Не поле перейти

Не поле перейти. Супружескую жизнь прожить –  Гурий Львович Старкин был образцом семьянина и мужа. Но мог ли он признаться самому себе, либо кому похвалиться, что уже более 20 лет живёт счастливо со своей Снежаной Игнатьевной?

Гурий Львович любил Снежану Игнатьевну и, пожалуй, это было самой главной его ошибкой. Нельзя никогда, ни под каким предлогом, даже под страхом смерти, жениться на любимой женщине. Вас неминуемо ждут неприятности, из которых банальные рога – это ещё не самое страшное, что вам придётся вынести и пережить («пережить» – не «прожить дольше»: ни одному мужчине не удавалось в этом смысле пережить свои рога. Однажды появившись, они уже не отпадут, и – хочет он того, или не хочет, но каждый мужчина уносит свои рога с собой в могилу).

Но тут речь не о рогах. Снежана Игнатьевна никогда бы не изменила своему мужу. Почему? Для ответа на этот вопрос достаточно было взглянуть на её трусы. Они всегда наглухо закрывали её тело от нижнего женского предела до пупка включительно. Чуждо было Снежане Игнатьевне всякое эротическое вольнодумство. И не потому была она такой благодетельной, что от жгучих искушений стоически воздерживалась, а потому, что не мучили её никакие искушения. Ей даже, любимый будто бы муж, в последние годы стал казаться досадной помехой в кровати. Чего лезет? Полы не мыты, бельё не стирано, потолки не побелены, в углах паутина. И это всё притом, что Гурий Львович, как дурак, уже третий десяток лет водки не пил, с женщинами налево не гулял и Снежаны Игнатьевны, даже сильно осерчав, ни разу пальцем не тронул. Был, правда, однажды случай. Отдыхала Снежана Игнатьевна в домоддыхе, в Судаке. Месяц её не было. Гурий Львович в своей деревне следил всё это время за свиньями, выдаивал двух коров и одну первотёлку и воспитывал троих сыночков-малолеток, которым нужно было одёжки постирать, кушать сварить и носы повытирать, чтобы от соседей не было стыдно.

Да, в деревне жила семья Старкиных. И работали Гурий Львович и Снежана Игнатьевна учителями. Биолог и преподавательница немецкого. В школе – ученики, комиссии из РОНО, дома – семья, обязательное домашнее хозяйство.

Так вот, в каникулы приехала загорелая Снежана Игнатьевна со своего домоддыха и, вместо того, чтобы похвалить Гурия Львовича, на шею ему кинуться – она строго его спросила: «А почему цветочки мои не поливались? ». Вместо ответа тихий Гурий Львович взял из сарая косу и любимые цветы Снежаны Игнатьевны все под корешок и скосил.

После этого он опять беспрекословно любил свою ненаглядную учительницу, хотя и занимался онанизмом, отвернувшись к стене ночью, когда сном праведницы засыпала его праведная жена Снежана Игнатьевна. Таким образом, его любовь, можно сказать, перешла в иную, более возвышенную, стадию, потому как не требовала от предмета любви никакого телесного износа.

Конечно, истории известны случаи, когда мужья в подобном режиме сосуществования благополучно дотягивают до старости и спасительного полового бессилия. Но случаи эти редки. Гурий Львович не мог стать героем такого романа. Может, потому, что вёл в школе биологию, а там каждый день приходилось рассказывать юным деревенским оболтусам про то, как на каждом шагу вокруг нас происходит размножение. Даже среди червяков. Да и сами оболтусы при случае не терялись. Сестрёнки Радайкины бегали вечерком в придорожное кафе, где за тарелку пельменей раз, а то и два в неделю отдавали проезжим дальнобойщикам свою невинность.

И у Гурия Львовича, наверное, крыша поехала. Он вдруг представил себе, что как-нибудь может совершить эякуляцию не в ладонь, не на стенку, а в соседку, девицу Аляпкину, которую сам всегда считал набитой дурой. Нет, это не было никакой натяжкой. Аляпкина в своё время с трудом окончила восемь классов. Парни обходили её стороной из-за скверности характера, и в девах Аляпкина засиделась до 28 лет. Тем не менее, интерес к половой жизни у неё не ослаб. Прослышав, что у Гурия Львовича есть дома видеофильмы про откровенную любовь, Аляпкина стала выпрашивать у стеснительного педагога кассеты и местами засмотрела их до дыр. Это, однако, не означало, что Аляпкина прискачет по первому зову, по первому свисту и с радостью подставит Гурию Львовичу своё заплесневелое сокровище. Старая дева – уже само по себе явление аномальное, а тут ещё и дура вдобавок. Тем более, место предполагаемого преступления – деревня. На селе от греховного замысла к его воплощению должны уходить годы. Сегодня ты поговорил с женщиной о погоде, через три месяца зашёл посоветоваться насчёт бройлерных кур. На следующую весну можно рискнуть, невзначай коснуться руки. Года два женщина будет вспоминать об этом прикосновении, в ней постепенно будет происходить кристаллизация полового чувства к этому – ах! – смельчаку. Ещё лет через пять дружба уже может зайти так далеко, что для обоих ситуация покажется, или даже окажется безвыходной. И где-нибудь на соломе, в тёплом ли силосе, коллизия благополучно разрешается. Иногда на это не хватает жизни.

Гурий Львович уже преодолел на пути к Аляпкиной несколько необходимых этапов. Инкубационный период шёл к завершению. Завидев Гурия Львовича, Аляпкина мазала губы чем-то белесым, похожим на сперму, и в цветной праздничной юбке становилась раком в огороде, делая вид, что прореживает на грядке густую морковку. Профессиональные шутки биолога в присутствии Аляпкиной по поводу неловкости местного племенного быка Артемия вызывали у неё эротическое «Гы…», которым она недавно пополнила небогатенький свой словарный запас. Видать, специально выучила, рассчитывая на общение с интеллигентным Гурием Львовичем. Руки её, он, правда, ещё не касался, но уже прокатнуться с учителем Старкиным на базар до Новоорска Аляпкина дала согласие.

Поехали. И после базара наступило самое интересное.

Гурий Львович на обратном пути завернул на Кумак – очень даже заметную и полноводную речку в Восточном Оренбуржье. Лето, жара. В этом году Аляпкина перед ним разденется, искупается, а к следующему, глядишь, уже так отмякнет, что уже можно будет ей и своё семя пристроить. Она хоть и дура, но не железная же.

И всё шло, как по нотам. В тенёчке под клёнами остановил Гурий Львович машину. В двух шагах – тихий затончик. На мокром песке у кромки воды – лягушки. Значит, место экологически чистое, если возле воды живые лягушки.

Расстелил Старкин в тени одеяльце, разложил на нём рыбные консервы, хлеб, водку. У нас, в России, с водкой любое дело легче решается. Если раздетую девушку ещё и водкой напоить…

Аляпкина ушла в кусты, платье снимать. Вышла – ничем особенным не удивила. Трусы – как на Снежане Игнатьевне – до пупка. Белые. Выбивается из-под них рыжий кучерявый волос. Отродясь, видать, не знала Аляпкина, что такое бритва и как за ногами ухаживать. Лифчик, правда, авангардный: с большими дырками на месте розовых сосков. Купила, видать, на центральной усадьбе. Туда в базарные дни на шикарной иномарке бальзаковского возраста приезжал коробейник Миша и под вывеской «Second bust» торговал гуманитарной помощью из европейских публичных домов. Диковинные вещички покупали не только местные модницы, но и просто любители прекрасного. Предметы дамского туалета развешивались потом на видных местах в комнатах для гостей, там же, где для шика на полочках выставлялись пустые баночки из-под пива и красовались портреты киноартистов и космонавтов.

Вместе с трусами лифчик полуобнажившейся девицы, по-видимому, составлял гарнитур, потому что был цвета картофельной ботвы.

Лицо у Ляпы от жары раскраснелось, покрылось потом. Не фотомодель. Скорее мымра. Но что делать – уж какая попалась. Может, ещё и через год не даст. А даст, так разболтает. Тогда лучше застрелиться. Позор будет не столько в том, что взблуднул, а в том, что с дурой Аляпкиной. Ведь не один Старкин, а весь посёлок знает, что она дура. Ну, ладно, сегодня они только вместе посидят, искупаются – и всё. Хвалиться особо Аляпкиной будет нечем.

Девственница хряпнула полстакана водки, закусила скумбрией и пошла в воду. Старкин прыгнул с разбегу, но плавал от Аляпкиной на дистанции: чтобы не давать ей повода потом говорить, что приставал, мол, нахал этакий. Чуть опередишь события – потом не отмоешься. Нужно, чтобы сама начала приставать. Но для этого ещё пару лет нужно выждать. Это сколько тогда Гурию Львовичу будет? Уже где-то под пятьдесят. Нужна ли будет ещё Аляпкина? Да и бабы вообще?

Но в этот день в завоевании тела девственницы Аляпкиной Гурий Львович неожиданно продвинулся почти вплотную. Он просто так сказал, без всяких мыслей, когда Аляпкина вылезла из воды, что надо бы ей волосню её рыжую побрить. Потому что некрасиво, по-колхозному. Белые трусы намокли, сквозь них все реквизиты рыжей мымры наглядно просматривались. И Аляпкина согласилась. Сняла свои трусы-наволочку, улеглась на одеяло и сказала: – Брей! – она вдруг перешла на «ты» – только не приставай, я ещё девушка. Ты же на мне не женишься… – Да, не женюсь, – подумал Старкин, застигнутый врасплох неожиданным поворотом дела. Откровенно говоря, к подобному развитию событий он не был готов. Он даже не захватил презерватива… Бритвы, правда, были. Он только что купил себе в Новоорске десять упаковок «Биков» для чувствительной кожи, была и пенка для бритья…

Два стакана!.. Да эта девочка уже весь пузырь высосала, ей сейчас и море по колено. Можно её мокрую волосню вместе с кожей рвать – не почувствует.

Пошёл к машине, взял оранжевый одноразовый станок. Взглянул в сторону, где разлеглась голая девица. Нет, определённо что-то тут не так. Аляпкина и две бутылки может выпить – и ничего. Сегодня такого быть не могло. Ладно. Обломил на станке планочку, чтобы не мешала срезать длинный волос…

Аляпкина уснула. Гурий Львович её добривал уже спящей. Раздвигай ей ноги, сдвигай, хоть в узел завяжи – никакой реакции. Рассмотрел во всех подробностях. Наверное, мог и не только побрить. Станок скользил легко, Старкин обрил пьяной своей подружке не только все сокровенные складки и промежутки, но даже и кривые её ноги. Господи! Ведь у неё ещё и ноги кривые! Вообще это всё – всё, от начала до конца – какой-то сплошной маразм. Ведь он учитель, женат, отец троих детей. Мальчика, мальчика и – ещё одного, который меньше всех, мальчика. На хрена сдалась ему эта пьяная дура? Старкин ещё раз оглядел своё голое сокровище. Нет, наверное, всё-таки онанизм лучше. Может, потому, что сам он не пил? За рулём всё-таки. Сплюнул, пошёл купаться.

Гурий Львович вышел из воды, присел возле спящей своей дуры. Взял соломинку, решил ей пощекотать обритую гениталию. Вроде как игра такая. Подумает Аляпкина, что муха, шлёпнет себя спросонья по причинному месту – а мухи-то и нет. То-то смеху будет!

И стал Гурий Львович щекотать. Вот тут-то он и попался!

Из-за кустов тальника с рёвом вылетела серебристая машина, сделала на песке полукруг и остановилась. Пыль, конечно, столбом. Потом, когда пыль осела, из машины вышли три точь-в-точь бандита: короткие стрижки, руки колесом из-за накачанных мышц, морды наглые. Новые русские. Или бригада по убийствам, наши герои и современники.

Если уже много наубивали, то бригада коммунистического труда.

Вышли ребята из машины, да так и остановились, как вкопанные. Перед ними над голой девицей слегка в замешательстве полулежал зрелый мужчина, который даже не успел выдернуть соломинку из трепетного закоулка своей подружки. Но девица уже проснулась. Появление посторонних и явно не знакомых зрителей произвело на неё неизгладимое впечатление: она вытаращила глаза и не могла, а, скорее, просто боялась пошевелиться. Самый толстый из группы, видать, бригадир, зловеще улыбнулся и обратился к Гурию Львовичу, подозревая в нём хозяина мизансцены: – что? играем?

Старкин не нашёлся ничего на это ответить, пожал плечами и отодвинулся от Аляпкиной.

– Твоя? – опять спросил бригадир, – на что Гурий Львович опять пожал плечами и ещё дальше отодвинулся от голой дуры, прикинув, что, в данной ситуации, признание в близком с ней знакомстве, может стоить ему жизни.

Бригадир увидел соломинку, торчащую в Аляпкиной, вынул её, а потом решил созорничать и провёл золотистым стерженьком по выбритой и оттого беззащитной и чувствительной лобковой поверхности. На что она дёрнулась и догадалась весь свой стыд прикрыть ладошкой. – Ребята, может, поиграем? – обратился порозовевший бригадир к своим друзьям-убийцам. Но не встретил в них единодушия. Наверное, потому, что в преступной своей жизни они и так каждый день кого-нибудь насилуют, а потом ещё и проституток покупают – зачем им ещё эта дополнительная нагрузка в виде рыжей мочалки с тупыми, как у коровы, глазами? Видимо, поэтому один из них, как потом выяснилось, Санёк, сказал: – я сюда купаться приехал. Юрок сказал: – не знаю, жрать хочется. И вообще мы не за этим сюда приехали.

Бригадир, а его звали Толян, оторопел от такого поведения братвы: – не мужики, что ли?.. – Ну, как хотите, – пробормотал он и стал снимать свои бандитские штаны.

– Вы за это ответите – у Аляпкиной вдруг прорезался её хриплый от страха голосок, – я ещё девушка. Толян задумался: – Юрок, это по твоей части. У тебя приборчик маленький, ты начать должен. Гурий Львович всё это время изображал независимого наблюдателя ООН. Рисовал на песке митохондрий и думал о самом важном: лишь бы не убили. Убивать его никто не собирался. Да и насиловать Аляпкину бандиты особенно не рвались. Она даже обеспокоено на песке зашевелилась.

Раздевшийся до семейных трусов, Юрок не мог оторваться от палочки шашлыка. Санёк плескался, фыркал в середине омута. Бригадир Толя нагишом стоял возле Аляпкиной, но у него было ощущение, что он немного поспешил. Получалось, что кроме него никому эти половые игры были не нужны. И как в такой стране не будут проблемы с демографией? Вон, набежали на Русь татаро-монголы, осеменили женское население – и окрепла русская нация. И через триста лет благодарные потомки свергнули ненавистное иго. Да и всякие половцы изрядно потрудились, чтобы ещё одним нашим современникам, скинхедам, не стыдно было за свои арийские черепа…

В общем, было тут над чем подумать и даже пофилософствовать. И по всем статьям выходило, что обратной дороги нет – нужно действовать. Если ты ещё к тому же и патриот.

И, в конце концов, всё разрешилось благополучно. Девицу изнасиловали. Она не то, чтобы очень сопротивлялась – она не сопротивлялась совсем.

Решившемуся, наконец, Юрку, она сказала, когда он взялся раздвигать ей колени: «Вы за это ответите». И отвернула от него лицо, чтобы не смотреть в глаза этому скоту-насильнику. То же самое сказала Аляпкина и бандюге-бригадиру, напомнив ему, что она ещё девушка. Санёк так и не подошёл и в оргии не участвовал.

А бригадир, после того, как удовлетворил на Аляпкиной свои животные инстинкты, ещё не надев трусов, с мокрым обвисшим членом подошёл к Старкину и спросил: «А, может, ты тоже хочешь? – Иди». Наглец. Ничего святого.

Но, хотя Аляпкина после бандита-бригадира лежала совершенно общедоступная, Гурий Львович не пошёл претворять в жизнь свою недоделанную мечту. Гордо он смотрел в сторону, в даль, за горизонт. Не нужно ему подачек от этих нелюдей.

А нелюди ещё раз искупались, уселись вокруг кучи шашлыков, фруктов и прочей закуски. Выпили несколько бутылок водки, поспорили до хрипоты.

Гурий Львович старался в их сторону не смотреть. Внутренний голос подсказывал ему, что добром всё это не кончится. И дурные предчувствия его не обманули.

На Старкина упала чья-то тень. Он её почувствовал кожей, потому что сразу резко похолодало. Подошла эта морда, этот выродок, бандитский бригадир. Тронул Гурия Львовича за плечо. «Это конец» – подумал биолог. У которого ещё всё могло быть впереди. Сейчас начнут убивать, как свидетеля. Он втянул голову в плечи. Ведь сказано же в Библии: «Не греши. Зачем тебе умирать раньше времени? ». А время, по мнению Гурия Львовича, ещё совсем не пришло. Ну, беспокоит слегка простата, но с этим жить ещё можно.

Согрешил: польстился на дуру Аляпкину. И не трахнул, а теперь вот – погибать приходится. Нужно было соглашаться, когда этот отморозок приглашал после себя на Аляпкину. Пойду, если спросят, какое последнее желание. Поживу ещё минут пять лишних. Хотя, не спросят. Не те времена. Замочат, как лишнего котёнка…

Толян ещё раз пихнул в плечо Старкина. В руках он держал бутылку водки и букет из шашлыков: «Мужик, ты это… не обижайся… да и это… она же, в принципе, сама… Она тебе кто?.. » Не дождавшись ответа, добавил: «Мы тут новую тачку приехали обмыть… Вот… от нашего стола – вашему столу…». И, не найдя, куда положить свои скромные дары, потому что кругом песок, снова подошёл к Аляпкиной и опустил продукты на скомканное одеяло, прямо между её ещё раскинутых нараспашку ног.

Бандиты ещё немного посидели, поговорили, потом сели в свою серебристую машину и уехали.* * *

Толян давно мечтал купить себе крутую машину. Все мечтают. Но у большинства россиян, неизвестно почему, понятие «крутая» несовместно с понятием «отечественная». Неизвестно почему, Толян мечтал о российской марке. Что-то ему в голову втемяшилось, что наши машины больше приспособлены к нашим дорогам, к ним легче доставать запчасти, да они и дешевле. Друг Витя многократно его отговаривал. Что, мол, не будешь ты из-под неё вылазить. Мол, российскую машину уже после покупки нужно ремонтировать. Но Толян на это весьма резонно отвечал: «А руки на что? ».

И купил. Машина называлась «Баргузин». Очередное чудо советского автомобилестроения. Одиннадцать штук баксов. Поддержал Толян отечественного производителя. Пригнал машину с завода, засучил рукава, взялся все детали скручивать воедино. В принципе, оказался прав. Где-то что-то подпилил, подбил молотком, что-то подклеил – ничего. Можно ездить. Если раз в неделю гайки подтягивать, то нигде и не гремит. На заводе честно предупреждали: хочешь, чтобы не гремело – это ещё одиннадцать штук. Выходит, Толян на покупке своего «Басурмана» ещё и наварился.

Покупку решил обмыть с друзьями. Пока – просто символически, в узком кругу, бригадой. Бригадой не в смысле бандитами-головорезами-уголовниками, а – обыкновенным рабочим коллективом слесарей-ремонтников с газокомпрессорной станции. Откуда, кстати, деньги на машину взял? Опять-таки, без единого убийства. Уловил момент – продал акции Газпрома, взял в банке ссуду – и громыхающее чудо «Басурман» – «Баргузин» в кармане.

Собрались обмывать, а гулять-то и не с кем. Витёк на сессии. Мастер, Сергей Николаевич, затеял с начальством тяжбу, ему не до праздников. Оставались Юрок, да киповец Санёк.

С утра на работе оформили плановый выезд на газопровод. По дороге заехали в Новоорск, на базарчик, накупили водочки, шашлыков, бананов и свернули к речке. Да, там же, на базарчике, решили постричься. И парикмахерша, желая сделать приятное молодым ребятам, постригла всех «под бандитов». А они и не обиделись. Бандитом, как и проституткой, сейчас быть престижно. Каждый россиянин, которому по разным причинам не удалось достигнуть таких вершин, втайне им завидует.

Вышли из парикмахерской, глянули друг на друга и расхохотались. Особенно походил на крутого громилу Толян: короткая толстая шея, широкие накачанные плечи, кривые, как у Бельмондо, ноги.

И вот в таком виде, на серебристом Толяновском «Басурмане» и свернули друзья к речке. С шиком, на скорости подъехали. На песке Толян красиво затормозил: кто сказал, что на российских машинах тормозов нету?! Подушек безопасности нету, а тормоза есть. Их ещё в аэродинамической трубе продувают.

Толян открыл дверь, стал выходить, когда пыль ещё не рассеялась и тут же, с подножки, чуть не наступил на абсолютно голую девицу. Чуть, блин, не наехали, не задавили. При более внимательном рассмотрении обнаружилось, что девица не одна, а возле – ещё какой-то худосочный мужичонка в сатиновых трусах.

У Вадика что-то не заладилось с университетом. Накопилась куча несданных зачётов. Экзаменов. Нужно было или сдавать, или… В общем, Вадик выбрал академический отпуск. Тем более, что было это уже не впервой. Время пребывания Вадика на факультете журналистики МГУ приближалось к восьми годам и грозило опять растянуться на неопределённый срок.

И поехал Вадик в деревню, к родителям. Чтобы не сидеть у них на шее, даже устроился на работу. Мотористом – качать воду на совхозные поля. Работа – не бей лежачего: утром включаешь мотор, вечером выключаешь. Время от времени подтянуть на насосе сальники, либо набить новые.

Мотор с насосом в специальном, похожем на погреб, сарайчике, где летом всегда прохладно. И даже стоял широченный, разложенный диван-кровать, где в знойные дни после обеда можно было прекрасно отдохнуть. Только неизвестно, правда, от чего. С утра валялся, слушал «Спидолу», Сашу Чёрного читал, потом обедал бутербродом с маслом и со свежим, пахучим огурчиком. А после обеда – опять на диван, опять отдыхать… Дни помогала коротать Нина Андреевна, молоденькая учительница начальных классов. Хотя она и говорила «звОнит» и «крантик», однако при близком общении показала себя довольно смышлёной и поначалу даже девственницей. Последнее обстоятельство, по-видимому, её уже давно угнетало, но не могла она позволить решить наболевшую проблему грубому сельскому механизатору. Была у Нины Андреевны интуитивно-инстинктивная тяга к людям интеллигентным и образованным. Вот, как, к примеру, таким, как из Москвы приехавший Вадик. Которого уговаривать долго не пришлось.

Ну, это, конечно, так, общая схема. На самом деле был, конечно, традиционный период знакомства, который проходил под звуки танго на танцах в местном клубе. Учиться танцевать танго совсем не обязательно. После того, как начинает играть музыка, нужно подойти друг к другу, обняться и начать топтаться посреди зала. Обняться – грудь к груди, бедро – к бедру. Очень волнующе. Иногда музыка из-за этого прямо в голову ударяет. В это время пальцами, ладонями можно деликатно обследовать тело девушки, тактильно и сенсорно выявить расположение крепёжных элементов её нижнего белья, а также и приблизительный его фасон. Нина Андреевна на этот счёт ничем особенным не выделялась. В чём, после прогулок в роще при луне, осторожных, а потом уже и неудержимо-страстных поцелуев на прохладных травках, Вадику посчастливилось убедиться. Ну, а дальше…

Дальше – Нина Андреевна зачастила к Вадику на работу. Потому что у неё были летние каникулы, а у Вадика – укромный отдельный офис с облупленным диваном. Посреди офиса с влажным земляным полом, правда, урчали мотор с насосом, чего, отнюдь, не являлось помехой для молодой пары. То, что она невинна, Нина Андреевна подчёркивала на каждом шагу: девственное, мол, ложе, ещё не смято смертною рукой. Когда девушка об этом настойчиво рассказывает, всячески подчёркивает, то, ясный перец, с этим нужно что-то делать. Она ищет каких-то убедительных доводов, чтобы, при соблюдении всех необходимых приличий, устранить-таки досадную препону. Вадик всё это сразу смекнул и не стал тупо настаивать на отношениях, которые могли привести к позорной дефлорации. Он сделал вид, что девственность Нины Андреевны ему самому дороже всего на свете. Но, ведь можно как-то общаться, чтобы и волки были сыты, и целки целы. Целуя, и при этом, всё смелее и смелее поглаживая под одеждами Нину Андреевну, он заинтриговал её всякими таинственными намёками. Что, мол, если любишь, то можно всё и по-другому. И не будет никаких повреждений. А однажды, когда в его страстных объятиях несчастная девственница не находила себе места, он, словно бы невзначай подставил ей своего взволнованного, вздыбившегося, дружка. Нет, он не сказал ей пошлое: «Соси! ». Со стоном, нежно, просительно, он прошептал: «Поцелуй…». Ну, и дальше пошло всё, как по маслу. Вадик очень гордился своей педагогической победой. Он потом ещё много раз, для закрепления материала, повторил, что нет в их обновлённых отношениях ничего постыдного, что он понимает, как важно Ниночке до замужества сохранять свою чистоту. И он, как бы ему ни было трудно, никогда не переступит запретной черты, чтобы не навредить грядущему Ниночкиному замужнему счастью.

Ведь как бывает? Ночь. Луна. Поцелуи, праздник прикосновений. Уже произошло всё, даже признания в любви. Не было, только одного. Чего нельзя. И для девушки только нужны подходящие слова, чтобы и то, чего нельзя, стало можно. Что-то, вроде: «Сезам! Откройся! ». Она уже готова, она уже ждёт этих слов. Но, ошибёшься, не то ляпнешь – и всё пропало. Сформулируешь обоснование из красивых слов – она твоя. В такие минуты красиво соврать – святое дело.

Созревшие девушки на пороге новой, взрослой, жизни мечтают, чтобы их обманули. Они хотят близости с мужчиной, но не так, чтобы мечту эту можно было произнести вслух обыкновенными словами. Когда вслух, открытым текстом – это уже грубо, стыдно. Да и вообще – как кто-то мог подумать, что они могут захотеть всего этого грязного безобразия! Но встречи с юношами, разговоры с ними, кажутся вполне безобидными. – Ну и что такого, говорит себе девушка, – если мы сходили с ним вместе в кино? – Ну и что, если он взял меня за руку? – Потом – Мы только поцеловались…

Потом… Юноша-старшеклассник убедил свою подружку что, если она станет «в стоечку», то есть, на четвереньки, то он ей сделает очень хорошо, и детей не будет. Всё, что мальчик до этого делал девушке и говорил, было, действительно, очень хорошо и нежно. Могла ли она сомневаться, что на этот раз он сделает ей что-нибудь дурное? Ну, встала, как он просил. Хорошо не получилось. Даже вышло больно, но вытерпела. Потом ещё несколько раз пробовали – не убедил её мальчик, что это так уж хорошо. Просто целоваться было интереснее. А потом она ещё и забеременела. Обманул? Наверное, немножко – да. Но, ведь девушка для того и встречалась, она сама хотела этого обмана… Однажды (наш герой опять выбрал подходящий момент) Вадик шепнул Нине Андреевне, что, если он очень осторожно постарается к ней войти, то всё её природное сокровище останется в целости и сохранности. На тот момент на учительнице не было уже не только трусиков, но и платья. А в руках она уже привычно сжимала то, чего, оказывается, могло в неё войти совсем безобидно. Она ещё раз осмотрела его со всех сторон – ну, да, ничего страшного. Даже – такой красивый! Поцеловала, отчего он ещё больше напружинился, заблестел своей глянцево-фиолетовой головкой. И – легла поудобнее. Вадик ещё попросил коленки развести подальше, чтобы, значит, обеспечить максимальную безопасность, истекающему соком, атрибуту невинности.

Получилось совершенно замечательно. Невинность даже не пикнула. В следующий раз Нину Андреевну уже и упрашивать не пришлось. Быстро сняла трусики, легла и широко-широко раздвинула коленки.

А тут ещё Вадику подвернулось медицинское пособие, где про эластичность девственной плевы был целый абзац. Выходило, что у некоторых девушек она может растягиваться, как резиновая. Вадик эту полезную, очень своевременную, строчку Нине Андреевне показал. Которая ноги уже так сильно не раздвигала, и осторожно с Вадиком допускала некоторое разнообразие поз, но хотела всё-таки своему смелому поведению иметь научное оправдание.

И наступила у них после этого яркая, насыщенная экспериментами и открытиями, полноценная любовь. Нина Андреевна была очень довольна, что, несмотря на сильное искушение, сохранила главное, чем должна дорожить девушка. Вадик радовался, что нашёл для подружки нужные слова. Они со стороны, может, и казались не очень убедительными, но роль свою сыграли.

Так радуется кандидат в депутаты, который, бормоча в народ одинаковые со всеми другими кандидатами слова, находит вдруг спасительную, очень чувствительную для электората, строчку.

Которая и приводит его потом к заветному депутатскому креслу…

Есть аксиома, которая говорит, что никакое счастье не только не может быть бесконечным, но и долгим. Праздник на Вадиковой улице кончился совсем неожиданно, и неприятность пришла со стороны, откуда он её никак не ожидал.

Нину Андреевну комсомольская власть наградила путёвкой на молодёжный семинар в Эстонию. Комсомол доживал последние дни, но мероприятия по инерции ещё катились. Вадик свою фею проводил. Десять дней – это практически туда и обратно. И, действительно, время пролетело быстро. В жаркий июльский полдень Нина Андреевна в ярком розовом платье легко сбежала к Вадику в землянку по прохладным деревянным ступенькам. Платье было короткое, плотно облегало девичью фигурку, и едва доходило до. Вернее сказать, едва прикрывало. Но рассмотреть обновку толком даже и не удалось. Полетел в сторону чёрный поясок, в другую – само платье. – Смотри, – хохоча и радостно подпрыгивая, звенела тоненьким голоском Нина Андреевна, – какие я себе купила ****ские трусики! Трусики – крохотный полупрозрачный треугольник на верёвочках, который даже не мог скрыть пышной Ниночкиной растительности. Да и треугольник задержался на ней только на мгновение. Уже в следующую секунду лучшая комсомолка района, в чем мать родила, крепко повисла на шее у Вадика.

Встречу тут же отметили жаркой любовной схваткой на стареньком диване.

Теперь можно было и поговорить. Эстония – это почти заграница. Культура со всех сторон. Но, самое главное, на семинаре было столько интересных людей! Нина Андреевна принимала самое активное участие во всех обсуждениях, конкурсах и соревнованиях, которые проводились на молодёжном форуме. После соревнований по стрельбе из малокалиберной винтовки, к ней подошёл сам инструктор Пент Моориц и душевно пожал руку русской комсомолке. Он потом вечером узнал её на дискотеке и предложил вместе попрыгать. И Нина Андреевна с этим Пентом, в оставшиеся до конца семинара дни, целовалась. Ходили вместе на дискотеку, в бар – очень было весело. Пент всё хотел, чтобы отношения у них стали самыми близкими, но Нина Андреевна ему не позволила, хотя весь последний вечер они провели вместе, в номере инструктора. Ну, конечно, он целовал её груди. Чтобы не помять платье, сельская учительница повесила его на спинку деревянной кровати. Груди целовал, хотел стянуть трусики, но Нина была в этом месте неприступна, как скала. Ну, потому, что ей, как мы все знаем, ещё замуж выходить. И – потому что Вадика она уже, кажется, любила… В этот момент Нина Андреевна нежно прижалась к Вадику и со значением стиснула рукой его обмякшего, уставшего, дружка.

Вадик слушал этот озвученный поток сознания и думал, что, однако, как быстро взрослеют эти сельские девушки. Всего десять дней, а какая чувствуется в Нине Андреевне продвинутость! Чтобы поддержать беседу он спросил, просто так – а не брала ли она чего в рот от этого Пента. Рассчитывал, что они сейчас вместе посмеются такому его нелепому предположению. Нина Андреевна, и правда, рассмеялась: – Ну, конечно же! Он всё так мучился, так хотел КОНЧИТЬ… Мне его стало жалко…

– Ой, – вскрикнула Нина Андреевна, мне ещё нужно домой забежать, я чайник на плитке оставила! Быстро оделась, выбежала.

Вадик некоторое время лежал без движения. У него возникло состояние оглушённости. Ревность, что ли? Откуда ревность, если они с Ниной Андреевной про любовь никогда не заговаривали? Вот только сегодня у неё вырвалось. Да… Сегодня у неё много чего вырвалось… Несколько последующих дней прошли, как в тумане. Любовь? Да, не любовь это. Хорошо вместе проводили время – и только. Да и дурочка эта Нина Андреевна. Какая может быть к ней любовь?

И, в то же время, было ощущение, будто какой спецназовец молниеносно ткнул его ножиком в грудь. Так, как они умеют – смертельно, а, в первые минуты, даже и не больно. И – ушёл…

А Нины Андреевны и не было несколько дней. Готовилась к августовским совещаниям, возила в город, в отдел народного образования, какие-то бумаги.

Прибежала опять, когда время уже было ближе к обеду. Весёлая, влюблённая. Опять кинулась на шею – соскучилась. Опустилась на корточки, стала деловито расстёгивать Вадику брюки. Привычно достала из недр твердеющего дружка. Захватила, пока он ещё маленький, всего в рот целиком, и стала дразнить. Вадик испытывал некоторое смятение. Он никак не мог определить своего отношения к этой девушке. С одной стороны – он испытывал сильное уязвление. Больно ему было в груди от страшного рассказа его юной подружки. С другой стороны – он очень ждал, когда она снова придёт к нему в прохладный погребок, ему хотелось…

А потом что-то вдруг помутилось в голове. Накатила злость. До ненависти – один шаг! Вадик с характерным звуком выдернул изо рта Нины Андреевны разбухший , УЙ и наотмашь, , УЕМ, дал ей пощёчину. На лице девушки отобразилось неподдельное изумление. Вадик развернулся и ударил . уем по другой щеке. Потом – опять и опять. Нина Андреевна бросилась к выходу. Вадик – за ней. Когда она взбегала по ступенькам, он огрел её . уем по спине. А потом погнался за ней по полю. Бежать с поднятым . уем было неловко, он поддерживал его рукой и, когда удавалось нагнать подругу, опять смачно, с растяжкой, с размаху, ударял её по спине, по плечам, ягодицам – куда удавалось на бегу достать. Нина Андреевна споткнулась, упала. Вадик нагнал её, остановился, взял в обе руки разгневанный ствол . уя, как бейсбольную биту, и собрался убить, заразу, совсем, к чёртовой матери. Нина Андреевна лежала на спине, прикрыв руками лицо. Платье от падения задралось выше живота, обнажив «****ские» трусы, треугольник которых сбился на бок, совсем всё раскрыв напоказ.

Вадик, правда, собрался её совсем убить. Вместо этого он что-то задержался, задумался, потом… рухнул на Нину Андреевну. Оторвал руки от лица и жадно впился в её губы. И одновременно х.. с усилием воткнул, вогнал, засандалил через низ живота, до самых гланд. Так, что Нина Андреевна вскрикнула на мгновение, перестала дышать. Но Вадик не останавливался. – ****ь! – Кричал он, отрывая губы от поцелуя, – . банная в рот!!! – Матерщинными словами ругался. Но по смыслу, вроде, подходило. Да и не мог Вадик других на тот момент найти. И – целовал дальше. И – ....

Никогда в жизни ему ещё не было так хорошо с женщиной. И – как признавалась потом Нина Андреевна, – ей тоже. Когда наступила осень, они поженились. Вадик устроился в районную газету корреспондентом, потом дошёл до главного редактора. Жили они с Ниной Андреевной долго и счастливо. Что, впрочем, не исключало ситуаций, когда журналисту приходилось опять брать в руки х.. и жёстко корректировать её поведение.