Чай с мелиссой

ЧАЙ С МЕЛИССОЙ

Ах, как долго ждали её! И дождались ведь, дождались -- родилось чудо расчудесное! Внученька радилась. Крохотулю привезли из роддома всю в рюшечках да в пеленах кружевных. Заметалась моложавая бабка по избе, не сообразит на радостях -- ни себя куда деть, ни ошалевших от счастья родителей малышки притулить, охает только да ахает: "Дитятко милое, золотце, внученька наша, лапушка наша брильянтовая! Агу! Агу! Гули-гули-гули... Ой, гляньте, она улыбается! Ира, доча, а ты-то как? Ничего? Ну и ладушки, ну и слава Господу!.. Ох, что это я..."

Неведомо, сколько бы ещё умилялась новоиспечённая бабка, кабы не дребезжащий от волнительности голос её мужа Ильи:

-- Настя, чего мельтешишь, стол накрывай да гостей созывай -- праздновать будем! Столы -- под вишню! Нечего в избе париться; да и дитё там -- сглазют ишшо...

Отпраздновали. Хорошо отпраздновали родины, куда лучше! Под вишенкой, в тенёчке. Молодым винцо красное подавали, старшим -- водочку. В самом конце застолья Настасья Кузьминична, пунцовая от привалившего счастья и вина, "раскочегарила" ведёрный самовар и угостила всех чаем с мелисосой. Ах, какой у неё чай! Куда там покупному в этих пакетиках-памперсах... Пили гости и нахваливали, пили и ещё просили. Когда же гости дорогие лобызались-досвиданькались с гостеприимными  хозяевами, их крепко захмелевший сосед взял Илью за локоток и, загнув почерёдно все пальцы на левой пятерне, изрёк:

-- Ильюша,   а всё ж я богаче предков твоих! У Меня их пять -- внучонков-то, а у них... Так шо догоняй!

-- Догоним, -- побещал Илья, -- ещё как догоним!

Внученьку нарекли Яной. А что, красивое имя. Говорят, река такая есть в Сибири, светлая да полноводная. Росла девчушка быстро. Уже в полгодика Яночка шустренько бегала по застланному ковриком полу, правда, на четвереньках и отчего-то задом наперёд. Пыталась стоять, опершись о диван, но недолго; постоит с минуту, потом плюх! на пол. Вскоре пошла. И пошла, и пошла...

В первый раз бабка выудила свою лапушку из корзины с углём, что на кухне у плиты стояла. Едва в обморок не грохнулась, когда увидела в корзине чёрный шевелящийся ком с озорно сияющими голубыми глазёнками. Во второй раз Кузьминична с ужасом обнаружила, как притихшая словно мышка, внученька сопя  и причмокивая, усердно смазывает молочным супом недовольную физиономию Мюллера из "Семьнадцати мгновений весны" на тусклом экране вечно снежащего и моросящего престарелого "Горизонта". Вырвав вилку из розетки, нянька обмякла и зашлась в рыданиях: "Господи, за что ж мне наказание такое, за какие прегрешения? Глупенькая, тебя же током могло убить!" Рыдает бабка, ревёт внучка...

Потом Яночка заговорила и первым же словом сильно обескуражила свою неусыпную нянюшку, громко и чётко выговорив: "Дед!" Прислушалась, как это прозвучало, звонко рассмеялась и несколько раз подряд: "Дед! Дед! Дед!" Дед на седьмом небе от радости:

-- Слыхала? Слыхала? А ты: "Яна, скажи: баба! Скажи: дай-дай, баба!" Во, малая, а знает хто тут главный, хто самый авторитетный.

Выхлестав полулитровую кружку парного, "самый авторитетный" с вилами наперевес пошёл управляться с хозяйством, а оно у них немалое: и куры, и гуси, и хрюшки, и корова Марта -- всё под его началом, у всех он в авторитете. Он же и финансист и мудрый распорядитель. Вот, к примеру, боровка продали -- куды денежки? Жёнке на сапожки? Потерпит, в старых походит... Та ему: "Сколько ж терпеть; от старых одни голенищи остались..." А Илья: "Не дам Ни копейки не дам!" Бульдозер! Попрёшь ли против такого... А сам в город поехал да и весь кошелёк вытряс -- дорогущий цифровой фотоаппарат купил -- внученьку снимать; папе-маме купить не за что -- на квартиру  копят; как проклятые вкалывают, что щепки высохли, исхудали от недоедания да недосыпа...

В полтора годика внученька так защебетала -- удержу нет! Бывало выйдет с дедом в огород и прикажет: "Фотоглафилуй!" Сама же встанет средь подсолнухов, и  сама, как подсолнушек: светленькая, личико в конопушках, глазёнки словно два василька синие-пресиние... Нажёт дед кнопку, камера пискнет, внучка к нему: "А где я " --  "Во-он у того подсолнушка -- видишь?" -- скажет дед. Отыщет девчушка мордашку свою и зальётся звонким колокольцем: "Насла! насла!.. Класивая!.."

... Ах, время-времечко! Пролетело-прошелестело, будто вихорок по пыльному просёлку... "Баб, давно ли всё было?" -- "Да вроде и недавно..." -- "Давно, Настасья Кузьминична, давно... а вроде и впрямь недавно..." -- "Ага, Илья Матвеич, вчерась..." Умолкли. Погрустили... Чуть-чуть взгрустнули, совсем немного... Да ладно, чего там; всё сложилось, как надо, всё, как у людей, хорошо всё... "Илья, зять звонил; сказал, в выходные на картошку приедут..." -- "Как? Они ж три дня тому цельный мешок  взяли... Неуж-то съли?!" -- "Смешной ты, Илюша... Копать приедут.! Совсем с глузду съехал..." -- "Прости, баб, мелю чего ни попадя... Прости!"

*   *   *

Жигулёнок зятя в тот день так и не подкатил к калитке стариков -- не срослось у них там что-то с чем-то... Что ж, бывает. Зато приехала внученька. Высокая, стройная шестнадцатилетняя красавица. Кинула сумочку на диван...

-- Как хорошо у вас, бабуль!

А "бабуль" глядит на гостью, глядит не наглядится...

-- Да, хорошо у нас... Яночка, может покушаешь? Есть суп с курочкой, груздочки солёные, холодец из карпа... А хочешь, оладушков напеку, твоих любимых, на кислом молочке? Я скоренько, я минутой спроворю...

Напекла оладьев, накормила , напоила свою ненаглядную чаем с мелисой; к речке спустились. А по ней, по речке, с противоположного берега, то там то сям, копны сена плывут; не сами по себе, конечно, на лодках их переправляют; летом косцы накосили, высушили, сметали, теперь вот перевозят... Мошкары почти ужу нету; везде стрижи: и низко-низко над водой и высоко-высоко в небе, а само небо чистое, глубокое -- по горизонту в оранжево-рыжей дымке, а прямо над головой синее, бездонное.

В воздухе пахнет и сеном, и яблоками, и дымом костров и ещё чем-то неизъяснимо родным и близким.

-- Вот так, наверное, и в раю! -- восхищённо шепчет девушка.

-- Внуча, -- осторожно испрашивает Кузьминична, -- может останешься, заночуешь, может, а?... скушно нам с дедом...

-- Не могу, бабуль... меня ждут. Ты уж прости!

-- Ну, как знаешь...

Вечереет. Уже и стрижи приумолкли, и лодок на реке не видать... Прохладцей потянуло.

Бабка провожает Яну до автобуса, гостинцами нагрузила -- когда ещё приедет? А Яна ей: "Бабуль, приезжай к нам погостить!" Пообещала старая и ведь приехала!

Субботним вечером нагрянула. И вроде городок невелик, а заблудилась, спасибо людям добрым -- подсказали в какую сторону следует идти; еле нашла.

И вот она на площадке девятого этажа перед дверью квартиры (очередной, съёмной; здесь она впервые ) своей родни, давит на кнопку звонка... Открывает зять, за ним  выскакивает Яночка, следом доча... Объятия, восторги, вопросы... "Мама, почему не позвонила?" -- "Сюльприз хотелось сделать..." -- "А отчего так тяжело дышишь?"-- "Дык к вам пока поднимешься..." -- "Ты разве не на лифте?!"-- "Я было вошла в него да тут же и вышла..." -- "Почему?" -- " А потому, что вместе со мною вошёл какой-то... высокий такой, стриженый, плечистый... Ну, я испужалась и вышла. Да, ещё он спросил почему я так поступила.. Я сказала, что забылась, что живу на первом этаже.. Ну, он -- в лифт, а я пошла считать ступени" -- "Ну вы даёте, Настасья Кузьминична!" -- покачал головой зять.

А гостья огляделась, подошла к балконной двери, ступила за порог, глянула вниз...

-- Жуть-то какая! Не страшно?

-- Да ничё, -- отвечал зять, -- привыкли.

-- Привыкли они... А у меня враз коленки ослабли и голова закружилась... Будете покупать собственную, так чтоб не выше третьего этажа!

-- Ладно, так и поступим!

Смеются - они же привыкшие! Оно и мне неплохо бы привыкнуть, -- размышляет Кузьминична, -- чую, ещё не раз придётся здесь бывать... А что, вот прямо щас и начну привыкать. И начала: вновь подошла к балкону, зажмурилась и сделала шаг! Открыла глаза... Мать честная! Как же далеко отсюда видно, как много видно и, если б не густые кроны высоченных кедров, было бы видно ещё дальше. Дверь балкона открыта настежь и Кузьминична слышит внученьки: "Ма, вниз можно?" К кому это она? Преодолев страх, бабка

подходит к "пропасти" и видит: там, внизу прохаживается спортивного вида короткостриженный парень в светлой бейсболке и поглядывает вверх... "Жених," -- догадывается Кузьминична и вдруг узнаёт в нём того, плечистого, с кем час тому поостереглась войти в лифт. У неё уже было готово сорваться с языка: "Это он, он -- тот, с которым я встретилась внизу!,," Но смолчала; и, наверное, правильно поступила. Яночка же, нетерпеливо теребя русый завиток над виском, канючит:

-- Ма, ну я пойду?

-- Ступай уж, -- вздыхает мать, -- да гляди, не загуливайся!

-- Ну, сколько можно, ма-а! -- супит бровки Яночка, а в её "озерцах васильковых" так и пляшут бесенята... Хлопнула дверь -- убежала козочка.

-- Страшно? -- хитро прищурилась Кузьминична.

-- Честно?

-- А как же..

-- Страшно, мама!

-- А сама-то, сама... Вспомни, вспомни!.. Вспомнила?. То-то же. Это не забывается...

-- Ма, да ну тебя; давай лучше чай пить.

-- Давай. С мелиссой?

-- С мелиссой; больно здоровый дух от неё, нашенский дух -- деревенский.

Владимир ХОТИН

17. 03. 2020