Наблюдатель. Из сборника Порно рассказы измена наблюдатели

Рассказ писался для дуэли, но уважаемая Капочка так расстроилась из-за моего предыдущего «опуса», что я решила ee немного порадовать этим. Или добить — тут уж как получится.

С уважением, Не-комментатор)))))

Этого просто не может быть! Это невозможно! Это чудовищно и... чарующе...

Я стоял у окна и не мог оторваться — на разобранной кровати ласкали друг друга две красивые ухоженные женщины. Когда я только заметил их, направляясь к задней двери, мне захотелось развернуться и убежать, но что-то остановило меня. Их поцелуи были такими самозабвенными, объятия такими чувственными, a ласки такими нежными, что у меня тут же потекли слюнки.

И их лона так бесстыдно смотрели прямо в незашторенное окно...

Но вот загорелая брюнетка затряслась мелкой дрожью. Ee ножки судорожно сжались, жадно захватывая ладонь белокожей стройной блондинки, которая в свою очередь протяжно завыла, также дрожа и прижимая к своему ненасытному лону руку своей любовницы. И они повалились на постель, целуясь и постепенно успокаиваясь.

Это было сигналом — я развернулся и выбежал со двора.

Лишь через два квартала, завидев недавно открывшийся бар на углу, я понял, что мне надо выпить.

Бармен с кривой ухмылкой поинтересовался, действительно ли я совершеннолетний. Я молча помахал перед его носом водительским удостоверением и заказал двойной бурбон.

И только усевшись за столик и сделав глоток гадкого алкоголя, решил разобраться, что же вызвало во мне такую бурю негодования.

Для начала, пожалуй, надо рассказать o себе. Меня зовут... a, впрочем, какая разница, как меня зовут. Пусть в моей истории не будет имен, потому что она не уникальна — таких как я тысячи, если не миллионы.

Отца своего я никогда не знал и не интересовался ни его личностью, ни его судьбой. В этом у нас была полная взаимность — он тоже ни разу не дал o себе знать.

Воспитанием моим занимались мама и тетя — мамина родная сестра.

Они во мне души не чаяли. Стоило мне чуть нахмурить брови, как к моим ногам тут же ложились любые игрушки, сладости и прочие детские радости. A стоило повысить голос, как они со слезами на глазах бросались меня утешать — опять-таки с игрушками и конфетами.

Нужно ли говорить, что соседские дети меня не любили, в школе дразнили, и друзей у меня не было? Нужно ли говорить, что к своим пятнадцати годам я имел лишних фунтов сто весу, прыщи на лице и вагон комплексов? Да, и в обмен на обожание и почти поклонение мои мамки требовали беспрекословного подчинения — с этой компанией не водись, в эти игры не играй, дома быть не позже девяти.

A когда в выпускном классе оказалось, что я поступил в колледж в другом штате, горю их не было предела. Я тоже печалился при них, зато в одиночестве, запершись в своей комнате, ликуя, рисовал в воображении самые радужные картинки. Я строил себе такие планы на жизнь в кампусе, так мечтал o том, как буду толпами водить к себе девушек, как они будут вешаться на меня и обожать меня так же, как и мама с тетей...

Каково же было мое разочарование, когда, оказавшись в колледже, я понял, что никого моя персона не интересует. Более того, что таких как я тут сотни, a красивых девушек — единицы. И что среди красивых девушек единицы готовы кидаться на шею каждому встречному поперечному. И те — не мне.

Однако мне повезло — мой сосед по комнате оказался на редкость компанейским парнем, которому было грустно смотреть на мои мучения и невыносимо слушать всхлипы по ночам. Именно он посоветовал мне записаться в тренажерный зал, сам стал следить за моим питанием и тренировками, и уже спустя четыре месяца я обнаружил, что одежда, которую я взял с собой из дому, мне безбожно велика.

Когда я приехал домой на первые каникулы, мама и тетя горестно заламывали руки и причитали, мол, как это так, их мальчик похудел, спал с лица, суетились и все пытались меня накормить жареным и сладостями. Я сопротивлялся, как мог, и клятвенно пообещал себе на следующие каникулы поехать куда угодно, лишь бы не домой...

Так и пролетели эти незабвенные пять лет в борьбе с прыщами, лишним весом и соблазном поехать к маме на каникулы, a не пойти в очередной пеший поход в горы или к лесному озеру.

Постоянной подружкой за это время я так и не обзавелся, но секс мне иногда перепадал, иногда даже с очень красивыми девчонками.

Была у меня на курсе одна — красавица из красавиц, дочка какого-то богатея. Жила в отдельном коттедже за территорией кампуса, на лекции приезжала на личном роллс-ройсе с личным водителем, всех парней отшивала, и только я получил доступ к ee телу. М-м-м, как мы с ней только не резвились!

Правда, отношения наши продлились недолго — как только ee папочка прознал про наши забавы и навел обо мне справки, красавица перевелась в другой колледж, сменила номер телефона и забросила адрес электронной почты.

Очевидно, именно из-за той истории мне теперь была закрыта дорога во все более-менее приличные конторы. Поэтому я и вернулся в родной город...

Я не предупредил o своем приезде ни маму, ни тетю, и, видимо, поэтому застал ту нелицеприятную картину. Надо было позвонить накануне...

Так что же меня так взбудоражило? Ну, ласкают друг друга мои мама и тетя, ну, получают удовольствие — все мы взрослые люди и прекрасно понимаем, что секс нужен, что это нормально. A они не замужем, приличных мужчин их возраста в округе нет, вот и приходится...

A с другой стороны, ведь все это могло происходить чуть ли не на моих глазах! Я же рос среди... этого! И ладно бы это были какие-то посторонние тетки, a это же мои мама и тетя — родные сестры! Мои родные люди! Они же не могут быть... такими? Ведь не могут, правда?

Я хлебнул еще виски и обхватил голову руками.

— Ба! Кого я вижу! — раздался над моей головой голос моего бывшего одноклассника. — Ничего себе ты изменился! Как жизнь? — он хлопнул меня по плечу.

Ну, кому поплакаться, как не ему? И я поплакался...

За время моей исповеди мы прикончили бутылку и начали вторую.

— Так, значит, лесби? Девочка с девочкой? — в который раз переспросил он и облизнул губы.

Я кивнул.

— Покажи мне... — я посмотрел на него, как на сумасшедшего. — Я заплачу, — добавил он, понизив голос.

— Ты в своем уме? Ты понимаешь, o чем ты меня просишь? — сначала вскрикнул я, но потом тоже перешел на шепот — несколько пар глаз в недоумении уставились на нас.

— Пойдем отсюда, — он потянул меня за рукав...

На улице уже стемнело и один за другим загорались фонари.

— И как ты себе это представляешь? — продолжал отнекиваться я, хотя уже вполне четко представлял себе, как и когда это можно было бы провернуть. Но нельзя же вот так сразу взять и согласиться?

Но и он уже все придумал и продумал:

— Очень просто — будешь следить за ними. И как только заметишь какое-то шевеление в этом направлении, наберешь меня. Оплата сдельная по полтысячи баксов за просмотр.

Я прикинул — если в течение недели они этим занимаются, положим, три раза, выходит полторы штуки в неделю. Не хило получается!

И вдруг меня такое зло взяло. Да к черту, подумал я, эти долбанные извращенки всю жизнь меня гнобили и притесняли. Теперь пришел мой черед!

— По рукам, — сказал я и зажмурился. Зачем? Наверное, чтобы не передумать, видя самодовольную ухмылку на его сытом лице.

Он снабдил меня биноклем с восьмикратным зумом и спальным мешком, помог вскарабкаться на крышу гаража соседнего пустующего дома, выдал мобильный с единственным забитым в телефонную книгу номером — его номером. И отправился домой.

A я остался наедине с темным окном и луной у меня над головой.

Ночи стояли еще теплые, но уже не такие душные, как летом, поэтому ночевать на улице было даже приятно. Хмель из головы постепенно выветрился, и мне стало страшно. На что же я согласился? Это же унизительно! Мои мама и тетя... Мало того, что сами по себе отношения между женщинами это ненормально, так они же еще и сестры! Гадко, как же это гадко! И я гадок, что рассказал об этом постороннему человеку, что наблюдал за ними, что согласился продавать их личную жизнь! Что же мне делать? Конечно, самым правильным сейчас было бы спуститься с этой чертовой крыши, пойти домой и все им рассказать, но...

Что-то сдерживало меня. Обида? Мстительность? Эгоизм? Алчность? Не знаю, но я продолжал лежать на спальнике и до рези в глазах смотреть на темное окно их спальни.

Вдруг за стеклом вспыхнул свет. Я чуть не выронил бинокль. Когда, наконец, совладал с собой, у меня снова рот наполнился слюной.

Они сидели на кровати совершенно голые и самозабвенно целовались.

С трудом сдерживая дрожь и не отводя от глаз бинокль, я нажал на кнопку вызова на телефоне.

— Началось, — прохрипел я в трубку.

Ответа я не услышал — они повалились на кровать, и белокурая шевелюра тети покрыла мамину гладко выбритую промежность.

Он прибыл уже через пару минут — или это мне только так показалось? — и выхватил у меня из рук бинокль.

Но я и без бинокля все прекрасно видел — как мама выгибалась дугой, яростно комкая простыни напряженными пальцами, как упиралась в постель только пятками и затылком, как со все возрастающей скоростью двигалась у ee промежности голова тети.

Одноклассник рядом со мной тяжело дышал, потом начал сопеть, покусывая нижнюю губу. Затем раздался недвусмысленный вжик.

A блондинка и брюнетка тем временем повалились на кровать. Тетя, наконец, отлипла от маминой промежности и призывно расставила ноги, снова светя бесстыжим влагалищем прямо в окно.

Я отвернулся. Мой одноклассник сопел, периодически охая и одобрительно цокая языком.

— Фистинг? Вот уж чего не ожидал, — тяжело дыша, воскликнул он.

Я посмотрел в окно через плечо. Мамино запястье было полностью погружено в лоно тети, которая, закрыв глаза и стиснув зубы, вздрагивала всем телом и вскрикивала при каждом движении маминой руки.

Я сел на спальник и обхватил голову руками. Как гадко!

Одноклассник за моей спиной удовлетворенно хрюкнул и положил бинокль рядом со мной.

— У тебя салфеток нет?

Я медленно мотнул головой.

— Жаль... черт, это стоит каждого цента...

Снова вжикнула молния, он еще немного покопошился рядом со мной и ушел.

Я остался один.

Ветер еле слышно шелестел краями банкнот, которые он подложил под бинокль.

— И долго ты собираешься тут сидеть? — у меня внутри все похолодело, но я все равно посмотрел на нее через плечо. — Ужин давно остыл, ждем только тебя.

На маме был знакомый мне с детства цветастый халат, ee волосы были собраны в небрежный хвост. Она улыбалась.

— Прости меня... мама