Ибицкие скакуны

- У тебя симпатичные плавки, я их уже на пляже заметил, - сказал он игриво.

Вот ведь сукин сын, а делал вид, что в упор меня не замечает! И что он теперь в моём номере делает? Не за спичками же зашёл, наверное!

- Да и я сам вроде ничего, если ты со мной пошёл. Я с кем попало не ухожу, да и сам я не кто попало, - говорю я ему, выдерживая игривость тона.

- Нет, - отвечает он, - когда мне кто-то нравится, я специально на него не смотрю, чтобы заинтриговать человека.

Блин, что ни день, то новые загадки другой ментальности! Это он, оказывается, чтобы заинтриговать, в упор меня не замечал.

- И что я, по-твоему, вместо кружка "умелые ручки" на курсы ясновидения ходить должен был, чтобы понять: тебя-то как раз мне и надо в охапку хватать?

- Опять нет, - отвечает он. - На интуицию надо полагаться, она, как третий глаз, всегда зорче видит и вглубь смотрит.

"Всё ясно, мы знакомы от того, что старались не замечать друг друга. Передача "Очевидное невероятное" курит в сторонке", - отмечаю я про себя и перехожу на голос:

- Окей. Только кто попросил меня спину тебе кремом намазать, интуиция, что ли?

- Да (о, наконец-то, это волшебное слово!), моя интуиция мне подсказала, что ты не откажешься это сделать.

Тоже мне догада! Да кто бы отказался такую спинку помять и погладить... Мама дорогая, мы ещё и в дебри не ушли, а я уже в трёх соснах заблудился!

- То есть на моей роже, которую ты в упор не замечал, потому что, как выясняется, только на плавки и пялился, было написано: ложись на живот, я тебя спинку кремом натру, а заодно и ниже копчика кое-что помассирую.

Ну, прямо ничего уж и подумать нельзя, одни враги кругом: сплошное арабско-сексуально-террористическое войско!

Плавок красивых на мне уже нет. И зачем, спрашивается, я столько денег за них заплатил? Не поминайте лохом, называется; остался бы дураком, коль губу бы не раскатал! И губозакатывающая машинка даже не понадобилась - и зачем я её с собой в такую даль тащил? Всегда говорил, что арабы (тьфу ты, чуть не вырвалось - кавказцы, хотя это однохуйственно по части их обрезанности) - долгоиграющие жеребцы. Об их потенции оды слагать надо! Там, где европеец, ещё не начав, уже кончить успел, арабский конь и не валялся вовсе. А как начнёт валяться - о невспаханной целине можно напрочь забыть!

Короче, я точно два литра жидкости потерял, щедро обливаясь потом, во рту теперь такой сушняк, что скулы сводит. Блин, а соседи наверняка подумали, что за стенкой жеребцов оседлать пытались. Завтра придётся если не глупой овечкой, то благородным пони прикинуться - с глазками без вины виноватого. Или накрайняк рассказать им о своей особенности чревовещания, дескать, когда я за стенкой и меня никто не видит, я издаю исключительно кобыльи и жеребцовые звуки. Вот такой я, мол, загадочный. Впрочем, и не такой я вовсе, а просто правильного, простите, ёбаря на трамвайной остановке дождался!

Он уходит, а у меня словно гора с плеч сваливается: тяжёлая это работа - резвого скакуна усмирять! Если же упомянуть про "оседлать"... Так это только в сказках о бабах в русских селениях пишут, которые "скакуна на скаку осёдлывают" и ещё что-то сделать успевают, а я не так, я кнутом и пряником! После второго надкуса, простите, с отсосом даже арабские скакуны такими податливыми становятся, что не водки к пряникам просят, а смазки, да побольше!

Под душем я глотаю воду и думаю: "Пипец, какая невкусная вода-то! И такой гадостью мы моемся?" Хорошо, что в доме минералка оказалась - водопой загнанной лошадки удался...

Лежу, внутренне отмокаю и думаю: "Бедный друг этого араба! Попробуй выдержи в регулярном ритме такой бешеный темп! Если они всегда так трахаются, как мы сегодня, это ж сколько минеральной воды у них уходит?!"