Выплывают расписные или Тату с той стороны головы

Моей любимой рыженькой прелестнице Елене Ландер

Жутко и гулко в сей час на дальнем тракте от Камчатки в Сибирь - матушку, из вечной полночи по Маскве и вдаль по Питерской дорожке воеводы Пашкова, торившего путя - эвон - кому ! - от дома своего знатного архитектурными излишествами всякими до заимки, где таится Ефим Суббота с верными хунхузами, но бойко торохтит по зеленому морю тайги Щорс, минуя лихолетья и трещобы буераков, голова подвязана, кровь на рукаве. Чу ! Шорох по тайге. Прыгает Щорс за дерево, винта топырит на звук, соображает быстро, иначе не выжить в условиях дикой природы вконец одичавшей поддержкой агрессивной войны крысы Потупчик, за что нет и не будет прощения холуйке, аминь. На тропу, шатаясь, выкатывают два исконных таежных насельника, как моя любимица джинджер, периодически исчезающих из сказок коалы, Худойбердыев и Шляфман. Говорят негромко.

- И как назначили меня в АП полевым избранным наказом атаманцом малым Всевеликого Войска Петроградского, то и посоветовали произвести революцию среди себя, грят, не совсем чотко именоваться Львом Абрамычем в условиях патриотизма, потому, Худойбердыев, я с тех самых пор Щорс без имени и отчества.

- Врешь, - выдыхает настоящий Щорс, не выходя из - за дерева.

Худойбердыев, не слушая товарища, слушал шорохи ночной тайги, заслышал выдох Щорса и на тропу пал. Шляфман же отскочил в ежевичный куст, откуда традиционно вопросил, горяча  " Маузер " вспотевшей дланью :

- Чо ?

Худойбердыев, не видя, что его приятель скакнул в куст, пожал плечами. А Шляфман, не видя пожатия из куста, продолжил уточнять густеющую привычным маразмом ситуацию :

- Змей ? Мина ?! Баба голая ?!! Говори, не молчи !

- Щорс, - крикнул тогда Щорс, выползая на тропу понизу. Ловок. И хитер. Стреляет Худойбердыев, не попадает, все пульки в небо летят. В небе летчик. Михалковский, с голой жопой. Чует эмпирически, что одна из пуль впиявливается в одубевший от стратосферы зад, орет, но находит в себе силы повернуться мужественным лицом к титястой дочурке опять Михалкова и жалостливо так стонет : - Вон, Элла Холливуд всем страждущим писю кажет, а ты хоть титьку покажи.

Рвет куфайку Михалкова и кажет. Тута летчику и карачун, не справляется с управлением крылатой птицы, пикирует, штопором ввинчиваясь в темя сидящего в кусте ( см. выше, курсив мой ) Шляфмана. Происходит симбиотия, становится псевдощорс и псевдоказак сразу тройственным : он и еврей, он и немец, он и русская патриотка из клана жуликов и холуев. Обрастает тремя головами, бесовски меняя Палеологов на нечто вовсе непотребное.

- Горыныч, - нарекает его Щорс, поднимая Худойбердыева с землицы сырой.

- Значится, - вылетает из куста Шляфман, - все же змей. И баба голая.

А немец ему, который бывший летчик, нашептывает изнутри головы - то :

- Мина же, товарищ Шляфман, есть вся деятельность кинематографистов тута.

- И тама ! - радуется обретенному взаимопониманию Щорс, скача и беснуясь.

И гремит по тайге песня, когда - то предлагавшаяся коалой от имени Витухновской Надьке Толокно.

- Тута - тама, тама - тута,

Как Шарапова Марфута,

Так и Ландер просто Лена.

Есть еще Урал и Волга,

Есть Баталов - просто Гога,

Но в Париже речка Сена.

На том урок географии для любимой рыженькой заканчивается, но вот только бесконечный урок зоологии поганки Потупчик длится и длится, наверное, пока украденный полуостров не вернется обратно сестре Украине, так все и будет. Эрго : забываем, проклиная, по дяде Вите Астафьеву, и продолжаем играть в салочки.