Мои соседки. Ролевая игра (Зрелая соседка)

Людка говорит:

— Вов, что-то у нас с тобой никакой романтики. Просто ебёмся и всё.

— А что ты хотела?

Мне просто стало интересно, в чём, по мнению Людмилы, должна выражаться романтика с чем её едят. Дело было весной, в огороде ещё всё серо, мрачно, не поработать, потому что земля ещё не просто сырая, сильно мокрая. Вот и отдыхали с Людмилой, к весенне-огородным работам готовились.

Людка задумалась. Она когда что-то придумывает, губу нижнюю прикусывает, глаза под лоб заводит, лицо становится мечтательным — мечтательным. Жена тоже имеет такую же привычку прикусывать нижнюю губу. Как в анекдоте про обезьян, у одной из которых торчит нижняя губа, а у второй верхняя. Та, у которой торчит нижняя губу (не о том думаете, охальники) спрашивает:

— Тебе в рот дождь не попадает?

Вторая в ответ:

— Не попадает

— А мне попадает.

Подумала Людка, подумала, потом подумала ещё раз и говорит:

— А давай в игру какую-нибудь поиграем. Сам же показывал фильмы с медсёстрами, с сантехниками, с продавцами.

— Люд, так это зарубежные фильмы. У них что ни фильм про сантехника, то всё про еблю получается, а у нас про Афоню.

— Ну и что. Давай, будто я на огороде работаю, а ты ко мне подкрался и изнасиловал.

— Ты хорошо подумала? Там же сейчас сыро и мерзко. Холодно.

— А я оденусь. Ну давай, что, тебе жалко, что ли? Моя же жопа будет мёрзнуть.

— А моя будто нет.

— А ты совсем штаны не снимай, чуть приспусти и всё. У тебя хуй большой, достанет.

— Уломала.

Пошли мы с Людкой на огород. Точнее Людка пошла, а я вроде как тайком проникну, поймаю её и изнасилую. Пообещала шибко не сопротивляться. Самой хочется не меньше меня. Точнее больше, чем мне.

Настоящий насильник в калитку проходить не будет. Нормальные насильники всегда идут в обход. Вот и я пошёл в обход, по за огородами. Перелезать через ограду стал, зацепился штанами и шмякнулся со всего маха почти что мордой об землю. Грязь же, ноги поехали в разные стороны, вот и зацепился. Да хорошо лишь штанами, а не тем, что в штанах. Было бы хохмы, когда начал бы орать, Людку кликать, чтобы мои яйца от забора отцепила.

Поднялся, руки о траву вытер, остатки об штаны. Всё одно стирать, вон как угваздал. А я же ещё для большего антуража шапочку лыжную надел и тёмные очки. В кино всегда злодеи в очках ходят. А шапочку, думаю, на лицо опущу, чтобы потерпевшая потом насильника не признала. Хрен там что вышло. У них-то в кино шапочки с прорезями, а у меня глухая. Нет, я думал прорезать, да шапку жалко стало. Почти новая, ещё в ней ходить да ходить. Пока с шапочками разбирался, пока от забора отцепился, Людка уже орёт

— Ну ты где там застрял? Или передумал? Я уже трусы спустила, ебать скорее иди.

— Да иду я, иду, неугомонная.

Пришёл. Людка стоит без штанов, у щиколоток 

всё: и штаны, и трусы. Жопу отклячила. Я по заднице её погладил, а она просит:

— Поцелуй.

Ох, как же я возмутился!

— Где ты,  — говорю, видела, чтобы насильник бабе жопу целовал? Он же не целовать пришёл, а насиловать.

— А ты не жопу, ты письку поцелуй. Она у меня чистая, специально подмылась, как знала, что насиловать будут.

— Вот же дура ты какая! А если насильник твою письку целовать не хочет? Тогда что? А?

— А тогда я ему сосать не буду. А?

А вот это уже существенная угроза.

— Наклонись сильнее, чтобы достал до твоей подмытой письки.  — Лизнул. Людка вздрогнула, ойкнула и заводила жопой, насаживаясь на язык. Ну да не хуй это, совсем не хуй, на него где сядешь, там и слезешь.  — Да жопой-то не крути. Я сам всё сделаю.

— Как не крутить, если до самого сердца забирает. Ой, Вовочка, как мне хорошо! Ещё, милый, ещё! И клитор, клитор не забудь. И в попу палец.

Приучил, что называется. А как задницей крутила, как возмущалась. А сейчас не только палец, чего существеннее принимает и ничего. Вылизываю, стараюсь, пальцем в попе шурую, насаживаю. Людка вовсе заблажала. И как заорёт:

— Оййй! Кончаююю!

Бля, только этого не хватало. Тишина на улице и её голос поди за речкой услышали. Благо никто не подумает, что насилуют. Ведь под насильником не орут: Кончаю!

Кончать-то кончай, а зачем жопой так толкаться. Я едва на свою задницу не сел, благо за Людкин пышный попец удержался. А она ещё меня же и корит.

— Ты зачем так сделал? Я хотела с тобой кончить. А теперь что?

— А теперь насиловать тебя буду. Встань поудобнее.

Людка наклонилась, я попробовал с заду подобраться. Она головой мотает: Не то и не так. И на четвереньки прямо на сырую землю встала не жалея своих колен. Колени-то отмоются, а вот кайф словить важнее. Зад задрала: Еби, насильник! Уговорила, речистая. Наяриваю Людку раком, вдруг мысль в голову пришла: Сейчас силы потрачу, а как возмещать? Спрашиваю

— Людк, а у нас поесть что-нибудь есть?

Та давай ржать, аж хуй из пизды выпал.

— Кто о чём, а Вова про жратву. Как так можно: ебёт бабу и не о пизде, о еде думает? Есть у нас еда, есть. Я и борща наварила на косточке, и пельмешков с утра налепила, даже водку в холодильник поставила. Ты еби давай, голодным не останешься.

— Так а я что делаю? Просто на твой пирожок посмотрел и про еду подумал. Ты же знаешь, что главное в жизни добрый харч. Так Дед Щукарь утверждал, а он жизнь повидал, знает, что говорит.

— Вова, я не пойму, ты кто? Насильник или мой любовник? Любовника кормить я просто обязана, а насильнику хрен по всей морде.

— А я тебя сейчас насилую или что делаю?

— Ебёшь нежно, пылко и страстно. Насильники так не ебут.  — Горестно вздохнула.  — Нет, ну какая несправедливость? Хотела чтобы изнасиловали, а меня 

просто в очередной раз выебли. Разве что в огороде. Вов, давай кончать будем. Коленки закалели.

Кончать так кончать. Сосредоточился на ебле и вот уже и финал. Я фаворит, обскакал всех, даже Людка задержалась. Встали. Людка мне пизду кажет:

— Смотри, сколько наспускал.

Я смотрю. Ещё раз смотрю и спрашиваю:

— Людк, я тебе из города бритвы специальные женские для пизды привозил?

— Ну.

— Баранки гну. А почему не бреешь?

— Так отращиваю бороду, чтобы зимой не мёрзла. Ты вон в зиму бороду отпускал, чтобы лицо не мёрзло. Здесь то же самое.

— Людка, ты не путай твёрдое с кислым. Моя морда лица на холоде, а твоя трусами, тёплыми штанами прикрыта. С чего бы ей мёрзнуть?

— Так для опаски. Вдруг на улицу выскочу без трусов. А волосья-то и прикроют, согреют.  — И ржёт.  — Ладно, в баню вечером пойдём, там побреешь мне.

— А чего это я?

— А кто?  — Людка заозиралась, закрутила головой.  — Никого же рядом нет. Я бы Лёшу позвала, так он алкаш, у него на Ленку не стоит.

— А для чего тебе, чтобы у него стояло?

— Так брить будет, раздразнит. Нет уж, лучше я тебе дам. Ты и побреешь, т выебешь. Два в одном, как кофе в пакетике.

Трусы подтягивает:

— А мыться не будешь?

— Да ну её. Пусть воняет. Вечером отмою. Я вот чего подумала, пока раком стояла. Вишь на дровнике толь совсем ветром сорвало. Давай я тебе помогать буду, а ты пока сараюшку перекроешь.  — Охренеть, какая хозяйственная женщина. Её ебут, а она о хозяйстве думает.  — Потом я тебе ещё разик дам, пока пизда грязная, потом в баню сходим, как раз натопится. Потом посидим, борща поедим. пельмешек, потом поваляемся. Как тебе план?

— Да не моя пизда, твоя, ход с грязной, раз хочешь. А вот с поваляемся ты не подумала.

— А что не так?

— Я тебе робот, что ли? Батарейку поменял и вперед.

— Ой, да у тебя всегда стоит.  — Людка отмахнулась.  — А не встанет, так насосу. Делов-то.

И то правда. Делов-то насосать и поставить.

Крышу перекрыли. Там делов хрен да маленько. Старую толь снял, новую настелил, прижал рейками и на том всё. Можно идти в баню, как раз натопилась.

Сходил домой за чистым бельём. Не станешь же грязные трусы на чистое тело надевать. А грязное бельё у Людки брошу. Своё будет стирать и моё за одним постирает. Собрался и к Людке пошёл. А она уже в дверях бани стоит голышом, меня ждёт, кричит:

— Ну где ты там ходишь? Я уже озябла. Греть будешь. Нет, не сейчас, вечером. Так греть будешь, чтобы дым изо всех дырок пошёл.

И снова ржёт. А чего ей не радоваться. Сараюшку перекрыл, саму выебал. Осталось помыться, пообедать и до самой ночи можно из постели не вылезать. Разве что в туалет да поесть. Война войной, а накормить не забудь. Голодный мужик не о пизде, о хлебушке думает.

Намылись в бане. Людка, как и обещала,  

станки бритвенные принесла и я на некоторое время сменил квалификацию, став заправским пиздобреем. Отрастила кучери, что вначале пришлось их ножницами состригать, лишь потом брить. За одно она меня побрила. Не нравится ей сосать, когда волосы в рот лезут. Да ещё бритый хуй визуально кажется больше, чем есть на самом деле. Мы с нй измеряли линейкой, и рулеткой, и портняжным метром. Ни фига не становится больше, сколько ни брей. Красивее разве что. Людке нравится им играть. Поставит и давай любоваться, играть. То старается шкурочку на залупу натянуть, то языком в дырочку проникнуть. Ну так не пизда же это, не пролезет язык, как ни старайся. А капельки смазки, которые выделяются, слизывает, называя слёзками.

Помылись, побрились, домой пошли. Тело распарено, дышит легко. В простыни завернулись и даже одеваться не стаи. Дома Людка халатик накинула, давай хлопотать у плиты. Спросил про халатик:

— Зачем?

— Чтоб раньше времени не приставал. Вот поедим, тогда хоть заеби. Тогда вся твоя буду.

Людка, кроме того, что наварила борща и налепила пельменей, ещё успела пампушек с чесноком наготовить к борщу. И всё это под водочку пошло так мило, что не заметили, как всё со стола смели. Отвалились от стола с полными животами. Какая теперь ебля? Теперь отдышаться бы поиметь возможность. Как у той вороны в зобу дыханье спёрло. Пока суть да дело решили телевизор посмотреть. А смотреть-то и нечего. Новост можно вместо фильмов ужастиков показывать. Там стреляют, там что-то горит, там взрывается. Мир с ума сходит. Нет, чтобы делом каким заняться. Хлеб растить, дома строить, женщин любить, детишек рожать и растить. Они вместо этого воюют.

Выключили телевизор и включили кассету. Смотрим, как здоровенные негры огромными хуями белокожих женщин ебут. Тем, судя по всему, нравится. Вон как лыбятся. И дают везде. Спрашиваю Людку:

— Ты этому всему веришь?

— Откуда я знаю. Раз показывают, значит правда.

— Людк, ты сколько верещала, пока первый раз мне в свой зад дала? Не помнишь? А тут такую елдину пихает, а она лыбится. Ты до сих пор не лыбишься, а ей смешно.

Людка в ответ:

— Так может у неё жопа такая широченная. Я откуда знаю. Ты вот лучше, как вон тот мужик сделай. Я на живот лягу, подушку под него положу, а ты мне полижешь. Ну что ты скривился? Не нравится лизать?

И моську обиженную сделала. Нет, ну о чего сучка стала прихотливая. Точно говорят, что чем больше целуешь, тем чаще к тебе жопой поворачиваются. Ведь сама же говорила, что с Рудиком даже представить себе такого не могла. Чтобы он да пизду поцеловал. Да до такого он и по пьянке великой не доходил. А тут понравилось.

Спрашиваю весьма ехидно:

— Людочка, а не подскажешь случаем, какое соотношение у нас между тем, сколько я тебе лижу и тем, сколько ты даёшь? Что-то я с арифметикой последнее время не в ладах.

Она подумала, что-то в уме посчитала и 

выдаёт:

— Думаю один к пяти. Может чуть больше. Но не больше, чем один к семи.

— Точно?

— Точнее не бывает. Зря я, что ли, техникум механизации учёта заканчивала. У меня-то с арифметикой лады. К тому же, Вовочка, я ведь тебе тоже сосу. И я не виновата, что ты не кончаешь, как бы я не старалась.

— Задумчивое лицо сделал, засомневался вроде как

— Может ты плохо стараешься? Только вид делаешь?

Эк как она взвилась. Заорала

— Ты! Да ты знаешь кто ты? Гад, паразит, фаш...

Чтобы не выслушивать словесный фонтан, есть надёжное средство заткнуть его. Надо просто обнять свою женщину и крепко поцеловать. Повырывается малость и успокоится. А если при этом титечки приласкать, писечку погладить, так вскоре она и совсем растает. Так и произошло.

— Сверху хочу.

— Аргументируй.

— Просто хочу. Когда я сверху, мне кажется, что не ты меня ебёшь, а я тебя. И руки свои убери, сама всё сделаю, не маленькая. Оххх, какой он стал большой! Надрочила, дура. Ой, смотри, влез!

И Людка заскакала, закрутила задом. Скачет, наслаждается. Через некоторое время спрашивает с придыханием:

— А завтра давай во что-нибудь ещё поиграем. Пока Люба не приехала, мы с тобой наиграемся вдоволь.

— А когда Люба приедет?

— Будем играть втроём. Сил-то хватит на двух?

— Хватит. Ещё и на Ленку останется.

Людка замерла, потом сунула мне под нос кулачок:

— Даже не думай. Сразу кастрируем. Пусть её Лёня ебёт.

И скачки продолжились. А ведь ещё не поздний вечер.