся, восторженно отдал всего себя… без остатка. Казалось, что не что-то там внутри, а весь я взорвался звездным фейерверком и достигнув зенита, медленно оседал в невообразимо мягкие облака забвения. И осел, упал, растёкся воском по парню бескостной тряпичной куклой, опустошённый, испепелённый, задыхающийся с громыхающим в груди сердцем…

…Пролетели десятки лет, ушли в небытие толпы любовников, любимых, одноразовых мотыльков... Было много всякого-разного – пылкого, страстного, бритвенно-остро чувственного, бархатно-утончённого и шелковисто-искусного… НО! ТАКОГО оргазма, Кир, я не испытывал больше никогда в жизни. Ни с кем. Как ни старался его догнать, достичь, оседлать опытом… Его подарил мой Единственный и Неповторимый Иван, Ванечка, Ванюшка – 16-ти летний пацан…

* * *

И вновь вынужденная тех. пауза. Ну какой, скажите мне, мужик – здоровый и с нормальным воображением, мог бы остаться спокойным после описанной «Грозы»? Вот и я… не утерпел. И снова мы с Олегом, теперь уже взаимно припали к дымящимся стоякам и с полчаса упражнялись во взаимных ласках… Отдохнули, перебрались на кухню - подживиться и хлебнуть горячительного - и завалились обратно в спальню. Олег продолжил…

Какое-то время мы просто валялись недвижно и молча, вслушиваясь в себя, в постепенно утихающий на улице дождь. Все реже за окошком полыхало, все тише и дальше громыхало в небе. Минут через 15 Ваня осторожно перенёс меня на оставшийся нетронутым матрац, присоединил к нему второй и улёгся рядом. Бережно прижал к себе, бормоча тихонько, будто про себя:

- Ну ты… дал, Олеж… Какой кайф, бля! Как я тащился!.. Будто не ты меня, а я тя натягивал. А ты… вааще, ну гигант прям! Чуть меня не… расхуярил к ****ям, бля!.. Думал, совсем мне… нос нахуй своротишь… Вот те бля и солнышко… Ё-моё!..

Никому бля, слышь? Никому тя не отдам!!! Теперь мы…как… эта, братаны, что ль? Не-э, ... больше,.. без балды - роднее типа. Олеж, а давай и в натуре кровными станем, а?! Не стремай - я знаю, как. Ток не счас, ясен пень… погодя… подумай, лана…

И как это так вышло?! Мозги плавятся нах… Вот уж гроза, так гроза! На всю жизнь ток одна такая и может быть. Верняк!

А ты это – не зассал, - ну гром, молнии - не стрёмно было? ».

- Вань! Ну, когда ж мне бояться-то?.. Ты ж меня чуть не растерзал! Да ладно, ладно. Не переживай. Все путём. Мне тож по кайфу знаешь, как пошло! Ток вот не задохнулся я чуть…

Тихое примиряющее его воркование, нежное поглаживание по спинке, убаюкали нас… Проснулся я первым, в его охвате и залюбовался прекрасным во сне лицом, румяным с росой испарины на верхней губе. Снова прильнул, вдыхая его неповторимый и уже такой родной аромат, вжался в мясисто-расслабленную грудь… Ваня тоже зашевелился, обнял ладонями моё лицо и мягко впился в губы, сияя ласково-зелено-звёздным взглядом.

За окошком просветлело, сквозь муть засияла солнечными бликами едва различимая мокрая листва, звонко щебетали пичуги. Понежившись ещё с полчаса, решили понемногу шуровать домой.

Свернул покрывало. Сбросил из люка сумку на асфальт у домика. Кое-как осторожно перебрались на мокрое, обдающее холодным душем дождинок, дерево и спустились на алмазно-искрящую влагой траву. Ярко сияло горячее солнце в сине-сапфирном небе. Купол его над двором наискосок пересекала ярко полыхающая разноцветьем радуга. Восторженно полюбовавшись ей, отправились к Ване. У самого подъезда встретили его соседа Ореста – такого же крепыша, но еще на пол головы выше Вани. Познакомились. Орест непроизвольно сильно сжал мою расслабленную ладошку своей массивной, мозолистой волосатой лапой. Улыбнулся, глянув кареглазо. Ребята потрепались немного, и мы разошлись.

Дома на кухне уже возилась мать Вани, наполняя воздух вкуснейшими ароматами яств. Разулись, и Ваня повёл меня знакомиться.

Тётя Вера оказалась невысокой, красивой лицом и телом, румяной женщиной лет 35, с кротким, немного скорбным и уставшим лицом. Завидев меня, она расцвела доброй улыбкой, сразу став ещё красивей. Протянула мягкую руку и глубоким грудным голосом сказала:

- Ну здравствуй, Олежка. Будем знакомы. Какой же ты светленький! Сразу видать хорошего, воспитанного мальчика. Может хоть ты как-то повлияешь на моего оболтуса? Совсем вон от рук отбился. Компанию завёл себе – шпана одна. Курит, вином балует, выражается нехорошо…

Что нет?! Будто я не слышу… Да и соседки стучат. И оно те надо? Здоровье гробишь только. И не спорь, охальник! Совсем ведь дитя ещё…

Да ладно-ладно, шучу я Ванюшка. Вон, какой вымахал – повыше меня уж. Ты у нас в семье почитай единственный и самый главный мужчина!

Зарделись оба, потупив глазки оземь. Я немел не зная, что сказать, Ванька тоже молча сопел в две дырки, виновато сутулясь, неловко переминаясь с ноги на ногу, не смея что-либо возразить.

- Ладно, ребята. Чего заалели, аки девицы красны? Давайте – мыть руки и к столу. Готово все давно.

Теснясь в коридоре, пошли в ванную, тщательно помылись пахучим земляничным мылом и уселись за стол. Чинно взялись за еду. Ели молчком, не отрываясь от тарелок. Насытившись и поблагодарив, я помог Ване с мытьём посуды, отвечая на деликатные расспросы тёти Веры. Продолжили беседу в гостиной. Заметно было, что мать Вани осталась довольна моими ответами о себе и семье. Рассказала немного об их житье-бытье, стараясь не сильно прессовать сына.

- А ты знаешь, Олежка, года 3 тому Ванька загорелся выучиться играть на гитаре. И что ты думаешь? Научился-таки и неплохо - по самоучителям. Слух и голос у него есть. И поет душевно. Правда репертуарчик у него – тот еще – «Мурка», «Таганка», а то и вообще «Ты жива еще моя старушка», - представляешь? – это я-то старушка! - и прочий воровской набор. Нет, чтоб романсы Есенина или Вертинского, или хоть Высоцкого песни. Знает ведь - пел мне пару раз… Да только смотрю, перегорел видно Ванечка мой к этому делу. Что-то последнее время совсем гитару забросил. А раньше-то вечерами весь двор ведь заслушивался, да и я до слез доходила…

Слышь, Вань, а может споешь нам, а? Чего скуксился? Хоть для Олежки, ну, пожалуйста! Давай, мою любимую – «На тот большак…» - так она мне душу греет. Олеж, ну хоть ты его уговори!

Совместными усилиями нам с трудом удалось уломать совсем уже сконфуженного парня. Добыл он с антресолей запыленную гитару. Закрылся у себя в комнате. Долго тренькал, настраивая струны. Потом голос пробовал.

Наконец, все еще рдяный, появился пред наши очи. Неуклюже уселся на стул в центре и затянул. Сначала тихо, неуверенно, но песня полилась… набирая глубину. Пел душевно, проникновенно приятным баритоном с хрипотцой. И мы заслушались… Это было и самом деле здорово!

- На тот большак, на перекресток

Уже не надо больше мне спешить.

Жить без любви, быть может, просто,

Но как на свете без любви прожить?..

………………………………………

…Ведь здесь мое осталось сердце,

А как на свете без любви прожить?..

Минуты три, очарованные магией песни, мы просто молчали. Аплодировать было явно неуместно. Конечно же, Ванино исполнение было далеко от профессионального: и с аккордами слегка фальшивил и голосом. Тем не менее, пел уверенно, искренне, прочувствовано… сильно.

- Ну вот, видишь Вань. Можешь же! Душевно-то как… Эх, хорошо… Лучше бы уж пел, чем со шпаной все дни болтаться, да голос прокуривать! Оно ж и в жизни может пригодиться, и девушки все твои будут. Музыка – она ж светлее, лучше нас делает. Правда ж, Олежек, правда здорово?

Я горячо поддержал ее...

Спустя примерно час, беседа исчерпалась. Тётя Вера стала раскладывать старый педальный «Зингер» и отпустила нас. В его комнате уселись на кровать. Ваня вновь достал конфетную коробку и настойчиво принялся расспрашивать меня о понравившихся значках. Сидели мы, тесно придвинувшись друг к дружке, и я млел от ощущения его твёрдого, жаркого тела, запаха, тихого ласкового голоса. Спустя пару минут он приобнял меня за плечи, притянул к себе, стал целовать в макушку, водить по щеке губами. Я балдел, видя, как из-под края коробки все круче дыбятся его треники и ярко представлял, что под ними творится.

Ваня долго уговаривал меня взять хоть какой значок на память и уболтал таки на целых 2 петлицы танковых войск. Я поначалу искренне отказывался, да потом вспомнил, что в кладовке давно без дела валяется коробка бати, с кучей старых значков.

- Завтра, когда придёшь, я те батины значки покажу. Заберёшь себе хоть все. Ему-то они точно нафиг не нужны.

На том и порешили.

Петлицы те я храню до сих пор…

- Слышь, Олеж, а те и вправду понравилось, как я пел, без прикола?.. Ну эт – опять заалел ушами – я те потом еще когда-нить спою. Свои которые… душевные… ну, без любовей там всяких.

За окном оранжево сияло вечернее солнышко и мы, посидев еще и посоветовавшись, решили немного погулять. Я попрощался с мамой. Во дворе Ваня вызвался показать подвал. Забрались туда к распределителю центрального отопления, возле которого Ваня притянул меня к себе и принялся целовать. В сумрачном свете проникающих сквозь слуховое оконце косых солнечных лучей в живот мне упирался его горячий стояк, который я поласкал немного руками, опустился на корточки и вновь вобрал в себя, дурея от его упругой сочности. На этот раз не гнали горячку. Место располагалось так, что при появлении стороннего можно было легко успеть разъединиться и привести себя в порядок.

Парень предоставил мне полную свободу действий, и я лизал стебель по всей длине, покусывал, зарывался лицом в кущи лобка, теребил и по очереди вбирал яйца, поигрывал мокрым пальцем с розочкой ануса, возвращался к головке и уздечке. Он лишь легко колыхал бёдрами и постанывал. Время от времени умопомрачительно целовались в засос. Минут через 20 возбуждение Вани достигло предела, и он перенял инициативу, обхватил ладонями затылок и резко вдалбливался в горло, пока не кончил. Ещё минут 5 отдыхали не разъединяясь. Напоследок вновь слились в поцелуе. Заправились и вернулись во двор.

Ваня, как и накануне, вызвался проводить меня домой, и мы дружно, рука об руку отправились в дорогу, рассеяно переговариваясь. У моего подъезда попрощались. И этой ночью я засыпал весь в сладостных воспоминаниях о прошедшем дне.