Летняя практика. Часть 2

Господин Рязанов остановился на секунду, поправил очки и продолжал:

- Я, Роман Антонович, очень люблю сына, и вы поймете, почему я позволил себе обратить ваше внимание на те трудности, которыми обставлены родители. Я буду просить вас, Роман Антонович, обо всех щекотливых вопросах, которые может предложить мальчик, сообщать мне. Мой мальчик очень нервный, и с ним надо быть осторожным. Мы общими силами будем отвечать ему на щекотливые его вопросы. Мне бы хотелось, и, насколько в моих силах, я постараюсь достичь, чтобы из мальчика вышел трезвый, разумный слуга отечеству, - продолжал господин Рязанов взволнованно, - понимающий, что надо довольствоваться возможным, a не стремиться к невозможному. Надо уметь делать уступки. Надо жить, a не питаться фантазиями.

Я слушал господина Рязанова с удовольствием. Его речь находила во мне полный отклик. Он словно повторял все то, o чем я часто и много думал и что заставляло меня идти, не сворачивая в сторону, по избранной мною дороге. Я не знал еще в то время, как господни Рязанов добился своего положения, - пробивал ли он свою дорогу, как он выразился, "горбом" или нет, но, во всяком случае, он был тысячу раз прав, когда говорил, что "жить надо, a не питаться фантазиями".

Должно быть, господин Рязанов заметил благоприятное впечатление, произведенное на меня его словами, потому что, окончив свою речь, он мягко заметил:

- Ну, теперь поговорим об условиях, Роман Антонович!

На этом пункте мы скоро сошлись. Он предложил мне семьдесят пять тысяч рублей в месяц.

- Вот сейчас познакомтесь с сыном, - проговорил Рязанов и позвонил.

Через несколько минут в кабинет вошел мальчик, лицом похожий на отца. То же некрасивое лицо и те же умные, черные глаза, но только сложения он был нежного, и взгляд его был какой то задумчивый.

Рязанов с любовью поцеловал сына и, знакомя меня с ним, проговорил:

- Вот, Володя, твой учитель на лето, Роман Антонович. Он был так добр, что согласился помочь тебе заниматься.

Володя протянул худенькую руку, взглянул на меня своим задумчивым взором и ничего не сказал.

- Мама встала? - спросил отец.

- Нет, спит еще, - отвечал Володя.

Мальчик скоро вышел из кабинета, и Рязанов проговорил:

- Володя, как вы, вероятно, заметили, слабого здоровья. Кроме того, он очень нервный мальчик. Впрочем, вы сами это увидите. Так уж, пожалуйста, Роман Антонович, берегите его и не позволяйте ему слишком много заниматься. Да пишите мне, как он учится. Я в деревню теперь не поеду; месяц или два вы проживете без меня. Я могу приехать только в августе. Жена собирается через неделю. Вы можете быть готовы к отъезду к этому времени?

- Могу.

- Ну, отлично, a сегодня милости просим к нам обедать в пять часов. Кстати, вы покороче познакомитесь с женой, и затем мы окончательно решим день отъезда.

Когда я снова пришел к пяти часам к Рязановым, госпожа Рязанова встретила меня довольно приветливо и, оглядывая меня, казалось, осталась довольна, что у них в доме будет учитель, приличный на вид.

Она сказала несколько любезных слов, выразила надежду, что я не буду скучать в деревне, и, как кажется, ничего не имела против выбора мужа. Это была женщина лет двадцати шести или семи, красивая, статная, видная брюнетка, с бойкими карими глазами и изящными манерами, в которых проглядывала избалованность капризной женщины, привыкшей к поклонению.

За обедом господин Рязанов казался совсем не таким, каким был в кабинете. Перед женой он как то притихал, бросая на нее беспокойные взгляды, полные любви и нежности. A она как будто не замечала их и капризно делала мины, когда господин Рязанов в чем нибудь не соглашался с ней. Нельзя было не заметить тотчас же, что эта барыня - избалованное существо и в доме играет первую роль. С мужем она была снисходительно любезна и, казалось мне, холодна. За обедом она два раза меняла дни отъезда и наконец решила, что уезжает через восемь дней.

- Это решение, надеюсь, последнее? - ласково пошутил Рязанов.

Рязанова сделала недовольную гримасу и ответила:

- Последнее!

Володя кинул на нее быстрый взгляд, в котором нельзя было заметить привязанности...

Через восемь дней взяв с собой старый ноутбук, телефон, зубную щетку и бритвенный станок я поехал на Курский вокзал (лететь на самолете никто не захотел) , и уже застал там все семейство Рязановых: мужа, жену, сестру жены - пожилую даму, племянницу господина Рязанова - девушку лет шестнадцати, и Володю.

Рязанов был какой то сумрачный и недовольный. Он сидел около жены и что то говорил ей, но она, казалось, не очень то внимательно его слушала и продолжала разглядывать публику.

Когда я подошел к группе, Рязанова оглядела меня с ног до головы, кивнула головкой и сухо проговорила:

- Наконец то! Мы думали, что вы опоздаете.

Рязанов любезно протянул свою руку и сказал:

- Напрасно ты конфузишь молодого человека: еще полчаса времени до отхода поезда.

Затем он представил меня своей свояченице и племяннице и, отводя в сторону, проговорил:

- Смотрите же, Роман Антонович, пишите мне, как занимается Володя. Пишите чаще, - обронил он.

Я обещал писать o сыне, и мы подошли к группе.

Рязанова пристально взглянула на меня, отвела взгляд и как то странно пожала плечами, взглядывая на своего осоловевшего мужа.

Пора было садиться в вагоны. Рязанова поднялась с места, a за нею вся остальная компания с мешками, баулами и сумками. Мне тоже дали нести маленький саквояж. Муж и жена пошли вместе и оживленно заговорили. Я шел недалеко от них, и до меня доносились звонкий смех Рязановой и веселый голос мужа. На платформе Рязанов не имел уже мрачного вида. Напротив, он был доволен и весел и не отходил от жены. Как видно, она умела по своему желанию менять его настроение.

Для семейства Рязанова было отведено особое купе, в котором и разместилась дамская компания. Рязанова, однако, находила, что тесно, и сделала гримасу, так что муж беспокойно взглянул на нее. Впрочем, когда поставили к месту все чемоданы и баулы, то оказалось, что "ничего себе".

Мое место было в соседнем вагоне. Я занял место у окна и вышел из вагона наблюдать за Рязановыми, к которым бросила меня судьба. Рязанов мне очень нравился, a сама она казалась капризной и избалованной женщиной, которой, пожалуй, трудно будет понравиться.

- Уж вы, Роман Антонович, будьте так добры, навещайте изредка дам и вообще не оставляйте их в дороге! - любезно просил меня Рязанов, оборачиваясь ко мне.

- Непременно.

- Не пугайтесь просьбы мужа! - вставила Рязанова. - Вам не придется очень хлопотать с нами. Мы привыкли путешествовать.

Я взглянул на барышню. Она была необыкновенно изящна в коротком дорожном платье, плотно облегавшем красивый ee стан и не скрывавшем маленьких ножек, обутых в ботинки на толстой подошве, с сумкой через плечо и в соломенной шляпе, надетой почти на затылок. Она была такая свежая, красивая, статная. Все на ней было изящно и просто. Тонкая струйка душистого аромата приятно щекотала нервы, когда она стояла близко. На подвижном лице ee играла приветливая, довольная улыбка выхоленной женщины, сознающей свою...

красоту и силу. Теперь она отвечала ласковым взглядом на взгляды, полные любви, бросаемые на нее мужем. Он, казалось, сам расцветал под ee взглядом, тихо разговаривая с ней.

Рязанов поцеловал жену, горячо обнял сына.

- Смотри, Леонид, скорей приезжай! - говорила Рязанова из вагона.

- Ты знаешь, Елена, как бы я хотел скорей быть с вами! ... Быть может, в конце июля вырвусь...

- Приезжай, папа! - крикнул сын.

- Приеду, приеду. Кланяйся, Володя, Никите... Твой пони ждет тебя! Ты, Елена, пожалуйста, не рискуй... Не садись на Опала, пока его не выездят... С кем ты будешь ездить? С Андреем? Да скажи, пожалуйста, Никите, чтобы он написал мне... Ну, Христос с вами... Прощайте! Прощай, Елена, до свидания, Володя... Поправляйтесь, Мария... Не шали, Верочка! . .

Рязанов приветливо махал шляпой, махнул и в мою сторону. Поезд тихо двинулся.

Дорогой я изредка подходил к Елене Александровне, осведомляясь, не могу ли я быть чем нибудь ей полезен, но она любезно благодарила и говорила, что ей не нужно ничего. На следующий день вечером мы вышли на станцию, где заказали микроавтобус, чтобы ехать в деревню. Елена Александровна была не в духе. Она суетилась и жаловалась на усталость. Совершенно напрасно она сделала замечание Володе, и, обратившись ко мне, раздражительно сказала:

- Пожалуйста, поскорей, Роман Антонович... Как там вещи? ... Помогите, не стойте сложа руки!

Я ни слова не ответил на ee выходку... Да и что сказать? Ясно, она глядела на меня, как на "учителя" , который, по ee понятиям, почти приравнивался к прислуге.

Мне пришлось ехать сзади вперемешку с багажом. Всю дорогу я молчал и злился.

Прелестный уголок был Ильское, куда мы приехали. Огромный особняк стоял в тенистом саду с многочисленной экстравагантной растительностью и экзотическими цветниками. Сад тянулся к маленькой быстрой речке, шумевшей по камням... За речкой шли поля с черневшими сельскими избами.

К строению прилегали гараж и небольшая конюшня. Хозяева держали несколько ездовых лошадей. Дом содержался в порядке и чистоте. Мне отвели прекрасную комнату на втором этаже с балконом в сад. Классная комната была внизу.

С следующего же дня я начал занятия с мальчиком. Он занимался недурно, но был рассеян. Задумчиво глядел он большими черными глазами во время уроков и вздрагивал, когда я обращался к нему с вопросами. Со мной он был ласков, но, казалось, я ему не особенно нравился; он никогда не рассказывал мне, что волнует его ребячью голову и o чем он так задумывается; никаких щекотливых вопросов не задавал.