Мы

Я иду по коридору. Медленно переставляю трясущиеся ноги. Почему так мало света? Где-то далеко что-то грохочет. Пол под моими ногами и стены вокруг меня сотрясаются. Я слышу шелест, словно откуда-то течет вода. Но не останавливаюсь — мне надо вперед, выбираться из этого жуткого места...

Опять что-то грохочет. Пол под ногами ходит ходуном. Не выдерживаю и падаю на колени, упираясь руками в пол. Но грохот не прекращается. С потолка что-то падает совсем рядом. Опускаюсь грудью на пол и инстинктивно прикрываю руками голову...

И просыпаюсь...

На самом деле этот сон тревожит меня уже не первую ночь. И самое тревожное в нем даже не близкая гибель — к этому я уже давно привык в реальной жизни. A то, что в этом сне я девушка...

***

Я лежала на полу в коридоре. Грохот стрельбы все еще слышался в отдалении, но стены уже не дрожали. Можно вставать.

Ноги все еще не слушались, но до кухни я все равно дошла. На столе каким-то чудом уцелел стакан с водой, но в нем полно осыпавшейся с потолка штукатурки, поэтому я направилась к плите, на которой стоял чайник. Там вроде оставалось еще немного воды. Утром надо будет сходить к колонке — только бы туда не попали.

Выглянула в окно — в соседнем доме обвалилось полподъезда. Хорошо, что люди оттуда съехали еще неделю назад. Вообще наш район опустел с тех пор, как... Даже мысленно не хочу произносить это...

***

Серый февральский рассвет застал нас уже среди полуразрушенных домов. Мы шли молча, напряженно вглядываясь в выбитые окна и незапертые двери. Но место казалось покинутым.

Дошли до перекрестка. Капитан приказал разделиться по двое. Мне и Руди досталось идти налево. Тишину иногда нарушало воронье карканье и шорох скатывавшихся по горкам щебня камешков.

И вдруг вдалеке мелькнула серая тень. Руди вскинул автомат, прицеливаясь, но я положил руку ему на ствол и приложил палец к губам. Если это один из них, нам было бы полезно взять его живым...

***

Я пробиралась между кучами щебня и битого камня, в которые превратились заборы и целые дома. Пряталась за обгоревшими остатками стен с пустыми глазницами выбитых окон. В руках у меня было две баклажки для воды.

Идти туда всего сто метров, но после ночного обстрела эти сто метров превратились в полосу препятствий. И пробиралась я короткими перебежками — кто знает, вдруг там мародеры какие-нибудь или солдаты ходят.

До колонки оставалось каких-то пять метров, я уже видела ee черную изогнутую рукоять и мысленно возносила хвалы Господу за то, что в нее не попали, как вдруг...

***

— Стой! Кто идет? — дуло автомата замерло буквально в миллиметре от головы человека, закутанного в шерстяной платок...

***

Я подняла руки вверх...

***

Девушка...

— Повернись, — скомандовал Руди.

***

Я повернулась к ним лицом...

***

Руди сально улыбнулся и опустил оружие:

— С нами пойдешь, — проговорил он с улыбкой.

A я не мог сказать ни слова. Я вдруг понял... осознал... это она бегала по разрушающемуся коридору, защищала голову от сыпавшейся с потолка отделки... это ee дом сотрясался от летевших мимо снарядов...

— Джейкоб, — я протянул ей руку.

«Я знаю», — раздался тихий голос прямо в моей голове.

— Идем с нами...

Она медленно покачала головой:

«Не могу... »

— Тогда позволь помочь тебе...

Она снова покачала головой...

— Да че ты с ней... ? — Руди не договорил, потому что мой автомат уперся ему дулом в грудь.

«Не надо», — прошелестело в моей голове.

«Я и не собираюсь», — ответил я и нахмурился.

— Уходи, Руди, не доводи до греха...

— Капитану я что скажу? — он часто моргал и шмыгал носом.

— Что я дезертировал, — я бросил оружие ему под ноги, схватил девушку под руку и поволок ee в сторону ближайшей стены...

— Чай будешь? — она суетилась у плиты, дрожащими окоченевшими пальчиками пытаясь поджечь спичку. — Извини, у меня больше ничего нет...

Я накинул ей на плечи свой бушлат:

— Сядь и грейся. Я сейчас...

В моем сухпайке еще оставалось с полбанки тушенки, немного печенья, немного кофе и джем. Я вывалил все свои припасы на стол.

— Кастрюли у тебя есть?

Она кивнула, голодными глазами глядя на тушенку.

— A крупа какая-нибудь?

Она снова кивнула.

— Ладно, я сам найду, — я подвинул к ней поближе печенье и джем и развернулся к многочисленным шкафчикам с покосившимися дверцами.

***

Где-то далеко ухнул снаряд. В окне задребезжали стекла...

Он оказался на редкость внимательным. Я даже не предполагала, что враг может быть таким. Хотя какой же он враг? Он — освободитель, спаситель, миротворец. Почему же тогда мои соседи, едва получив весть o том, что к нашему городу подходят миротворцы, предпочли уехать? Почему, заслышав слова «международный контингент» старухи крестятся и тайком вытирают слезы? От кого он пришел освобождать нас с оружием, которое разрушает наши дома?..

Снаряд снова упал совсем рядом. С потолка посыпалась штукатурка, мелко стуча по клеенке, которую я уже давно натянула между шкафами над своей кроватью. В воздухе запахло цементной пылью...

***

И это она враг? Такая хрупкая, гибкая и нежная? Глядя на нее, целуя ee щеки, поглаживая ee плечи и спину, я не мог отделаться от мысли, что вся эта война какая-то неправильная, что мы не должны здесь быть... Неужто она опять лезет в мою голову?

Я прижался губами к ee губам. Она ответила.

Где-то опять что-то взорвалось. По окнам резануло лучом прожектора.

Мои руки скользят вдоль ee тела, но я ощущаю каждое прикосновение так, будто это я сам ласкаю себя. Я кусаю ee губы и сам же стону от этих укусов. Я проникаю в нее, чувствую, как она сжимает меня, и сам как будто сжимаюсь вокруг чего-то, что проникает в меня.

Мы-я-она бьемся в судорогах, выгибаюсь, воет. Я-она-мы кричу, взрывается, валимся. Она-я-мы уже не здесь...

Что-то бухает, но мне нет до этого дела. Ручейком по клеенке течет песок, но она не отвлекается.

Еще немного, совсем чуть-чуть...

...

...

***

Руку я заметил случайно под обломками здания, которое мы бомбили ночью. Сердце екнуло. Побежал туда, стал разгребать песок и щебень, отбрасывать большие куски перекрытий. В дверную ручку судорожно вцепились посиневшие пальцы. Дернул... Оторванная по локоть рука с характерной татуировкой на запястье... Джейк так гордился ею...

***

— Ничего, поболит и перестанет.

— Идем скорее...

— Зато теперь ты знаешь...

— Знаю