For a breath I tarry - 29

Я еще не закончил чай, как Мила спросила из комнаты:

- Это все? Говорил – куски.

- Остальное, Мила, по абзацу заметки, чтобы не забыть идею какую-то. Но так давно было, уже ничего не понимаю, что хотел напомнить себе.

Побыстрее допил чай и вернулся к Миле. Лег к ней, просто молчали. Спустя долгое время Мила произнесла, вернувшись мыслями к прошедшему безумству:

- Ну я сегодня устроила сцену! Не ожидал?

- Да, внезапно. Естественно, чувствовал, что возбуждена, но не представлял, до какой степени.

- Я сама до прихода домой ничего не думала. Намекал, что сегодня будем только общаться. Меня это грело: прижаться к тебе звиздёночкой и говорить обо всем! С первого дня так у нас происходит, меня удивляет и очень нравится. Разговор душевнее, если в твоей ладошке моя звёздочка или я ее к тебе прижимаю. Так что не думала слияться. Зашли, рядом ты и темно – как что-то включилось разом: ужасно хочу с тобой слияться. Чтобы твой струй в звезде. Ничего больше, все побоку, хочу с тобой, звезда жужжит. Бери меня, слияй, как хочешь. Теперь узнала, что это означает. И у тебя так? Так же струй жужжал на меня? В первый наш день.

- Да. Когда уже вечером дома были, жужжал он вовсю!

- А ты со мной терпеливо... мы спорили, я тебе очередную чудь творила. Обломала уже в объятиях. Ну дура!

- Очень верно, Мила. Мы вдвоем, приехали сюда для интимного общения, ты тоже хочешь... меня очень сильно возбуждаешь, весь день напролет игралась, зажигала: то на колени сядешь, то обнимешь.

Мила задумалась, затем прочувствованно поцеловала, признательно провела пальчиком по профилю, ответила.

- Прости меня. Правда, милый, прости за тот день. Ну девушка, не слиялась ни разу, не кончала. Я тебе завтра за твое терпение буду самой соблазнительной, доступной, дающей. Вот сегодня в прихожей я к тебе льну, звёздочкой трусь, а ты бы в ответ: дура, отстань, похотливая самка! тебе бы только слияться, ни о чем другом не думаешь. Не знаю... я бы действительно ушла и больше никогда не вернулась! Обидно, гадко, зло. Даже самой произносить неприятно. А ты от меня вытерпел: самец, иди к проституткам! Обидно; я, хоть и просила выслиять меня, имела в виду, конечно, будем вместе наслаждаться. Это безусловно: вдвоем; я тебе тоже дам все, что могу. Просто у кого сильнее желание, тот первый говорит: давай!

- Пример не равный все же. Мы уже слияемся, у нас доверие и открытость, тут удар будет намного больнее. Там я только уговаривал тебя. А последнее абсолютно точно: я же не для себя одного хочу отношений, а для нас обоих! Без тебя мне не нужно было твое тело. И физиологически пример близок: струй стоял на пределе, ты рядом, сама хочешь, соблазняешь и заигрываешь, но в голове у тебя засело это упрямство.

- Понимаю. Все сносил, опять начинал нежно убеждать. Я бы тоже, наверное, подрочила себе на твоем месте.

- Не только это, Мила. Однажды женщина повела себя демонстративно вызывающе, причем, когда я ее ласкал, звёздочку гладил и мял. Я тоже демонстрацию проявил и не стал напрашиваться.

- Как это?

- Ну как! Звёздочку ласкал и целовал, довел ее до сладострастия оральными ласками, а ко мне она показывала специальную холодность. Ну я не стал намекать что-то мне сделать, не раздевался даже, а когда она сказала, что могу в туалете снять напряжение, отказался. Струй не то что жужжал, а рвался и разрывал.

- Зачем с такой-то связался.

- Нормальной она поначалу была. Уже в процессе ласканий что-то у нее щелкнуло в голове. Как у тебя. С середины дня и до позднего вечера я у нее пробыл.

- Зачем? Я бы ушла сразу, как только.

- И от себя такой, как была, ты бы ушла, Мила. А для меня и ты, и та уже не были посторонними.

- Ты ей все простил? Или как?

- Я решил свою роль мужскую выполнить, удовольствие ей обеспечил, какое мог. Смог огромное. И ушел легкой походкой с тяжелыми яичками. Дома подрочил, но струй несколько дней не работал. Думаю, перенапряжение мышц. Вот как у нее дома струй мой жужжал, больше никогда не было! Полдня непрерывно! Поэтому понял тебя; предложила слияться, не думал отказывать. Хочешь слияться, моя любимая?! Звёздочка жужжит? Конечно, послияемся! Если струй стоит – послияемся, не стоит – поласкаю тебе, милая, клиторок. Такую разгоряченную обязательно нужно удовлетворить.

- Жужжала здорово. Тепло в животе, а в звезде нестерпимое желание твоего струя. Чтобы ты вошел и заполнил ее... чтобы слиял своим замечательным сладким струем с большой головкой. Стояла в прихожей и уже ощущала в себе головку, так хотелось. Ты не подумай, – смущенно поправилась Мила, – что я такая безбашенная. На людях, в городе ничем не показала. Да и здесь, дома так повела лишь потому, что знала: тебе можно открыто говорить свои желания. Ты поймешь меня. Мы не скрываем друг от друга свои импульсы. Правда же? Ты уже я.

- Конечно, Мила. Твой огонь передался мне. Я ведь тоже вмиг кончил. У нас вышла необычная и сильная слияние.

- Планы твои сбила... ну правда, если очень хочется сейчас, зачем откладывать!

- Да не оправдывайся ты! Отлично получилось. Неожиданности добавила.

- От своих слов я заводилась еще больше. Слияться, слияться с тобой! Струй почувствовать в звезде. Голову потеряла от желания, но я знала: с тобой это можно. Доверие к тебе, понимаешь? Не рассмеешься, не бросишь оскорбительное слово, не оттолкнешь. Это от купания и пляжа. Ты смотрел на меня и хотел. Там нельзя было слияться, а мы хотели. А кроме тебя и другие смотрели. Когда шли мимо голых теток, которые выставили свои вагины на твое обозрение, на короткий момент мне захотелось оказаться среди них, а ты бы подошел и выслиял меня. На глазах у удивленных теток. Не подумай, что я бы это позволила себе, что ты! Делюсь с тобой всем, что думаю. Доверяю. Мысли сами выскакивают, я их не думаю. Слияться там с тобой, пусть все тетки смотрят и завидуют. Да и мужики. Встать во вторую, прогнуться, отставить попку, звезду для тебя подать – слияй, всаживай, таскай меня. Милый, хочу тебя!

- Мила, вот и у меня сложилось мнение, что хочешь слияться во второй. А ты легла на пол.

- Да. Вторая слаще, сильнее дает ощущения. Пока разговаривали, я тоже представляла, встану во вторую, ты всадишь струй и начнешь таскать меня, насаживать звезду. Яички будут мягко хлопать по губкам. Но у меня вдруг пропали силы. Такое желание слияться, что дрожь и слабость. Лежать, а ты слияешь меня. Вспомнила пляж и вспыхнула еще сильнее, но силы совсем пропали. Понимаешь меня? – забеспокоилась Мила.

- Понимаю. Ты была недоступная и соблазнительная на пляже. Очень тянуло выслиять тебя прямо у камня. Пусть смотрят. Пусть и они любуются твоим телом и нашим наслаждением.

- Но это только в мыслях. Реально – ни за что! – заверила меня Мила. – В мыслях пляж и зрители вроде декорации, они придуманы мной для усиления наслаждения, они все та же я: со стороны смотрю на свою слияние. Они есть мои глаза. А реальные люди чужие, холодные.

- Именно, Мила. Воображаемые зрители – продолжение нас, поэтому приятно их представлять. Реальные ничего не имеют общего с нашими образами. Вот так же, – напомнил ей, – я представлял бы соседку вместо тебя, дроча. Не нужна она мне, чужая и не умеющая слияться; встань она реально в такой момент передо мной, так все желание пропадет. Но в мыслях с ней можно. Она создает видимость внешнего. Поняла теперь меня?

- Да, когда сама подобное испытала. Вспыхнула так, что нет сил терпеть. Звезда так хочет, что уже кажется, струй внутри, только вот движения не хватает, накатывающего распирания. Ты схватил вдруг меня, потащил на кухню, прижал меня всю, я что-то очень горячо и складно говорила, но не помню. Ложишь на пол и слияешь меня, волна поднимается... мне представилось, что мы на пляже, тетки вагины свои убрали... завистливо смотрят, как мы слияемся; ты меня слияешь! Теткам очень хочется, чтобы такой красивый струй послиял их. Звезда моя красивая, как твой струй. Стою на четвереньках, отставила попку, звезда раскрылась вовсю к твоему струю, он раз за разом входит в мою соблазнительную звезду на глазах теток! Вынимаешь – прелестный струй, с большой головкой, складчатой оборочкой позади венчика – и снова направляешь в меня, его целиком моя звезда принимает. Тетки офигевают. Меня слияешь прямо перед ними, на глазах. Они видят, как на мои губки ложатся твои симпатичные яички, когда струй всажен до корня. Тетки хотят, все сильнее хотят слияться, как мы. Тебе от меня хорошо. Мне хорошо, все улетнее и улетнее. Потом просто блаженство от тебя... никакие тетки мне не нужны, мы с тобой вместе летим и блаженствуем. Ты уносишь меня куда-то в наслаждение, мной блаженствуешь, всей мной, но я же в тебе, все получаю обратно! Я в том же самом наслаждении. Держу тебя, держусь за тебя... потом уже тихо лежим, ты меня всю окружаешь, защищаешь; я в тебе как в домике – безопасно, тепло, уютно – в то же время нежный, совсем слабенький струй, слиявший меня и давший нам блаженство, отдыхает во мне. Его, твое естество, твое главное и сущее, берегу и защищаю, я тебе даю безопасный отдых и ласку, мой сладкий! Трудился и всю меня насладил, отдыхаешь, я берегу тебя. Потому прошу: побудь еще во мне, держать в себе твой струй приятно.

- Опавший струй не суть мужского естества однозначно. Тогда уж стоящий.

- Да. Но стоящий струй слияет меня, наслаждает, дает блаженство – все делает он. От тебя поток сил и энергии. Я получаю и получаю, а мне хочется и давать тебе. А вот когда твое мужское естество отдыхает во мне после трудов, я могу и хочу его беречь, давать силы, чтобы встал. Я люблю тебя, милый!

- Замечательно, Мила. Это как раз гармония: я даю тебе силы, ты даешь мне отдых и восстановление.

- Главное, без дележа и меряния. Даешь мне, не считая, и я готова тебе отдавать все, что имею. Это не только гармония, но и любовь. Люблю тебя, мой родной! Счастье дал. Силы дал! И я тебе хочу счастья. – Мила повернула голову ко мне, я склонился, и мы поцеловались долго. Нежно, без эротичного проникновения язычками.

- Я заметил, тебе нравится слово самец. В первый день обзывала самцом на каждый случай. Сейчас ласково называла моим самцом.

- Тебе не нравится? Опасалась этого и старалась не говорить.

- Мила, мне не так слово, как выражаемые тобой чувства важны.

- Да? Мой самец с красивым струем – ничего?

- Ничего. Ведь это говорит моя разгоряченная самочка Мила. Нежно и со страстью. Самочка с пышной от возбуждения мохнатенькой звиздёночкой, подставляемой самцу.

- Себя я самкой не называла никогда... обиделся?

- Мила! Было б неприятно, сразу сказал бы. Простая логика: я твой самец, значит, ты самка. Так же, как: я твой мужчина, значит, ты женщина.

Мила снова подняла голову, мы поцеловались, она ответила:

- Не обижаешься ни на что во мне! Всю меня понимаешь.

- Ты же не говном меня называешь!

- Ну как можно!! Ты мой любимый! – искренне возмутилась она.

- Я это и говорю: твой любимый, значит, не оскорбляешь, а ласку выражаешь и любовь. Пусть самец, если это для милой в радость.

- Знаешь, а что-то в этом есть! – она повторила мои слова. – Самочка с пышной звёздочкой, – подумала и заключила, – иногда будет приятно услышать.

- Мне думается, ты в подростковую пору любила смотреть сериалы о животных. Красочные, детальные, показывающие жизнь животных вблизи.

- Да. Очень нравились. Пересматривала. Красивая природа, красивые звери, крупный план. А ты откуда узнал?

- Отдельные фильмы или отрывки мне попадались в гостях, в командировках.

- В каких командировках?

- В заграничных. Бывало, включишь телевизор: новости скучные и непонятный язык, фильмы – то же самое. А разные сериалы о животных можно смотреть без знания языка. Львы, гиены, бобры, орлы, комарики даже – чего там понимать, и так ясно: спит, охотится, яйца лижет. Я обратил внимание, что спаривание показывают много, детально, со вкусом: эрегированный пенис крупно, и как он вошел в вагину по самые эти самые.

- Думаешь, ради этого смотрела?

- В том числе. В русских переводах используются слова пенис, вагина. Самец и самка тоже. Примечательное совпадение.

- Паразит ты, – беззлобно и легко ответила Мила. – Никакой тайны не оставил, даже до этого докопался во мне! – она вздохнула и добавила честно. – И в двадцать лет я все еще смотрела эти фильмы, мне приятны были сцены спаривания, пенисы. Никто об этом моем интересе не знал, ни с кем не обсуждала фильмы. И подростком очень любила смотреть. Наверное, прав, эти слова оттуда. Меня занимала загадка. Голод заставляет животных искать пищу, охотиться. А тут?!?! Дерется за самку, потом запрыгивает на нее и слияет; в неудобном положении стоит, пенисом не попадает, но раз за разом запрыгивает и тыкается, пока не попадет. И как же он страстно приникает к ней, когда попадет!!! Что-то было волнующее меня в этом энергично всаживающем и потом поникающем на самке самце. Понятно, инстинкт, но осмысленный, прочувствованный. Неужели это лучше пищи?! Лучше отдыха? Неужели это такое приятное, что даже неразумные животные стремятся. Самке тоже нравится, она терпит копыта или когти на спине. Синичка на ветке еще и равновесие держит с самцом на спине, хотя ей убегать даже не нужно, достаточно отпустить лапки и свалиться с ветки. А почему это безразлично мне? Что-то есть в этом важное и нужное, и очень приятное. Вот так постепенно прониклась идеей узнать самой. Но ты, конечно, ужасный человек: плоскостопие мое определил по следам, любопытство к спариванию животными – по использованию слов. Если бы ты не любил меня, я бы от стыда уже... краснела, отнекивалась и злилась, заявляя, что это гнусные происки озабоченного самца, которому я отказала.

- Но я люблю тебя и твои милые особенности, моя нежная самочка с пышной звиздёночкой, подставляемой...

- для моего самца с красивым струем, и говорящая: выслияй меня, – Мила сильно стиснула меня ручками, потерлась носом о грудь, с восторгом добавила. – Как здорово быть в таком доверии! Если верно, подтвердить и не париться, что подумаешь обо мне. Неверно, значит, так и ответить.

Мы замолчали. Через приоткрытую форточку стал слышен какой-то легкий непонятный шорох на улице. Не мог оставить это так, встал и выглянул из-за шторы. Небо уже посерело. На пустынной улице блестели мокрые камни брусчатки, лужицы были покрыты рябью от мелких капель. Непогода пришла.

- Что там? – спросила Мила.

- Дождик. Обложной, на весь завтрашний день, – ответил я, ложась рядом с нею.

- А давай про Олю продолжим. Сочиним. Буду помогать тебе.

- Лежа поболтать – куда ни шло, а записывать мы физически не успеем. Когда это все напечатать?

- Об этом не беспокойся, я могу! Милый, неужели будем!? Уговорила!!!!

- Ты? Как?

- Помнишь, говорила: на все лекции до единой ходила, записывала. Научилась на ноуте писать за лектором.

- Надо же, – удивился я. – Мы ручкой и в тетради записывали лекции.

- У каждого свои приемы. А если хорошо слышно, не шумят, так и на диктофон писала. Потом слушала и переписывала в конспект. В общем, не отвлекайся на это. Ты, главное, слова скажи.

- О диктофоне я вообще не думал. Писать – это уныло стучать по клавишам. А лежать в твоих объятиях, да еще вставив струй в звёздочку, и потрепаться на тему слияния – без проблем! Но ты же равный мне участник всех наших слияний! Опиши, вырази сама, не нужно будет просить меня.

- Не могу я. Мне страничку тезисов или презентацию написать – мучений на месяц. А тут ведь еще и красиво сказать требуется, красиво и волнующе. А ты наговорил сколько для меня просто так, не напрягаясь. Давай, я вся твоя, сделаю все, что тебе хочется. Но контрапункт непременно нужен. Оля однобокая, зажатая, и ваши слияния тоже зажатые при всей твоей раскованности.

- Мила, ну это наглость! Ой, как здорово написал! ой, восхитительно! давай еще, хочу еще, пиши скорее еще! только надо тут убрать это, туда вон добавить ту, и ваще сочинять нужно в другом ключе. Флаг тебе в руки, кто мешает! Я не обижусь, если ты досочинишь к моему.

- Милый, это будет и про нашу встречу! Про нас сегодняшних. Может, тогда ты соответствовал Оле. Я совсем не Оля, да и ты другой со мной. Если беремся, давай сделаем захватывающую вещь.

До меня дошло, что Мила хочет иметь рассказ, связанный с нашей любовью-слиянием, подобный тому, что об Оле. Но не может об этом прямо заявить. Она боится – при всей ее уверенности, подкованности в психологических приемах и заявленном бесстрашии – обнаружить, что на меня произвела впечатление слабее, чем Оля. Что наслаждения от Оли были лучше, безоглядная любовь Оли была полнее. Очень страшно Миле. Хочет о себе услышать рассказ, но чтобы он был представлен не о ней. Не устроит ее, можно сделать вид, что рассказано о чужих давних делах. А понравится – будет подставлять себя на место Оли. Поняв это, внутренне я согласился. Бедная Мила! Уж все открыли, в любви признались, а ей все равно в мелочах страшно. Досочиню Миле об Оле так, будто о ней самой рассказываю. Но я еще побурчал сварливо:

- Шедевр сказала: если мы беремся, давай сделай вот так и так. Мы беремся или "я сделай"?

- Сочиняешь ты, я тебе обеспечиваю нужное настроение. Буду ласкать и возбуждать, как скажешь. Хочешь, стану сверху и буду одеваться на струй? Или нежно ротиком, если не стоит?

Я ее крепко обнял, погрузив лицо в ее прохладные волосы, пахнущие девушкой.

- Лучший возбуждатель и самый сладкий – это ты, Мила. Твое тело теплое и ласковое, касающееся меня везде, его аромат, прохлада волос и их нежное щекотание. Твои объятия и лежание на груди. Твои поцелуи и слова любви. В этом случае все мои синапсы переполнены тобой и трепещут.

- Хорошо с тобой. Ну слова, ну чушь же! А приятно их слышать, – она потянулась и нежно прижалась губами к моим, проникая язычком внутрь. Целовались долго.

Потом я отметил:

- Слова как бы просто слова, да они совпадают с моими чувствами. Лучше слияния то, что назвал: лежать, обнимать, вдыхать, слушать тебя. И ты сама это понимаешь.

- Конечно. Знаю. Иначе бы трахнул и заскучал, заснул. Восхитительно наслаждаешься мной.

- Что можно вещь хорошую сочинить, согласен. Но кого тебе введу? Светка не тянет. Вообще, кто это должен быть? С ней тоже слияться? Или она в сторонке будет скромно стоять и стенку колупать?

- Да, двоих слияешь. Олю и другую, которая ее подчеркивает и дает возможность много чего показать. Неужели ты никогда не мечтал с двумя девушками сразу?

- Откуда ей взяться? Оля одинокая. Кто это будет? Еще одна девушка? Какой характер взять? Как ввести в линию повести? Фантазии с двумя женщинами бывают, это как твой образ слияния на пляже: вживе не стремился реализовать никогда.

- Ты был с Олей, она была в тебя влюблена, и ты в нее. Сейчас мы с тобой... – Мила помялась, подумала и выпалила быстро. – Представь, что Оля и я, твои прекрасные девушки, вместе с тобой. Ты и с ней был счастливый, и со мной тоже. Ну а мы с ней как-нибудь поладим. Соединяй.

- Здорово! – одобрил я ее. – Обе мои девушки, океан любви и блаженства! То уже подзабылось, ты реальная, зримая, наслаждающая. Буду сочинять, представляя тебя. Но получится порнография, учти. Не примитивная и грязная, но все же порнография.

- Ну и что! А мои фантазии, которыми тебя зажигала, разве не порнография!? Наши разговоры о слиянии, высказывание фантазий по сути легкая порнография.

- Ты же противница порнографии, не смотрела и не читала, носик воротила. А теперь загорелась написать. Развращаешься понемногу?

- Ну а как еще поговорить о слиянии и всем этом? Молчать, а то получится порнография? Слияемся и возбуждаем друг друга, как нам нравится. Нам хочется словами, рассказами. Нет, ты подожди меня обвинять в любви к порнографии – разгорячилась Мила. – Мы слияемся, это ведь не грязно и не плохо. Могла бы снять на свой планшет видео нашей слияния. Для нас самих. Это что, порнография?

- Да нет. Видео нашей слияния для нас – что здесь такого!

- Тем более, рассказ о нашей слиянии. Конечно, приукрашенный, игривый. Не порнография, а эротическое творение. А я буду тебя любить и ласкать, как могу, чтобы ярче сочинял. Договорились, правда? Мой хороший! Любимый! Не знаю, отчего, мне важно иметь этот рассказ. Вымышляй, придумывай. Это будет твоя фантазия на тему меня.

- Мало тебе реальных воспоминаний? Как слиял, как ласкал, как меня наслаждала.

- Мало! Реальность – она как бы... она шершавая. Мне понравилось, как ты слиял меня утром сонной. Только так возможно в реальности. Потом я фантазировала с вариациями, что приходишь, видишь меня крепко спящей – миниатюрной, соблазнительной, привлекающей, – загораешься, слияешь меня, а я такая ласковая, маленькая, что ты в восторге берешь меня на руки, носишь на груди и слияешь. Просыпаюсь от твоего сладострастия, которое тут же подхватывает и меня. Реально так невозможно: не сплю я столь крепко, невозможно носить на руках и слиять и куча других. Но пофантазировать и рассказать это мне можно! Разве порнография? Пофантазируй на тему: я и Оля. Это будет дополнением к воспоминаниям.

- Уговорила, Мила. Да я бы согласился сразу, если бы знал, как и о чем тебе сочинить. Но не знаю, как и ты. Твоя горячность, твои ласки постепенно подогрели меня; вдохновила идея помечать о двух любимых девушках сразу! Да еще когда одна из них тут под боком будет, выслиянная и ласковая!

- А еще кочевряжился! Не следуй точно реальности. Пусть будет немного необычно.

- А наша встреча и слияния прямо вот обычные! – воскликнул я.

- Милый, у нас все тут невероятное. И ты в первую очередь. Но это реальность, из нее не выйти. Например, кончаешь раз. А в фантазии пусть будет несколько: я тебе даю сладострастия много раз. Ты мастерски умеешь говорить, у нас есть шанс сочинить захватывающую фантазию.

- Вот это как раз менее всего мне хочется. Позы, игра, случайные попадания струем в звёздочку – это куда ни шло, но приапизм мне кажется глупейшим делом. Знаешь, что это такое? Кончил – и через полчаса слияет опять крепким струем, – объяснил, не ожидая ответа.

- Знаю. Мне очень нравится, как ты наслаждаешься и кончаешь во мне. Хотела бы твоих сладострастий много. Ну ладно, – уступила Мила, – пусть близко к реальности.

- Это явная нелепица будет раздражать. Вроде летания без крыльев, силой мысли, – объяснил я свое нежелание. – Не расслабляйся, Мила. Идея твоя, так давай и схему. Я понимаю так, что это должно быть продолжение об Оле, но добавляешься ты. Как тебя ввести в сюжет? Не пошлым же приемом: явилась водопроводчица починять краны, увидела слияющихся и присоединилась. Все-таки у нас культурное произведение о слиянии, естественно и прилично должно быть.

- А если я твоя давняя любовница? Встречусь на улице случайно вам?

- Ты видела, какая у Оли радость, что есть у нее мужчина! Ее! Она с ним – это впервые для нее. Вдруг какая-то появляется, и ее мужчина уже туда посматривает. Обман! Горько. Значит, все его слова про любовь ложь, никому доверять нельзя.

- Ты так считаешь?

- А ты себя послушай, Мила. Для тебя я первый тоже. Встречаю здесь знакомую... да вон Аню, к примеру, и далее по твоей схеме. Как?

Подумав, Мила ответила:

- Да, правильно. Здесь ты только мой! Да еще первый мой! Очень больно было бы, объявись вторая. Ведь это наш мир любви, сам сказал. Не знаю, как можно меня добавить. Ты с ней реально был, знаешь лучше.

- Видишь, как трудно твой контрапункт вставить, не нарушая существовавшего порядка вещей. Еще... равными вам не быть. Это рассказ об Оле, она героиня, а ты на втором месте. Впрочем, контрапункт таков по природе. Если он равен героине, то уже не контрит, а лезет на первое место. Согласна?

- Пожалуй.

- А ты активнее Оли, самостоятельнее, крепче, увереннее. Согласна на втором плане остаться?

- Не подумала об этом.

- Я хоть никогда с двумя не был, но проблему представляю. Ведь невозможно точно поровну любить двух. Одна будет ближе, одна будет дороже, одна будет сильнее волновать. Пусть всего на один процент. В чем они равны, в глаза не бросится, а разница то и дело будет всплывать. Обиды, ссоры, мирить вас, успокаивать. Когда одна из вас дуется в уголке, с другой разве послияешься! Ведь принимаю чувства не одной, а обеих. Вы обе мои женщины.

- Как непросто!

- Быть тебе позади робкой и несамостоятельной замухрышки, быть ею ведомой. Согласна? А то оставим, как есть: то сочинение про Олю, а тебе я много наговорил горячих и страстных слов? Хвалилась, что хорошо запоминаешь. Вспоминай.

- Я не знала, что можешь так писать. Сочинить захватывающий рассказ! Там все так живо про нас... про меня. А... отменить потом разве нельзя, если совсем не понравится мне?

- Это ты себя спроси, Мила. Если в моем сочинении ты предстанешь неудачно, сможешь выбросить из головы? Не испортит это тебе настоящих воспоминаний?

- Не знаю. Постарайся меня не исказить. Любишь, восхищаю тебя, почему же некрасивая получусь?

- Да мне-то ты будешь прекрасна, Мила. А вам... не так локон уложил, уже: я безобразная!

- Попробуем.

- А зачем нам Оля, если это фантазия? Просто я и ты? Как есть.

- Как есть, уже есть. Повторять зачем? Пусть нас трое. Изображать мысли женщины у тебя забавно получается. Как у ребенка картавость или шепелявость: очень мило, трогательно и чуть-чуть смешно. Дать тебе думать за меня, буду постоянно отмечать, что ты промахнулся. Оля здесь удачно. Я ее не знаю, что ты ей подумаешь, то и есть.

- По правде, я не понял, чего контрапункт должен делать? Что за линейность у Оли? Записываю ее мысли, как может, так и думает. Простенько, в чем-то наивно – так ведь она никогда не дружила, не была с мужчиной, не была объектом восхищения; она равной стороной никогда в отношениях не выступала. В чем-то – вздорные страхи. Подобные у тебя были. Чего тут контрапунктить? Подумаешь, сочинил не до конца четко. Может, замысел такой у меня.

- Вот именно! Ее мысли простенькие и вздорные порой, ты с ней соглашаешься или промалчиваешь, и этот вздор как бы закрепляется: все именно так обстоит, как она думает.

- Невнятное объяснение.

- Понимаешь, там немало моментов... ну очень про меня! Кусочки, зато точные. Например, про то, что она впервые в своей постели и в своей квартире со своим самым дорогим человеком. У меня пока своего дома нет, есть только угол. Но ощущение засыпания в твоих объятиях в точности, как она испытывала. Свой, родной. Тепло. Ласка. Защита! Главное чувство – безмятежное доверие и уют твоих объятий. Ночь, мрак, чужой мир, и твои теплые руки – самый надежный мой дом!.. Таких кусочков немало. А есть другие, где повисает вздор без намека, что это вздор. Понимаю, что тебе умничать неуместно, а Оля не способна, – и предложила внезапно, зевая. – Спать будем?

Лег на живот, Мила обняла, плотно прижалась ко мне: ножками, бедрами, животиком, упругими грудками... я вытянул руку вдоль тела и подставил ее под звёздочку удовлетворенной девушки. Пушистый и упругий холмик наполнил мою ладонь. Мила задышала мне в волосы, тихо и сонно сообщила:

- Милый мой, хороший... Засыпать с твоей теплой рукой на моей выслиянной звезде – самое нежное, что я знаю...

- То же самое мне!