Фиолетовый шторм

ФИОЛЕТОВЫЙ   ШТОРМ.

С  началом  летних  каникул,   неспешный  утренний  променад   пополнил  мой  распорядок.   Днём  я  поглощал  информационные  потоки,   да  осваивал  иностранные  языки,   а  вечером  находил  развлечение  под  настроение.

Июнь  выдался  жарким,   но  до  полудня  в  скверах  и  тенистых  двориках  висела  притомлённая  утренняя  свежесть.  

Со  спортивной  площадки  я  зашёл  к  приятелю,   и,   договорившись  вечером  искупаться,   дворами,   направился  домой.   Переходя  очередную  песочницу,   я  увидел,   как  в  проулке  остановилась  такси,   и  водитель,   указывая,   что  дальше  не  проехать,   начал  доставать  из  багажника  вещи.  

Молодая  женщина  в  светлом  облегающем  платье,   оглянувшись  по  сторонам,   накинула  ремень  сумки,   и,   подхватив  чемодан,   двинулась  по  дорожке.   Если бы  я  продолжил  идти  своим  путём,   она  меня  и  не  заметила бы,   и,   по  привычке  держаться  подальше  от  женского  пола,   никаких  угрызений  я  не  испытывал бы,   но  какая-то  побудительная  сила  толкнула  шагнуть  в  её  сторону.  

На  моё  джентльменское  предложение,   женщина  оценивающе  взглянула,   и,   увидев,   что  я  скорее  обрадуюсь,   если  она  откажется,   благодарно  улыбнулась.   Вещи  хотя  и  были  громоздкие,   но  не  тяжёлые,   и  мне  пришлось  замедлять  шаг,   чтобы  звонкие  каблучки  не  отстали.

С  улицы  доносился  шум  транспорта,   в  деревьях  щебетали  птицы,   откуда-то  слышался  разговор,   но  поблизости  никого  не  было  видно.  

Я  никогда  не  задавался  вопросом,   сколько  лет,   той  или  иной  женщине,   и  с  прошлого  лета,   если  и  задерживал  взгляд,   то  с  прицелом  соблазнительных  форм,   и  вероятности  сексуальной  доступности.       

Вот  и  милой  дамочке,   похоже,   не  было  и  тридцати,   и  от  молоденькой  девушки  она  отличалась,   лишь  свойственной  счастливым  замужним  женщинам  ухоженностью,   уверенностью  и  сияющей  улыбкой.

Если  в  моей  голове  назойливо  вертелось  недоумение,   зачем  я  сунулся  ей  помогать,   и  не  слишком  ли  глупо  смотрюсь  со  стороны,   то  после  минутного  молчания,   повеселевшая  леди,   дружески  поделилась,   что  в  недельный  отпуск  отвезла  к  бабушке  сына  и  завтра  должна  выходить  на  работу.   За  расспросами,   чем  занимается,   да  в  какой  школе  учится,   и  как  зовут  такого  примерного  юношу,   мы  и  подошли  к  дому.  

Подъезд  был  без  лифта,   и  пока  мы  поднимались  на  пятый  этаж,   выяснилось,   что  наша  учительница  английского  языка,   её  подруга.       

Проходя  за  хозяйкой  квартиры  в  прихожую,   я  впервые  взглянул  на  неё  сзади,   и  взгляд  мой  прилип  к  ложбинке  складочки  платья  ниже  талии.  

На  мою  беду,   стройное  тело  ещё  обольстительней  повернулось  и  в  голове  помутилось  всякое  соображение.   Если бы  она  резко  вскликнула  или  громко  хлопнула,   возможно,   я  очнулся бы,   но  прелестница,   увидев  мой  заворожённый  взгляд,   лукаво  улыбнулась  и  ласково  протянула.  

-- Благодарю,   вы  настоящий  рыцарь.--

Эта  доверчивость  и  нежная  снисходительность,   нокаутирующим  ударом  вышибла  меня  из  рассудка.    

Схватив  за  бёдра,   я  пихнул  обомлевшую  дамочку  в  комнату  и  грубо  повалил  на  диван.   Платье  задралось,   а  натянувшиеся,   в  трясущихся  пальцах  трусики,   никак  не  стаскивались  вниз.    

Этой  минутной  возни,   ей  хватило  согнать  замешательство,   и  рассержено  одёрнуть. – Да,   подожди,   так  и  платье  порвёшь.--   

Холодная  невозмутимость,   отрезвляюще  уняла  мою  дрожь,   и,   откинувшись,   я  смотрел,   как  подогнув  колени,   она  спускает  трусики  и,   закидывая  платье,   сползает  на  пол.       

Мне  не  хотелось  касаться  её  губами,   но  после  бешеного  натиска  тело  её,   содрогнувшись,   обмякло,   и  пухленькие  губы  сладко  прижались  к  моим.    

Мной  овладело  странное  ощущение,   словно  я  держу  в  объятиях   не  прелестную  женщину,   а  своё  тело,   и  когда,   сбившись  в  дыхании,   она  снова  задохнулась,   мне  почудилось,   что  это  замирает моё  сердце.  

Только  с  третьей  волны  освежающий  иней  протянул  мой  мозг,   и  леденящая  ясность,   дикого  поступка  сдавила  комком  горло.   .    

-- Простите  меня,   простите,-- жалобно,   едва  слышно  пролепетал  я.    

Хозяйка  дома,   расправляя  платье  и  встряхивая  волосы,   укоризненно  посерчала.

-- Да,   молодой  человек,   вам  надо  сдерживать  порывы,   иначе  попадёте  в  беду.--

Не  пытаясь  оправдываться,   я  сокрушённо  промямлил.

-- Вы,   такая  красивая,   на  меня  напало,   какое-то  безумие,   что  теперь  со  мной  будет.--

Женщина,   премило  хмыкнула  и  с  педагогической  твёрдостью  указала.  

– Думаю,   вы  не  опуститесь  до  болтовни.--   

Тут  до  меня  начало  доходить,   что  дикий  срыв,   может  оказаться  сокрытым,   и  вместо  облегчения  меня  охватила  едкая  стыдливость,   как  от  позорной  детской  сырости  в  кровати.    

Моё  угнетённое  раскаянье,   похоже,   её  позабавило  и,   желая  показать,   что  не  держит  на  меня  обиды,   она,   назидательно  проворковала.    

-- Если бы  вы  не  сорвались  в  грубость,   то  вам  можно  бы  поставить  пятёрку,   а  так,   только  четвёрку,-- и  в  искорках стихшего  трепета,   елейно  протянула,   -- с  плюсом. --.

Весь  день  я  мучился  вопросом,   какая  необузданная  сила  толкнула  меня  на  это  насилие,   и  что  со  мной  будет  в  следующий  раз  в  подобной  ситуации.   Вечером  на  пляже,   я  старался  не  смотреть  на  девчонок  и  хмуро  подумывал,   а  не  нападёт ли  на  меня  боязливость  и  отвращение  опять  до  всех  женщин.    

На  следующее  утро  я  ощутил  такой  прилив  мужской  силы,   что  окажись  рядом  та  красотка,   или  любая  другая  женщина,   то  вряд ли  совладал бы  со  страждущей  плотью.

Тренинг  с  гантелями  и  холодный  душ  вернули  физическое  равновесие,   но  думы  о  вчерашнем  срыве,   набегающими  волнами  бередили  душевный  покой.  

Два  дня  я  отгонял  наплывающие  видения,   и  чтобы  быстрее  стереть  щемящие  воспоминания,   решил  снова  побывать  в  том  проулке  и  у  того  дома.   Быстренько  пройдясь  намеченным  маршрутом,   я  сделал  второй,   потом  третий  заход  и,   почувствовав  уверенность,   захотел  хотя бы  издалека  взглянуть  на  свою  искусительницу.  

На  третий  вечер  мне  удалось  проследить  подходящую  к  дому  супружескую  пару,   и  впервые  меня  продёрнуло  мучительной  завистью,   что  рядом  с  восхитительной  красавицей,   иду  не  я,   а  другой  мужчина.

Мама,   не  доискиваясь  до  причин  понурого  безделья,   посоветовала  развеяться  съездить  к  бабушке.   Бабулю  я  навещал  и  осенью,   и  зимой,   а  летом,   бывало,   гостил  и  по  месяцу.   Жила  она  в  небольшом  сельском  посёлке  в  двух  часах  езды  от  города  и  всегда  очень  радушно  принимала  меня.  

Лесистая  с  пологими  холмами  округа  посёлка  по  живописности  могла  сравниться  с  любым  заповедником,   и  вся  близлежащая  местность  была  обследована  мною  ещё  с  детских  лет.   Самым  красивым  местечком  была  пойма  неширокой  с  заросшими  берегами  реки,   и  до  тихой,   мелководной  заводи  с  песчаным  откосом  я  доходил  за  десять  минут.  

В  центре  посёлка  стояла  частично  реставрированная  церковь  и  невдалеке  от  неё,   за  луговой  околицей  находилось  старое,   со  свежими  могилами  кладбище.  

Часть  населения  посёлка  пробовала  себя  на  фермерском  поприще,   и  даже  семидесятилетняя  бабуля  держала  маленькое  хозяйство  с  курочками  и  козочками.   Помогали  бабушке,   какие-то  дальние  родственники,   и  приезжая,   отец  всегда,   навещал  их.    

Треть  домов  посёлка  принадлежала  дачникам,   и  в  летний  период  население  полнилось  многими  разновозрастными  отдыхающими.  

Кроме  своих  увлечений,   ничего  на  посёлке  меня  не  интересовало,   и,   искупавшись,   я,   как  и  дома  просиживал  за  созданием  новых  моделей,   с  тем  удовольствием,   что  в  моём  распоряжении  была  комната,   намного  большая,   и  которую  я  постепенно  превращал  в  подобный  учительский  музей.       

Подсказка  мамы  пришлась  кстати,   навязчивые  мысли  снова  подойти  к  прекрасной  леди,   не  давали  покоя,   а  две,   три  недельки  на  свежем  воздухе,   должны  были   встряхнуть  подкисшее  настроение.  

Чем  дальше  я  отъезжал  от  дома,   тем  вольготней  мне  дышалось,   а  появившийся  у  бабули  горластый  петух  и  две  маленькие  козочки  и  вовсе  развеселили  меня.  

Дорога  меня  не  утомила,   и,   закинув  сумку,   я  вприпрыжку  пустился  к  реке.   Полуденная  жара  пряным  разнотравьем  распарила  воздух,   и  многозвучный  стрёкот  вселенскими  хоралами  возносился  в  белёсую  голубизну.  

Свернув  с  тропинки,   я  набрал  горсточку  земляники,   и,   подходя  к  реке,   услышал  визг  и  звонкий  девичий  смех.   Вблизи  посёлка  были  и  другие  удобные  местечки  и  иногда  я  переходил  с  одного  пляжика  на  другой,   чтоб  побултыхаться  с  кем-нибудь  в  кампании.       

Поприветствовав  двух,   стоящих  в  воде  девушек,   я  скинул  одежду  и  с  разбега  нырнул  в  прохладную  глубину.   У  противоположного  крутого  берега  течение  усиливалось,   с  глубины  поднималась  холодная  вода,   и  дальше  середины  заводи  никто  не  заходил.   Сделав  заплыв,   я  выбрался  на  берег,   и,   подходя  к  поглядывающим  на  меня  девчонкам,   знакомясь,   представился.    

Девушки  оказались  сёстрами,   и  если  младшая,   улыбаясь  и  посмеиваясь,   не  переставала  щебетать,   то  старшая,   витая  в  задумчивости,   лишь  односложно  её  поправляла.   Увидев  сложенный  мольбертник,   я  упросил  показать  наброски,   и  не  особо  преувеличивая,   похвалил  речной  пейзаж.  

Акварельная  кисть  принадлежала  старшей,   представленная  младшей,   как  Ритуля,   что  я  сразу  восторженно  поправил,   Марго,   а  младшая  назвалась  Елизаветой  или  по-дружески,   просто  Лиз.

Сёстры  уже  неделю  жили  в  посёлке  и  с  ежедневных  купаний,   лоснились  золотистым  загаром,   источая  земляничный  аромат  и  терпкую  свежесть  жёлтых  кувшинок,   .  

Мне  хватило  двух  взглядов,   чтобы  запечатлеть  стройную  прелесть  их  тел,   и  если  трепетная  стыдливость  Марго  восхищала,   то  кокетливая  бесстыжесть  Лизоньки  вдохновляла.  

Сёстры  снимали  комнату  на  другой  стороне  улицы  и  захаживали  к  моей  бабушке  за  козьим  молоком.   За  обоюдными  расспросами  мы  дошли  до  дома  и  стоило  мне  обмолвится,   что  вечером,   бывает,   бегаю  окунуться,   как  Лизонька  радостно  взвизгнула,   взять  и  её  искупаться.          

Марго  лишь  мило  улыбнулась,   и,   договорившись  о  времени,   я  предупредил,   что  вечером  комаров  бывает  намного  больше.   Лизонька,   была  на  год  младше  меня,   и  в  школе  я  держался  подальше  от  таких  шустрых  болтушек,   но  здесь,   на  лоне  природы,   её  задорная  резвость  притягивала  фонтанирующей  взбалмошностью.    

Подсобив  бабушке  по  хозяйству,   я  занялся  приборкой  и  не  заметил,   как  завечерело.   Звонкий  голосок  Лизоньки  за  окном,   напомнил  об  обещанном  моционе,   и  быстренько  собравшись,   я  выскочил  на  улицу.   Извинившись,   и  сославшись,   что  задремал,   я  похвалил  Лизоньку  за  спортивный  настрой  и  полюбопытствовал,   почему  Маргарита,   такая  грустная.  

Я  немало  удивился,   когда  Лизонька  равнодушно  поведала,   что  Марго  выдают,   а  точнее  продают  замуж  за  преуспевшего  приятеля  отца  и  давнего  знакомого  их  семьи.   На  моё  вопрошание,   так  о  чём  печалиться,   если  впереди  обеспеченная, беззаботная  жизнь,   Лиз  пожала  плечами  и  хмыкнула,   что  Марго  слишком  углубляется  в  свои  переживания.    

Зато  Лизонька,   никаких  сомнений  и  стеснений  не  испытывала,   и  как  только  мы  оказались  в  воде,   так  озорной  шалуньей  забралась  на  спину  обхватив  шею  руками.   Предзакатная  небесная  розоватость  сгущалась  в  прокаленные  медные  отсветы  и  янтарно-изумрудные  брызги  сыпались  вокруг  нас  нескончаемым  каскадом.          

В  этом  искрящемся  купании  на  теле  Лизоньки  не  осталась  места,   где бы  не  побывали  мои  пальцы,   а  уж  она  постаралась  прижаться  и  потереться  не  только  к  моим  рукам.   Мне  даже  подумалось,   что  этот  вечер  стал  наградой  за  все  прошлые  годы,   когда  любые  напоминания  о  девчонках  я  отгонял  с  болезненной  неприязнью.     

На  берегу,   Лизонька  демонстративно  расстегнула  купальник,   открыв  упругие,   с  подрагивающими  сосками  холмики  груди,   и  накинув  халатик,   также  демонстративно  спустила  плавочки.   В  восхищении  я  посетовал,   что  не  взял  камеру,   на  что  Лиз  задорно  пообещала  завтра  устроить  фотосессию  ню.   Серия  красочных  фото  сразу же  раскинулись  в  моём  воображении,   и  я  лишь  засомневался,   позволит ли  Марго  такие  вольности.   Лиз  заверила,   в  полном  безразличии  сестры  к  её  занятиям,   и,   пустившись  в  россказни  о  своей  самостоятельности,   особо  упёрла,   что  позировать,   её  и  научила  Марго.

На  подходе  к  дому,   Лиз  ввела  меня  в  лёгкий  ступор,   заявив,   что  хочет  стать  взрослой  и  хочет  узнать,   как  это  происходит.  

За  весь  вечер,   желание  овладеть  её  телом,   несколько  раз  взмывало  сигнальной  ракетой  и,   осветив  последствия  недопустимостью  таких  побуждений,   угасая,   падало  вниз.   С  задубевшей  сдержанности  мне  легче  было  отказаться,   но  этим  отказам  я  наверняка  разобидил бы  Лиз,   да  и  если  отбросить,   вбитые  приличия,   то  трахнуть  её  я  точно  хотел.

С  подвалившей  доступности  девичьего  тела,   я  загорелся  вкусить  все  интимные  прелести,   скромненько  представ  примерным,   несведущим  в  сексе,   юношей.    

По  комнате  стелилась  лунная  голубизна  и  расставленные  у  стен  модели,   отбрасывали  колеблющиеся,   таинственные  тени.   Попросив  Лизоньку  не  отвлекаться,   я  бухнулся  на  кровать,   и  робко  заикнулся  о  возбуждающей  прелюдии.        

Вскоре  я  убедился,   что  Лиз  не  только  насмотрелась  эротических  фильмов,   но  и  знает,   как  избежать  беременности.   Когда  обряд  взросления  был  проведён  и  моя  плоть  удовлетворена,   за  окнами  уже  стемнело.   Лизонька,   наградила  меня  восторженными  словечками,   и,   если бы  не  её  настойчивость,   я  не  разнял бы  нежных  объятий.   Проводив  Лиз,   я  уткнулся  в  ещё  тёплую,   пахнувшую  нашими  телами  постель  и  погрузился  в  сладостный  сон.

На  следующий  день  небо  затянуло  облаками,   подул  свежий  ветер,   и  прогулку  к  реке  отложили.   К  вечеру  Лизонька  вновь  посетила  мою  обитель  и  после  моих  жалостей  о  сорвавшейся  фотосессии  милостливо  согласилась  попозировать.  

Позднее,   просматривая  снимки,   я  отметил  удивительную  особенность.   На  одних  фото,   сияющая  счастьем  Лиз,   как  вуалью  заслоняла  чуть  приоткрытую  сокровенность,   а  на  других,   телесная  нагота  била  таким  едким  презрением,   что  прошибала  до  тошнотворного  стыда.   Было ли  это  проявлением  талантливой  артистичности  или  далось  с  наставлений  Марго,   но  больше,   снимать  оголённую  Лиз,   ни  в  комнате,   ни  на  природе,   мне  не  хотелось.

В  этот  вечер,   подхватившее  нас  наслаждение  придало  ещё  большей  уверенности,   и,   вдыхая,   пахнувшие  хлебной  корочкой,   волосы,   я  подумал,   неужели,   вот  так  запросто  можно  познакомиться,   подружиться  и,   сблизившись  создать  семью.       

В  незатейливой  болтовне,   Лизонька  раскрылась  прозорливой  плутовкой,   в  два  счёта  раскусившей  все  мои  тайны.   Никакой  сложности  ей  это  не  составило,   замалчиваться  с  ласковых  приговоров,   какой  я  умный,   сильный  и  благородный,   было  невозможно,   да,   и  намеченный  через  три  дня  отъезд  сестёр,   с  ни чем,   не  обязывающей  нас  близостью  располагал  к  откровению.  

Сначала  Лиз  не  согласилась,   что  она  у  меня  первая  девушка,   потом  не  поверила,   что  совратила  меня  намного  старшая  соседка,   зато,   после  напыщенного  бахвальства,   что  недавно  я  напал  на  молодую  учительницу,   она  в  ужасе,   аж,   рот  открыла.   С  её  замирания  меня  потянуло  добавить  злодейства,   и  когда  я  горестно  поведал,   что  прошлым  летом,   совратил  двух  одноклассниц,   она  сразу  отмела  это  враньё.    

В  завязавшейся  игре,   выяснилось,   что  я  не  только  врать  не  умею,   так  и  ложь  распознать  не  могу.   Ничего  зазорного  я  в  этом  не  видел,   ранее  у  меня  и  помыслов  не  было  сочинять  небылицы,   но  Лиз  сведуще  поучала,   что  умение  врать  и  главное  различать  враньё,   очень  важная  психологическая  способность  и  огромное  преимущество.    

Что ж,   Лизонькин  детектор  лжи  работал  безошибочно.   Погружаясь  в  выдуманные  воспоминания,   я  рассказал,   как  однажды,   проходя  местное  кладбище,   встретил  странную,   в  длинном  платье  девушку.   Назвав  меня  по  имени,   она  подала  белый  цветок  и,   зазывая  придти  сюда  в полночь,   исчезла.   Всю  ночь  мне  чудилось,   что  девушка  эта  ходит  вокруг  дома  и  заглядывает  в  окна,   и  только  с  первыми  петухами  я  забылся  во  сне.   В  моих  руках  цветок  превратился  в  корявую  ветку  и,   хотя  из  неё  получилась  забавная  поделка,   на  всякий  случай  я  храню  её  в  тёмной  стеклянной  банке,  

Внимательно  рассмотрев  похожую  на  свернувшуюся  змею  отполированную  веточку,   Лиз  попросила  её  в  подарок,   и  уверенно  заявила,   что  встреча  с  девушкой,   это  выдумка,   а  вот  сходить  на  кладбище  ночью,   мысль  очень  стоящая.  

Я  начал  отговаривать  её  от  сумасбродной  затеи,   но  она  с  твёрдолобым  упрямством  настаивала,   что  вот  эта  змея  и  зовёт  её  туда  и  непременно  ночью.   После  подковырки,   уж  не  боюсь  ли  я  темноты,   я  сдался,   прикинув,   что  с  двумя  фонариками  можно  пройти  по  проезжей  дорожке,   а  через  оградки,   памятники  и  кустарник  Лиз  и  сама  не  полезет,   да  и  погода  назавтра  обещала  испортиться.    

Утром  я  пробежался  до  кладбища,   откинул  с  тропинки  сухие  ветки  и  осмотрелся.   Высоченные  старые  тополя,   с  хвойным  подлеском  огромным  шатром  укрывали  могильные  холмики,   и  даже  днём,   солнечные  лучи  едва  пробивались  сквозь  листву  раскидистых  ветвей.   С  отцом  и  бабушкой  я  ходил  на  могилку  к  деду,   попутно  поминая  и  других  усопших  родственников,   и  примерно  представлял,   где  и  откуда  лучше  зайти.

Ещё  в  детстве  я  наслушался  от  бабули  страшных  историй  про  давние  времена  и  если  днём  без  опаски  шнырял  в  глухих  перелесках  и  оврагах,   то  поздним  вечером  и  ночью,   никакая  рыбалка  и  тем  более  бесцельные  шатания  меня  не  манили.       

С  утра,   белёсая  пелена,   недвижимой  духотой  заволокла  всё  небо,   и  я,   почти  не  сомневался,   что  к  вечеру  соберётся  дождь,   а  возможно  и  гроза.   Вряд ли  Лизонька  захочет  в  темноте  по  сырости  идти  дальше  улицы,   а  после  пересказа  бабушкиных  историй,   она  и  комнатных  теней  будет  бояться.  

Около  трёх  часов  дня  намечалось  сходить  на  реку,   и,   заждавшись,   я  уж  хотел  идти  к  девчонкам,   как  вдруг  послышался  голос  Марго  и  я  выбежал  на  крыльцо.  

Взволнованная  Марго,   сбиваясь,   рассказала,   что  Лиза,   упала  с  лесенки,   ударилась  головой  и  жалуется  на  боли  в  ноге  и  надо бы  её  везти  в  больницу.   Зная  к  кому  обратиться,   я  быстро  договорился  с  водителем,   потом  забежал  переодеться, и  когда  примчался,   Лиз  уже  сидела  в  машине.   Никаких  повреждений,   кроме  заплаканных  глаз  не  было  видно,   и,   поглаживая,   склонённую  на  плечо  головку,   я  всю  дорогу,   ласково  приговаривая,   что  до  свадьбы,   она  обязательно  поправится.    

После  обследования  доктор  сказал,   что  хотя  серьёзных  повреждений  не  выявлено,   рекомендуется,   наблюдение  в  стационаре  на  сутки,   двои.   Выслушав  наставления  Марго,   Лиз  смирилась,   голова  у  неё  продолжала  побаливать,   и, решив  не  испытывать  крепость  своего  здоровья,   она  согласилась  остаться  в  больнице.  

Выйдя  из  здания,   я  кинулся  искать  машину,   но  Марго,   заметив,   что  доехали  мы  быстро,   спросила,   как  долго  мы  пройдём,   если  двинемся  обратно  пешком.  

От  радости,   прогуляться  с  Марго  просёлочной  дорогой,   у  меня  голова  закружилась,   и,   скрывая  волнение,   я  лишь  побеспокоился,   не  испортится ли  погода.  

Марго,   глянув  в  вечернее  небо,   сочла,   что  за  час,   полтора  ничего  не  изменится,   и  в  обоюдном  удовольствии  мы  двинулись  в  путь.  

В  светленькой  блузке  и  бежевых  брючках  Марго  выглядела  великолепно.  

В  первый  день,   я  залюбовался  её  стройными  ножками,   а  сейчас,   так  и  косился  на  восхитительную  округлостью  попочки.       

Марго  обучалась  в  академии  искусств,   и  разговор  наш  сразу  сдвинулся  на  творческие  темы,   и  чем  больше  мы  перебирали  любых,   касаемо  творчества  вопросов, тем  с  большим  изумлением  находили,   что  вкусы,   оценки  и  мнения  у  нас  полностью  совпадают.  

Вскоре  разговор  наш  походил  на  праздничную  карусель,   стоило  только  заикнуться  о  чём-нибудь,   как  в  восторженном  ликовании  мы  сначала  безудержно  смеялись,   а  потом  весело  подхватывали, -- да!   да!   я  тоже!  

В  этой  искренней  взаимности  я  полюбопытствовал,   сколько  сюжетов  исполнено  с  послушной  натурщицы-сестры.   В  мечтательной  задумчивости  Марго  рассказала  о  незаконченном  холсте  и  с  лукавой  хитринкой,   спросила.  

-- А  как  тебе  Лиза.--

-- О,   Лизонька,   волшебная  девушка,   она  вдохнула  в  меня  новую  жизнь.--

Марго  и  тут  сумела  подхватить  моё  восхищение,   с  льстивой  пытливостью,   поведав,   как  Лизонька  полдня  хвасталась,   что  она  у  меня  первая  девушка.

Слегка  растерявшись,   какой  смысл,   та  и  другая,   вкладывают  в  выражение – первая  девушка,   я  решил  подыграть  Лизоньке,   за  одним  поучиться  привирать,   да  и  разведать  насколько  старшая  сестра  проницательней  младшей.        

В  святой  откровенности  я  рассказал,   как  в  детстве  меня  обидела  соседская,   намного  старшая,   девочка,   и  как  с  той  обиды,   я  затаил  неприязнь  и  враждебность  до  всего  женского  пола.   И  только  после  травмы,   когда  в  больнице  меня  каждый  день  навещали  две  одноклассницы,   я  начал  посматривать  на  девчонок  с  примирением  и  уважением,   но  не  более,   а  Лизе  удалось  окончательно  отогреть  моё  сердце.       

С  вниманием  выслушав  историю,   Марго,   с  ноткой  подбадривающего  участия,   ласково  протянула.

-- А  мне  увиделось,   что  ты  очень  уверенный  и  продвинутый  юноша.--

-- Марго,   ты  разве  не  видишь,   я  прикоснуться  к  тебе  боюсь.--

С  мольбой  на  понимание  я  подхватил  её  ладошку,    и,   вспорхнувший,   чувственный  трепет,   расправил  над  нами  ангельские  крылья.  

Через  несколько  шагов  Марго,   виновато  высвободила  пальчики,   а  я,   осмелев  в  обожании,   робко  задался.

-- Марго,   а  ты  девушка.--

Как  я  заметил,   у  неё  была  некая  странность,   постоянная  готовность  поправить,   стыдливо  прикрыться  подолом  платья.   Вот  и  сейчас  в  неуловимом  движении  она  чуть  подалась  вперёд,   и  тихонько,   но  твёрдо  проговорила.    

-- И  да,   и  нет.--

Если  мы  опять,   глядя  друг  на  друга,   не  расхохотались,   так  только  из  деликатности,   и,   гася  в  смущении  улыбку,   Марго  рассказала.  

Три  года  назад  тяжело  заболела  мама,   она  и  раньше  болела,   но  тут  началось,   одна  больница,   другая,   санаторий,   и  все  домашние  дела  пришлось  вести  Марго  и  в  этой  бытовой  текучке,   как-то   незаметно  заменить  маму  во  всём.  

А  этой  весной,   получивший  развод  приятель  и  ровесник  отца,   и  давний  друг  их  семьи,   предложил  Марго  выйти  за  него  замуж.   Намёки,   шуточки  и  разговоры  о  таком  браке  велись  ещё,   со  школьных  лет,   тогда  разница  в  возрасте  стояла  стеной,   а  сейчас,   она  уже  не  обращает  на  это  внимание,   тем  более,   что  будущий  супруг  безмерно  её  любит.   Единственное,   что  покоробило  Марго,   так  настояние  отца  восстановить  девственность,   и  недавно,   эта  унизительная  процедура  и  была  проведена.       

Я  так  обострённо  прочувствовал  пережитое  Марго,   что  в  преклонении  посочувствовал.       

-- Да,   нелегко  это,   в  женском  теле.--

Марго,   с  житейской  умудрённостью  задрала  носик,   и,   глядя  в  даль,   пооткровенничала   

-- Мне  нравится  женское  тело,   я  хочу  быть  мамой,   родить  и  воспитать  детей,   это  огромное  счастье,   главное,   чтобы  рядом  был  достойный  и  любимый  мужчина. – и,   помедлив,   как  самое  сокровенное  добавила.  

-- Жаль,   что  природа  так  устроена,   я  родила бы  от  папы. --

Из  участия  или  ревности,   такое  желание  мне  совсем  не  понравилось.   Отец  называется,   воспользовался  доверчивостью  дочери,   исказил  жизненное  восприятие  и  теперь  молодая  красавица,   будет  жить  с  мужем,   годящимся  ей  в  отцы.   Заметив,   что  я  насупился,   Марго  то ли  оправдываясь,   то  ли   рассуждая,   добавила.

-- Брак  этот  частично  по  расчёту,   да  и  полагаться  только  на  чувства  не  всегда  оправданно.   Можно  всю  жизнь  прожить  и  не  встретить  любовь,   и  даже  если  такое  чудо  произойдёт,   то  намного  лучше,   если  чувственное  вдохновение  вознесётся  над  житейской  суетой  и  не  угаснет  в  мелочных  проблемах.-- 

Я  не  стал  вторить  Марго,   что  сам  точно  также  считаю,   и  согласно  кивнув,   буркнул,   что  ни  о  какой  любви  ещё  не  задумывался,   а  Марго,   лукаво  подмигнув,   заметила,   что  в  школе  девчонки  наверняка  заглядываются  на  меня.   Я  уж  хотел  свести  разговор  опять  на  творческие  темы,   как  впереди,   взметнулась  дорожную  пыль.   Только  теперь  мы  заметили,   что  небо  затягивают  дождевые  тучи  и  вот,   вот  начнётся  гроза.  

Идти  до  посёлка  оставалось  недалеко,   но  и  чернота  на  небе  надвигалась  с  угрожающей  быстротой.   Ступив  на  развилку  дороги,   я  увидел,   как  за  посёлком  в  глухих  раскатах  грома,   вспыхивают  отсветы  молний.

Я  даже  не  стал  объяснять,   что  обходной  дорогой  нам  не  успеть  и,   поёжившись,   указал,   что  тёмный  лес  впереди,   это  старое  кладбище,   и  что  днём,   я  прохожу  это  место  за  пять  минут.

Марго  испуганно  схватила  руку  и  дрогнувшим  голоском  осеклась.

– А  ночью.--

А  ночью  я  ещё  здесь  не  ходил,   мелькнуло  у  меня,   и,   изругав  себя,   что  сам  не  подхватил  её  руку,   в  ледяном  спокойствии  задался.  

-- Марго,   молитву,   какую  знаешь.--

-- Да,   ,, Отче наш ,, --

-- Ну,   слава  Богу,   теперь  мы  спасены.--

Мне  хотелось  пошутить  хотя бы  для  самого  себя,   но  внутри,   где-то  у  копчика  закрутился,   сдавливающий  горло,   тошнотворный холодок.   Будь  я  один,   я  ни  за  что  не  пошёл бы  через  кладбище,   но  вести  Марго  по  полю  в  грозу,   было  крайне  опасно,   а  напрямую,   ещё  был  шанс  успеть  до  дождя.    

Скверность,   была  в  том,   что  кладбищенская  дорога  была  в  избитой грунтовкой  и  если  начнётся  дождь,   то  через  две  минуты  мы  будем  не  по  колено,   а  по  уши  в  грязи.   Если  губы  Марго,   что-то  и  шептали,   то  я  твердил, --  только  успеть  до  дождя,   только  успеть  до  дождя.  

Как  только  мы  вступили  под  свод  высоченных  тополей,   поднялся  бешеный  ветер,   и  вся  окружающая  чернота  ожила  умопомрачительным  дьявольским  смехом,   стонами,   визжаньем  и  плачем.    

Спотыкаясь  и  запинаясь,   не  чувствуя  под  собой  ног,   мы  плелись  среди  этой  душераздирающей  какофонии.   Гроза  приближалась.   Вспышки  молний  млечной  пеленой  заливали  тоннельный  проход  и  мерцающим  отсветом  рассеивались  по  памятникам,   оградкам  и  хлещущим  веткам.  

Уже  ближе  к  выходу,   от  оглушительно  яркой  вспышки  всё  озарилось  белёсой  голубизной,   и,   похолодев,   я  увидел,   как  в  трёх  шагах  от  нас,   пульсирует  флюоресцирующий  силуэт  мертвеца.

Не  чувствуя  боли  я  ощутил,   как  ногти  Марго  впиваются  в  кожу,   и  в  заиндевелом  отупении,   внял,   слетевшее  с  её  губ,

-- Кто  это,   их  так  много.-- 

Слышала ли  она  в  ответ  беззвучное, -- Не  бойся,   нас  не  тронут,   скоро  выйдем,-- но  на  ногах  держалась  стойко  и  даже  спотыкалась  меньше  моего.  

Как  только  мы  вынырнули  на  полевой  простор,   так  вдруг  всё  стихло,   небо  заволокло  бледно  сиреневой  пеленой  и  в  этой  смердящей  тишине,   рядом  с  нами,   кто-то  невидимый,   тяжело  топая,   лихо  пробежал.  

,, Давай  быстрее,   сейчас  начнётся ,,   подгонял  я  себя,   ощущая,   как  близость  Марго  придаёт  сил  и  уверенности.    

На  окраине  посёлка  нас  настигли  тяжёлые,   холодные  капли,   и  метров  за  двадцать  до  дома  хлынул  сплошной  поток.  

Дверь  в  ограду  открывалась  легко,   но  со  стуком.   Уходя,   я  успел  предупредить  бабулю  и  сейчас,   заглянул  показаться.   Бабушка  поохала,   и,   славя  Господа,   перекрестила  меня.  

Моя  комната  занимала  вторую  половину  дома  и  имела  из  ограды  отдельный  вход.   Протянув  по  коридорчику  и  запустив  Марго  в  комнату,   я  и  сам  возблагодарил  Всевышнего.

Как  только  я  оказался  под  крышей,   так  меня  охватил  дикий  восторг,   мне  хотелось  прыгать,   кричать,   всё  тело  распирала  бурлящая  радость  и  сила,   а  вот  Марго  впала  в  полнейшую  прострацию,   не  понимания,   где  находится,   и  что  происходит.  

Одежда  на  нас  промокла  до  нитки  и,   включив   электрокамин,   я  скомандовал  Марго,   раздеваться.   Желтоватый  свет  ночника  облекал  комнату,     факельными  тенями  рыцарской  залы,   и  громыхающая  гроза,   сливаясь  с  тиканьем  часов,   превращала  комнату  в  мистический  портал  вечности.  

Накинув  на  плечи  Марго  рубашку,   и  посушив  волосы,   я  укрыл  её  тёплым  покрывалом.   Зная,   где  у  отца  хранится  спиртное,   я,   плеснул  в  стакан  коньяка  и  велел  выпить.   Сделав  глоток,   Марго,   минут  пять  тупо  смотрела  в  тёмный  угол,   и  замахнув  остальное,   оживилась  огоньком  осмысленности.

-- Что  это  было.--  потухшим  голосом  прошептала  она.  

Заканчивая  развешивать  одежду,   я  подлил  ей  капельку  и  в  суетливости  бодренько  сморозил.  

-- Там  и  без  ветра  деревья  скрипят,   а  при  таком  вихре  не  только  ветки,   так  и  оградки  заскрежетали.--   

-- А  эти, которые  на  нас  смотрели,-- пришибленная,   Марго  всё  ещё  плыла  в  кошмарных  видениях.  

-- Органические  испарения,   кальций,   фосфор,   электромагнитные  излучения,   мелькающие  ветки,   они  и  создают  призрачные  видения. – уверенно  разглагольствовал  я,   и,   присаживаясь  перед  ней,   с  наиумнейшим  пофигизмом  добавил, -- ничего  сверхъестественного.--   

Марго  отхлебнула  из  стакана  и,   смахивая  пережитый  ужас,   в  бесстрашном  величии,   торжественно  прошептала.

-- Давай,   всё  порвём.--

-- А  как же.-- дрогнувши,   осекся  я.

-- Ерунда,   снова  заштопаемся.--

Склонившись,   я  коснулся  губами  божественных  колен,   и  пальцы  Марго,   взъерошили  мои  волосы.    

Гроза,   перевалой,   медленно  возвращалась,   вспышки  молний  молочной  голубизной  всё  чаще  плескались  по  комнате,   а  раскаты  грома  грохотали  с  угрожающей  силой..    

В  самый  сокровенный  момент, серебристое  сияние  ярчайшей  вспышкой  озарило  комнату,   и  от  оглушительного  грохота  задребезжали  стёкла.    

За  окнами  бушевала  стихия,   но  и  мы  были,   такой же  мощной,   бушующей  стихией,   стихией  страсти  и  наслаждения.     

Сколько-то  мы  лежали,   прислушиваясь  к  биению  наших  сердец  и  шелесту  падающих  капель,   и  приложив  ладошку  с  детской  невинностью,   Марго  пискнула,   что  хочет  есть.    

Аппетит  у  Марго  разогнался  отменный,   она  прикончила  весь  привезённый  запас  мясного,   и  я  осмелился  потревожить  бабулю  и  тяпнуть  из  холодильника  кусок  супового  мяса.   Ела  она,   не  торопясь,   с  изящной  аккуратностью  откусывая  и  пережёвывая  каждый  кусочек,   и  ненасытность  эта  возбуждала  даже  больше,   чем  чуть  прикрытая  нагота.    

Испарения,   сохнувшей  одежды  и  запахи  съестного  на  скомканной  постели,   насыщали  комнату  потоками  средневекового  жилища.   Щёчки  Марго  раскраснелись,   глаза  заблестели,   и  от  пережитых  страхов  не  то,   что  следа  не  осталось,   так  мы,   как  и  прежде,   заливались  смехом,   вспоминая,   как  чуть-чуть  не  наложили  в  штаны  от  кладбищенского  ужаса.    

Мне  хотелось  посытнее  накормить  Марго  и  когда  с  мясным  было  покончено,   я  добил  её  маленьким  тортом,   припасённым,   чтобы   отговорить  Лизоньку  от  ночного  похода.   Когда  я  рассказал,   как  с  придуманной  истории  Лизе  захотелось  сходить  на  кладбище,   Марго  с  материнской  озабоченностью  покачала  головой.    

Я  думал,   что  с  такой  обильной  кормёшки  Марго  потянет  на  сон,   но  она,   сытно  облизнувшись,   полезла  на  меня  с  утроенной  жадностью.  

В  конце  концов,   умаявшись,   она  так  и  уснула  на  моей  груди,   и  как  не тяжеловато  мне  было  дышать,   я  посчитал  за  счастье  обнимать  её  прекрасное  тело.  

Очнулись  мы,   когда  за  окнами  солнечно  рассвело.   Глянув  на  часы,   Марго  подскочила  и  испугано  охнула,   что  утром  за  ней  приедут,   и  что  нужно  успеть  собраться.  

В  по  пыхав  одев  блузку  и  сунув  бюсик  в  сумку  она  потерянно  оглянулась.    

-- Трусы,   где  трусы.--

Картинка  была  обалденная,   у  меня  даже  промелькнуло, -- будь  я  её  папочка,   то  ни  за  что,   не  выдал бы  замуж.   Пошарив  под  одеялом  и  ничего  не  найдя,   я  щедро  размахнулся.  

-- Одевай  мои.--

Марго  сокрушенно  покачала  головой  и,   путаясь,   натянула  брючки.   Поправляя  волосы,   она  торопливо  проговорила,   что  провожать  её  не  надо,   а  у  дверей,   оглянувшись,   сдавлено  попросила. – Давай  попрощаемся.--

Запахнув  полотенце,   я  подскочил,   и  как  близкие  родственники  мы  чмокнулись  в  щёчки.   Марго  с  грустинкой  опустила  глаза  и,   глянув  на  чуть  раздвинутые  полы,   как  в  только  что  открывшемся  прозрении  въедливо  протянула.

-- Хм,   первая  девушка.--

Вздохнув  полной  грудью,   я  так  и  замер,   мысленно  восклицая, -- Ну,   правда же,   Марго,   правда.--

Прозвучало  привычное, -- пока,   и  Марго  скрылась  за  дверью.

В  безмерном  наслаждении,   я  снова  плюхнулся  на  кровать,   и  привиделся  мне  песчаный  пляж  необитаемого  острова  и  уходящий  в  даль  океана,   темнеющий  в  вспышках  молний,   фиолетовый  шторм.    

Возвращаясь  из  магазина,   я  заглянул  в  дом,   где  жили  девчонки  и,   узнав,   когда  Марго  уехала,   прикинул,   что  к  этому  времени  она  должна  была  успеть  собраться.

После  обеда  я  сходил  на  реку  и,   глядя  на  озарённые  светлыми  воспоминаниями  местечки,   решил,   что  лучшим  продолжением  этого  приключения  будет  углублённая  творческая  работа.   Композиция  со  стоящими,   рядышком  сёстрами  раскинулась  в  моём  воображении,   и  я  сразу  прикинул,   что  Лизоньке  подойдёт  золотисто-коричневое  платье,   а  Марго,   тёмно-фиолетовый  цвет.  

Весь  вечер  я  примерялся  с  наброском,   жалея  лишь  о  том,   что  образ  Марго  сохранился  только  в  памяти.   Уже  лёжа  и  ворочаясь  в  постели,   я  вдруг  нащупал  под  подушкой  и  в  превеликом  восхищении  достал  беленькие,   ещё  чуть  влажноватые  трусы.   Положив  их  под  нос,   я  вдохнул  свежесть  морской  волны  и  дурманящую  солоноватость  океанского  простора. Я  так  и  уснул  в  обнимку  с  этим  чудом,   и  снилось  мне …