Она

Все персонажи и события вымышлены, совпадения - случайны!

(18+)

Он стоял посреди хозяйственного двора пионерского лагеря и жмурился от яркого дневного света.

Полдень.

Солнце стояло в зените и нещадно выливало прямо на голову тягучий водопад отборной жары.

Ему нужно было получить себе постельное белье: наволочку и две простыни.

Сказали идти на склад в хозяйственном дворе.

Вот теперь он озирался по сторонам выискивая этот склад. Пот застилал глаза.

Двор был абсолютно безлюдным. Воздух, без малейшего признака движения, ложился липкой ватой на кожу, при малейшей попытке пошевельнуться. Его внимание привлекла небольшая собака, нашедшая узкую полоску тени от слегка выпирающего карниза невысокого здания без окон, с белыми неровными стенами. Собака опрокинулась на спину, задрала кверху лапы и широко открыла пасть, вывалив язык. Она  судорожно пыталась не выпасть из этой полоски тени на жаркое солнце…

Рядом с собакой он обнаружил чёрный провал в стене,   обрамленный деревянными створками небольших ворот.

- Наверное это там, - подумал он и направился к черному проёму.

Подойдя почти вплотную к этой черной дыре и уже собираясь заорать в неё, «есть ли кто живой», он неожиданно обомлел от выдвинувшейся из темноты прямо на солнечный свет очаровательной женской попочки, в коротких шортах, из которых торчали длинные ровные ноги, покрытые бронзовым загаром.

Ещё не до конца разобравшись с этим сюрреалистическим явлением, он замер, боясь спугнуть эту красоту, которая почти касалась его в соответствующем по высоте месте.   Место, с оправданной моменту скоростью, уже реагировало на происходящее активным передепонированием  крови…

Он прикрыл глаза рукой от солнца и с трудом различил старый письменный стол, стоявший в темноте перед входом, большую и толстую тётку за ним, кучу белых мешков возле стола и лежащий на столе комплект белых или похожих на белые  простыней.

Спиной к нему, наклонилась над столом и что-то подписывала в бумаге, которую придерживала кладовщица,   молодая, стройная девушка.

Лица её он не видел. Яркое полуденное солнце создавало насыщенный контраст между светом и тенью, практически, исключая полутона. Поэтому и создалось впечатление, что половина согнувшейся девушки, возникла перед ним ниоткуда.

Он сосредоточенно принялся изучать всё, что было доступно его взгляду в этом теле напротив.

Округлые формы тугих бедер, плавно переходили в налитые ягодицы, напомнившие по форме перевернутое сердечко. Узкая талия давала начало ровной, открытой спине, посередине которой покоилась подвернутая белая рубашка форменной одежды пионервожатой.

Он не сразу заметил, что из темноты на него еле сдерживая смех смотрели две пары блестящих глаз.

Одна принадлежала толстой кладовщице, с расплывчатым как блин лицом, а вторая. - склонившейся над столом девушке, которая давно перестала писать и повернув назад голову, наблюдала за тем, как он пялится на её задницу.

Он зацепился взглядом за её глаза, но не проявил ни смущения, ни робости.

Это было его первое лето после демобилизации.

Двухлетнее отсутствие женщин в его жизни, помноженное на бурлящие гормоны в молодом и сильном теле, рисовали в его голове сцены, в которых и девушка, и поза, в которой она стояла, гармонично вписывались в сюжетную линию с ним, как половозрелым самцом, в главной роли.

Девушка выпрямилась и, повернувшись  к нему, задорно вскинула голову. Секунду смотрела ему в переносицу и протянула тонкую загорелую руку с ровными пальчиками, как у фарфоровой статуэтки:

- Ира!

Он аккуратно принял её руку в свою ладонь и улыбнувшись ответил:

- Дима.

Она залилась звонким раскатистым смехом.

- Что ты тут делаешь?   Дима!

- Ищу где получить простыни и наволочку, - продолжая улыбаться ответил он.

- А зачем тебе, Дима, простыни и наволочка? - слегка кокетничая, спросила она.

- Затем, что у меня есть куда их постелить! - уже не сдерживая свой смех, произнес он.

И тут все трое начали хохотать, сами не понимая почему.

Толстая кладовщица, была похожа в своем смехе, на закипающий чайник. Её могучие полные груди, обтянутые синим рабочим халатом, вскидывались вверх с каждым выхлопом смеха из полуоткрытого рта, обнажившего неровные зубы.

- Это, наверное, музыканты! - отдышавшись выдавила она из себя, - директор звонила, сказала ансамбль у нас будет жить. На массовках будут играть.

Они медленно шли рядом с хоздвора, держа в руках каждый свой комплект постельного белья.

Он успел рассказать ей, что, действительно, играет в ансамбле на ударных, что их четверо в ансамбле, но не женат он один, поэтому его оставили охранять инструменты и ждать, когда приедут «женатики» со своими половинами на открытие смены.

- А где вас поселили? - спросила она.

- Ещё не знаю, - ответил он, - мне пока сказали, что можно занять домик в секторе проживания техперсонала.   Окончательно нас поселят когда откроется смена.

- Ты уже выбрал себе домик? - спросила она.

Он мысленно вернулся к моменту выбора домика и улыбнулся.

Лагерь принадлежал мощному машиностроительному заводу.   У него была большая территория, выходящая на берег Азовского моря.

Все корпуса были построены из камня. К каждому была пристроена крытая деревянная веранда.

Административные домики тоже были каменными.

В них проживали, директор, старшая вожатая, повара, врач и кто-то ещё.

Остальной персонал проживал в деревянных домиках из фанеры, обшитой вагонкой. Домики  стояли на столбиках из красного кирпича и под ними, как говорится - гулял ветер.  

Домики были сезонными, с многочисленными слоями облупленной краски на наружных поверхностях, скрипящими и прогибающимися при ходьбе полами, и тонкими одностворчатыми рамами в окошках.

Домики возвышались над песком сантиметров на двадцать-тридцать. Это исключало, как казалось, подтопления во время дождей.

Поскольку в лагере почти никого не было, смена ещё не началась, ему позволили выбрать любой пустующий дом.

Он выбрал крайний, ближе к морю, с тремя узкими железными кроватями, у которых были отломаны ролики на ножках и вместо них торчали шипы, похожие на отпиленные гвозди.  

Кроме кроватей в домике были ещё две деревянные допотопные тумбочки, деревянная вешалка на стене и стеклянный графин с граненным стаканом.

Тонкая дверь закрывалась на хлипкий врезной замок, с однотипным ключом, подходящий к большинству дверей других домов.

Раздвинув кровати по углам, он оставил одну посередине комнаты и поставил по обе стороны кровати тумбочки. На одну водрузил графини со стаканом, на вторую поставил свой радиоприемник «Океан», который привез из армии.

Приемник был замечательным. Большой и тяжелый, он, в то время, подчеркивал имидж хозяина. Переносных магнитофонов практически не было.

Поэтому молодежь обходилась переносными радиоприемниками, типа Спидолы или ВЭФа.

На коротких волнах можно было поймать зарубежную музыку. Плюс, в узком диапазоне, активно выходили в эфир радиохулиганы со своими музыкальными трансляциями.

«Океан» - это как «Волга» среди «Запорожцев» в ряду радиоприемников. Серебристый, в деревянном корпусе, с большой шкалой на которой можно было найти названия городов всего мира. С боку была ручка переключения диапазонов. Эна сочно квакала, когда её поворачивали. Этот звук говорил, что внутри солидный поворотный механизм, с металлическими контактами и подшипниками на валу!

Он показал ей, где его домик.

Она улыбнувшись, сказала, что ей нужно идти готовить свой корпус к заезду и, легко развернувшись на стройных ногах, пошла по насыпной дорожке.

Так быстро расстались, с тоской подумал он, гася в голове разыгравшееся воображение.

- Ещё увидимся! - услышал он от удаляющейся красавицы.

Обед был назначен на 12:00.

Он рассчитывал увидеться с ней в столовой.

Однако, среди немногочисленных работников, готовивших лагерь к открытию, её не оказалось.

Или она питалась отдельно, или просто не пришла.

Настроение упало и он отправился в свой домик.

Поскольку кроме него жильцов в домике не было, он забрал с соседней кровати матрац, положил его сверху на матрац, выбранной им кровати и развернул на этом сэндвиче чистую  простынь.

С подушками, вообще не церемонился - свою положил в изголовье под простыню, а две с соседних кроватей, запихнул в одну наволочку и пристроил в изголовьи. Подушки были тощими, поэтому, в целом, получилось хорошо.

Солнце уже не так пекло и он отправился в душ.

Душевая была рядом, прямо под открытым небом и чем-то напоминала кабинки для переодевания на пляже. Деревянные поддоны лежали прямо на песке.

Было два отделения для мужчин и женщин, в каждом по две лейки.

Баки с водой стояли на стеллажах чуть выше кабинок.

Баки были выкрашены в чёрный цвет и хорошо нагревались на солнце.

Он с удовольствием стоял под горячей водой.

Казалось бы нужно было принимать холодный душ в такую жару. Но он ненавидел холод вообще и холодную воду в частности.

Сказалась служба на Дальнем Востоке.

Уссурийские морозы доходили минус 42 градусов.

Он служил в танковых войсках. Мороз на броне ощущался ещё холоднее. Уши и пальцы рук у него были обморожены. Поэтому, в любой холод они отзывались болью, как будто в них втыкали множество мелких иголок.

Хорошо отмокнув и изведя на себя кусок душистого детского мыла, которое лежало на полочке прямо в душевой ( кто-то забыл, наверное), он завернулся во вторую простынь из выданного ему комплекта и отправился в домик.

Там он раскрыл настеж окна и улегся на прохладную прстель, как был, в чем мать родила.   Потянувшись, широко, как позволяла кровать, расставил ноги и закинул за голову руки.

Из приёмника тихонько журчала музыка, сквозняк летал из одного открытого окна в другое, создавая приятную свежесть.

Он заснул.

Проснулся от ощущения, что на него кто-то смотрит.

Открыв глаза он увидел её.

Она тихонько сидела на краю кровати и с нескрываемым удовольствием рассматривала его тело, с рельефными мышцами без признаков жира.

Он, действительно, был хорош собою.

С одиннадцати лет занимался борьбой. Перед армией успел выполнить норму мастера спорта. Ему пророчили службу в спортивной роте, где-то в столице или крупном городе, но,   что-то пошло не так и в результате он оказался за 8 тысяч километров в забытом Богом краю, где с одной стороны были сопки и болота, а с другой - китайская граница, со злобными, в то время, китайцами, с которыми были постоянные локальные военные  конфликты.

Он смотрел  ей прямо в глаза.

Она было удивительно привлекательна. Прямые светлые волосы были собраны в мощный хвост на затылке. На бронзовом от загара лице выделялись огромные темные глаза с большими ресницами.

Маленький острый носик, как бы парил над двумя круглыми щечками, с румянцем, проступающим даже сквозь загар.

Нежный овал лица покоился на длинной шее.

Маленькие розовые ушки, делали её похожей на мышку…

Ничего в ней не выявляло напряжения.

Весь её образ, её поза были пропитаны каким-то блаженным расслаблением.

Она по-прежнему была одета в эти короткие шорты.

Её тугая, не очень большая грудь, была затянута рубашкой, завязанной узлом под которым  открывался ровный живот с тёмной ямочкой пупка.

Она положила руку на его бедро.

Он уже не мог делать вид, что спокоен.

Кровь заметалась по организму так, что удары сердца отдавались пульсацией во всех концах его тела от пяток до затылка.

Член вскочил так, будто в него подали струю сжатого воздуха.

Она с удовольствием обхватила его маленькой ладошкой.

Возбуждение накрыло его с головой.

Теперь он боялся только одного - как не кончить прямо сейчас, сразу… сказался накопленный сексуальный голод.

Он снял её руку со своего члена и тихонько пододвинулся к противоположному от неё краю кровати, освобождая место с её стороны.

Она поднялась и не отрывая глаз от его лица стала медленно развязывать узел на рубашке.

Под рубашкой открылся белоснежный кружевной бюстгалтер, с полуоткрытыми чашечками, поддерживающими упругие груди.

Он смотрел на её грудь и воображение почему-то нарисовало в голове чашечки для мороженного, в которых лежали белые шарики самого мороженного.

Она не сняла бюстгальтер и стала медленно стягивать с себя шорты.

В тон бюстгальтеру под шортами оказались белоснежные кружевные трусики, сквозь которые отчётливо  выпирала «верблюжья лапка», на которой начало расплываться влажное пятно.

Он смотрел, как она раздевается и с удовольствием отмечал, что она точно знает, что делает и чего хочет.

Она нагнетала в себе настроение каждым жестом, не торопясь поднимая волну удовольствия, которое уже проявлялось  в ней полуоткрытым влажным ртом…  мурашками прибегающими по коже…  участившемуся  дыханию…

Он смотрел  на это волшебное превращение, ощущая, как эта же волна возбуждения накрывала и его целиком.

Он уже мысленно сжимал её в своих объятиях, прижимался к её телу, покрывал его поцелуями, вдыхал его ароматы.

Она немного постояла перед ним, давая ему возможность в полной мере оценить и её фигуру и, так украшавшее её, дорогое бельё.

Потом она завела руку за спину и щелчком освободилась от бюстгальтера.

Два острых, набухших, розовых соска взметнулись снизу вверх, чуть отклонившись каждый в свою сторону.

Контраст между загорелой кожей и мраморно-белыми грудями, открывшимися его взору, ещё больше подчеркнул их идеальную форму.

Зацепив большими пальцами рук края своих кружевных трусиков, она,   качая бёдрами, стала медленно стягивать их вниз, поочередно освободив сначала одну ногу, потом другую.

Темный пушистый треугольник на лобке, окончательно снес ему голову. Он приподнялся, схватил её за руку и привлек к себе.

Кровать была узкой, и лечь рядом вдвоем не представлялось возможным. Спасибо жёсткой  сетке из крючочков с колечками и матрацам, не провалившимся под весом двух тел.

Она вытянулась вдоль его тела наполовину оказавшись на нём и страстно прильнула губами к его губам.

Они целовались жарко и жадно. Их языки переплетались как змеи в период весеннего гона.

Она потихоньку наползала на него и, наконец, усевшись на него верхом, завела его упругий член себе между ног.

Мышцы её влагалища, обильно покрытые выделившейся смазкой, приняли в себя его член, создав мощное давление не мешающее скольжению.

Фрикция за фрикцией, нагнетали в их тела заряд электрического тока, который, подобно короткому замыканию в критический момент,   разрядил их мощным импульсом оргазма.

Она кричала, он стонал, рыча как зверь, сцепивши зубы.

- Не останавливайся, - простонала она и он, удерживая её на волне сумасшедшего удовольствия, продолжал входить в неё  снова и снова.

Молодой организм справился с этим бешенным марафоном любви. Он кончил второй раз подряд. Сколько раз кончала она - считать было бесполезно.

Это был непрерывный полёт но волне неостанавливающегося удовольствия, на грани потери сознания.

Потом они долго лежали без сил, ощущая гулкое сердцебиение друг друга.

Это такая редкость, чтобы такая страсть, такое соответствие в ритме, чувственности и чувствительности обнаружилось у двух незнакомых, практически не знающих друг-друга людей, сразу.

- Я не хочу шевелиться, - прошептала она ему в ухо.

- Не шевелись, - пересохшими губами ответил он.

Потом они стояли вместе в душе.

- Хорошо, что в лагере никого нет, - сказал он.

- Ну как нет? - Загадочно улыбнулась она. - Хорошо, что тут, никого нет!

Он пошёл провожать  её к корпусу.

Они, практически, не разговаривали.

Просто держались за руки и, периодически, посмотрев друг на друга, начинали смеяться.

Выйдя на центральную аллею  лагеря, они направились к тропинке между высоких кустов, за которыми, метрах в тридцати, располагался корпус, который она готовила к открытию лагеря.

Они ещё не вышли из-за кустов, когда он увидел на веранде корпуса двух амбалов, которые развешивали гирлянды из флажков между опорами здания.

Он в недоумении остановился.

- А это кто? - удивился он.

- Да так…, - отвернулась она, - мой жених со своим приятелем. Приехали мне помогать.

Он оценил этих двух горилл.

Каждый был на полголовы выше него и весил, минимум, килограмм на двадцать больше.

- Ты что? Самка богомола? - с еле сдерживаемым смехом спросил он.

- Что не так? - удивилась она.

- Ты же понимаешь, что без драки здесь не обойтись?!   Я их голыми руками не свалю. Да и ломом, непонятно ещё, кто кого вынесет.   Или ты думаешь, они поверят, что я тут с тобой случайно встретился? А, вообще, мы так… про птичек разговаривали…

- Что не так?! - опять, с непониманием, повторила она.

- Всё не так! - он попытался сделать серьёзное лицо. - Я не собираюсь становиться между тобой и твоим женихом! Просто не собираюсь! Я два года на китайской границе выживал, чтобы сегодня жизнью наслаждаться, а не в чужих семейных разборках погибать!

- А-ааа! - протянула она, - поняла! Стой здесь!

Она решительно направилась к веранде и через минуту он услышал её крик. Дословно не мог понять, что она говорила этим бомбилам, с квадратными лицами, перепугано  стоявшими перед ней на полусогнутых ногах,   но « … к бениной маме!!!   Немедленно! »  - он расслышал отчетливо.

Через минуту от корпуса, тарахтя, отвалил мотоцикл, на котором, как два огромных мешка с картошкой, прижавшись друг к другу, сидели амбалы.

Мотоцикл просел на заднее колесо так, что выхлопные трубы чиркали по земле, а брызговик, вообще плашмя лежал в пыли.

Тарахтение удалилось за горизонт в лучах заходящего солнца.

Она выскочила перед ним сияющая и улыбающаяся во весь рот:

- Так лучше?! - спросила она и с разбегу обхватив его шею руками, впилась в его губы сумасшедшим поцелуем.

- Ты не нормальная! - Прошептал он и обнял её за талию.

Смена началась, через два дня. Всё это время они, практически, не вылезали из постели в его домике.

Кровать, видимо, изготовленная ещё при революции, выдерживала их скачки с достоинством. Не выдержал пол в домике. Шипы на ножках пробили подгнившие доски и однажды они, вместе с кроватью, провалились вниз.

Кровать уперлась в песок, слегка не достав до пола внутри дома.   Они радостно отметили, что не убились и, даже, ничего себе не сломали, и ему не погнули…

Оценив разрушения, решили кровать не доставать. Переживать второй раз этот треск и свободное падение - желания не было. А вот в остальном - желание было.

Музыкантов поселили в каменном доме, всех вместе и к ним же подселили их жён, но лишних кроватей не дали. Да если бы и дали - ставить их было некуда.

Он спал один на кровати и посмеивался, глядя, как «женатики» пытаются устроиться на одной кровати со своими женами. Гитаристы были парнями спортивными. Их жёны были им под стать.

Каждый раз долго они крутились выдумывая новые возможности  для рационального использования узкого кроватного пространства. Однако, ничего рациональнее позы «валетом» не придумывалось. Они так и спали просунув ноги сквозь прутья спинок кровати возле голов друг-друга.

Органисту было легче. Он сам был маленький, метра полтора ростом. У него с детства было что-то с одной ногой. Она сохла и поэтому он ходил прихрамывая.

Жену себе он нашел такую же маленькую. Они легко помещались на этой узкой кровати, ещё и место оставалось.

Свои любовные встречи с Ириной они перенесли на «после отбоя» в ленинскую комнату.

Замок в ленинской комнате был из тех же, что стояли в фанерных домах, поэтому они легко открывали двери «своим» ключом, припрятаном при сдаче домика.

Она выпросила у завскладом матрац и пару чистых простыней, которые они прятали за шкафом с барабанами и горнами.   А ночью расстилали  всё это на полу, с хорошими деревянными досками и творили всё, что хотели.

В ленинской комнате были большие окна, с множеством маленьких стекол в узорчатой раме. В окна ярко светила луна. Это придавало встречам особую романтику.

Главное было не заснуть и вовремя расползтись по своим корпусам после опустошающего, и изматывающего  секса.

Страшно было представить, что было бы, если бы их застукали утром голыми в Ленинской комнате!!!

Старшая вожатая лагеря - была похожа на гиену, выбирающей себе жертву среди мужского населения персонала лагеря.

Она давно положила глаз на музыкантов, но всех,   кроме одного, от неё зорко охраняли жёны.

Обширная  блондинка бальзаковского возраста, с претензией на неотразимость и  огромной копной накрученных на бигудях волос.   Посередине головы она носила пилотку, прибитую к волосам десятком заколок.

Волосы спадали на её белоснежную рубашку с настоящей военной портупеей, змеей проползающей между двух огромных грудей. Груди были такими большими, что на них легко мог разместиться  его радиоприёмник!

Она регулярно подходила к нему и загадочно закатывая глаза шептала ярко накрашенными губами:

- У нас закон такой: сначала спят со мной, а потом с кем хочешь!!!

При этом она вскидывала голову, как необъезженная лошадь, фыркала и даже била начищенным копытом по тротуарной плитке лагерных дорожек.

Её сожитель, тонкий и длинный баянист, с лицом скрытого алкоголика, который играл  по утрам на зарядке, при виде такого откровенного флирта, кусал губы, делал обиженное лицо и всячески демонстрировал свою ревность.

Дима, в таких случаях, всегда искал глазами Иру, а найдя, улыбался ей, принимая в ответ такую же, понимающую, ехидную улыбку.

Дима стал своим в коллективе лагеря. Не будучи связанный семейными обязанностями, он, в отличии от своих женатых коллег-музыкантов, мог проводить свободное от массовок время, как хотел.

Однажды директор лагеря попросила его подменить заболевшего вожатого.

Дима подменил и ему понравилось.

Легкий на подъем, спортсмен, с хорошим чувством юмора - он стал любимцем детей. Дошло до того, что отряды просили у директора прислать именно его на подмену.

С вожатыми он сдружился. Директор в благодарность за подмены, в конце сезона выплатила ему полное вознаграждение вожатого.  

Поскольку за игру на массовках им не платили (лагерь предоставлял жильё и питание), он оказался единственным из ансамбля, кто, всё-таки, разжился деньгами. А деньги никогда не бывают лишними.

Три летних месяца пролетели, как один день.   Сезон закончился, все разъехались по домам. Однажды, в конце сентября, ему домой позвонили и пригласили в ресторан на встречу коллектива лагеря.

Ехать нужно было в другой город.

Повез Диму на встречу отец на своей Волге. Дима водил машину, но на такой встрече неизменно пришлось бы выпить с друзьями за встречу. Садиться выпившим за руль было не в его правилах.

Они немного опоздали. Поднимаясь в ресторан, Дима увидел у крыльца знакомый мотоцикл с амбалами.

Они понуро сидели прижавшись друг к другу и молча курили.

Войдя в зал, Дима утонул в радостных криках своих друзей по  лагерному труду. Его обнимали, хлопали по плечам и спине, усадили за стол. Тут же приплыла «штрафная».

Он сказал проникновенный тост, в котором упомянул присутствовавших, золотые дни работы в лагере, моменты, которые молодость и жизнь дарит всем, и которые нужно не пропустить, и т. д.

Говорить он умел. Тост прошёл на ура! Все выпили и праздник покатился дальше.

Он сель на свое место.

Напротив него сидела Ирина. Она не бросилась к нему вместе со всеми.

Она просто сидела и смотрела ему в глаза. А он смотрел ей в глаза. Вокруг все шумели, выпивали, пели песни. Они тоже шумели, выпивали, пели…

Но при этом смотрели друг другу в глаза.

Трудно было понять, что у неё было в голове. Кольцо на её безымянном пальце, говорило что сценарий с замужеством был реализован в соответствии с планом.

Почему?

Он не понимал.

Хотя, какое ему до этого было дело?

Глубоко в душе, он признавался себе, что сдался бы ей, если бы она захотела чего-то более серьёзного в их отношениях.

Но, она не сделала и полшага в этом направлении.

Они расстались, как и встретились - неожиданно.

Она так и осталась для него загадкой на всю жизнь.

Невеста, выгнавшая жениха ради сумасшедших любовных встреч с другим, при этом ни разу не обозначившая интерес к этому другому дальше  матраса на полу ленинской комнаты.

Женщины…

Их невозможно понять!

Да и не нужно…

12.05.24