Непионерский лагерь

Я даже не планировала писать о пионерском лагере. Но летом, находясь в отпуске, случайно оказалась на родине своего детства. И не в родной деревне или городе юности, а именно в самом пионерском лагере. Теперь это превратилось в пансионат. Место по-прежнему удаленное, не слишком модное и практически не изменившееся с тех пор. Воспоминания нахлынули, я прогулялась по территории и заглянула в душ – все осталось таким же! И началось...

Это было в середине девяностых – эпоха свободы, нищеты и разрушения старых порядков, когда заводы и фабрики останавливались. Мы торговали новыми товарами с невероятной прибыльностью...

Мы не носили малиновые пиджаки или золотые цепочки. Уже прошли студенческие годы, но молодыми специалистами мы еще не стали. Летом после окончания университета подруга предложила мне стать вожатой в пионерлагере. Заработок был невелик, но можно было хорошо отдохнуть у воды и завести интересные знакомства… К тому же питание и проживание были бесплатными – настоящая «всё включено» девяностых!

А пионеры – точнее, уже просто школьники – как-то впишутся в наш распорядок отдыха.

Однако реальность оказалась далекой от ожиданий. Завод-попечитель, который отвечал за весь лагерь, доживал последние дни. Экономили на всем, где только можно было – а экономить стало уже почти нечем. Официально каждому отряду полагался воспитатель и два вожатых, но на деле мне предстояло справляться одной со своим отрядом. А самих отрядов осталось лишь по несколько человек: где десять детей, а где всего один-два.

Интересные ровесники? О чем это вы? Лысый директор, алкоголик-физкультурник и двое самодовольных парней-ровесников с мажорскими замашками именовали меня «тумбочкой». Хорошо хоть дети не узнали об этом прозвище и не подхватили его сами. Вот уж действительно грех жаловаться!

С самого начала мне хотелось сбежать. И тут еще и старшей вожатой назначили. Я понимаю, что взяла на себя серьезную ответственность, не по годам серьезная. Роль старшей дочери в большой семье оставляет свои следы на всей жизни.

Кроме того, я оказалась старше всех остальных студентов-вожатых, которых набрали с улицы. На самом деле взрослыми в лагере были только директор, физкультурник и две поварихи.

Но есть и положительный момент – дети хоть иногда ругаются и потихоньку курят, но в целом это обычные ребята и девчата. С ними не так уж сложно общаться. Единственное, кто вызывает некоторые сомнения – это мальчик-переросток Веня. Он даже для первого отряда был бы крупным, но здесь у него есть друзья, а им по возрасту нельзя быть в первом.

Веня выглядит как невзрачный парень, но его глаза постоянно шевелятся по сторонам с хитринкой. Я предупредила детей: если у кого-то есть что-то ценное – пусть лучше сдадут директору на хранение. Хотя что может быть ценного в середине девяностых? Изношенный свитер от старших братьев или пара конфет?

Мы все тогда были пролетариями и охотно меняли несколько часов свободного времени на жвачку или пакетик шипучего напитка Юппи. Если удавалось немного заработать – это было здорово.

После одной из ночей ко мне подходит одна любопытная девочка, имя ее я уже не помню. Да это и не важно. У нее такая острая мордашка – типичная ябеда:

— Знаете ли вы, что мальчишки ночью проникают в девичью палату и спят с девочками?

Вот только этого мне еще не хватало! Но подробностей она не знает. Времена были темные, а в лагере было темно как никогда. Я слышала какие-то шорохи: похоже, кто-то из мальчиков бродил по палатам и укладывался к разным девочкам. Но к ней – нет-нет! Она бы сразу заступилась! Размахивая кулачком с досадой, она говорит об этом с плохо скрытой обидой. "Сразу бы заступилась" - разве только у меня в голове эта фраза звучит двусмысленно?

Ну, по крайней мере, это не толпа мальчишек. Всего один. «Призрак бродит по Европе...»

— Хорошо, давай разберемся. Если что-то случится, беги ко мне и рассказывай сразу, даже ночью. Это неправильно. Слушай, а почему вы не запираетесь на ночь?

— Запирались. Но кто-то постоянно открывает двери.

В течение дня я наблюдаю за пацанами – обычные ребята. Может, мне просто показалось или я что-то придумала? А вот девочки выглядят уже взрослыми. На самом деле они и есть в этом возрасте старше многих своих сверстников. Некоторые из них скорее напоминают дам, чем девчонок. Не могу представить, как Аня умудряется влезть в это платье – там уж точно не персики, скорее дыньки! А парни – обычные шалопаи. За исключением Вени с его ростом; ему уже пора бы начать бриться.

Вечером я захожу к мальчикам в палату — хочу почувствовать атмосферу. Начинаем разговор. Вспоминаю, как мы когда-то рассказывали друг другу страшилки перед сном в лагере; какие-то детали даже остались в памяти. Дети замолкают и просят продолжать — им не хочется отпускать меня. Я уже устала стоять у окна и чувствую холодок на себе. Веня предлагает мне присесть к нему на кровать и даже приподнимает одеяло для удобства.

Конечно же, я не собираюсь залезать под одеяло к своему воспитаннику; устраиваюсь у его ног, опершись спиной о спинку кровати.

И вдруг во время рассказа замечаю странное прикосновение: кто-то гладит меня сквозь одеяло чуть ниже спины ногой. Я понимаю головой, что этого быть не может — я же старше по возрасту и статусу тоже! Хотя сложно игнорировать это ощущение — ведь сама люблю иногда потереться где-нибудь незаметно…

Иногда я теряю нить повествования, погружаясь в свои ощущения, и начинаю сбиваться. Появляется мысль: а может, мне кажется? Кто-то из мальчишек начинает рассказывать свою историю, и я понимаю, что это действительно так.

В темноте румянец не заметен, а я мгновенно краснею. Вроде бы нужно встать или хотя бы пересесть, но как будто не могу заставить себя это сделать. И одновременно хочется, и немного стыдно...

А вот вспомнила! Почему я нахожусь в таком романтичном настроении? Что вызывает эти чувства? Моя подруга, которая пригласила меня сюда, сегодня вечером рассказывала о наших вожатых-мажорах. Говорит, что они помогают девочкам из первых-вторых отрядов мыть спинки в душевой нашем лагере. Честно говоря, не поверила ей. Но эта мысль всё же осталась где-то в голове. Вот поэтому и вспоминаются мои пионеры.

Что еще происходило той ночью – смутные воспоминания. Наверное, ничего особенного не было. События следующего дня затмили всё это. Но не буду забегать вперед. Помню только, что перед сном зашла проверить дверь девчачьей спальни – она была закрыта. Удовлетворенная этим фактом вернулась к себе.

Как вообще выглядела наша повседневная жизнь? Это была достаточно большая и заросшая территория лагеря с столовой и администрацией посередине и разбросанными деревянными корпусами отрядов по краям. В нашем корпусе находилась небольшая комната для вожатых (сейчас она стала кладовкой), спальня девочек (заселенная максимум на треть), спальня мальчиков (где едва собиралась половина списочного состава) и комната воспитателя. Все эти двери выходили в общий холл-веранду.

А душ располагался на окраине территории! Он был единственным на весь лагерь и находился у озера. Считалось необходимым после купания принимать душ, но на самом деле он нагревался ближе к вечеру или даже к ночи. Да и горячей воды часто не хватало. Поэтому пионеров мыли по графику раз в три дня.

Сегодня настала наша очередь. Я отправилась проверить все, что нужно: закрыть воду, собрать оставленные вещи и выключить свет. В общем, провести контрольный осмотр. Душевые представляют собой кабинеты на четыре-пять человек, и мне непонятно, почему так устроено. Я не архитектор из шестидесятых-семидесятых годов, и это решение вызывает у меня недоумение.

На мой взгляд, должно быть или общее пространство для душа, или отдельные кабинки. Но это не столь важно. В одной из кабинок вода льется потоком, я вбегаю внутрь, чтобы закрыть кран, но тут же выскакиваю назад, словно облитая водой. За дверью стоит парень с закрытыми глазами, прижатый к стене и чем-то занят.

Какой-то парень? Нет-нет! Ты ведь узнала его – это твой Вениамин! Он держит в руке нечто небольшое и явно не стесняется в этом моменте. У него уже довольно серьезно всё отросло для его возраста — похоже, он даже второй рукой помогает себе. Вместо того чтобы убежать оттуда, я застываю в шоке у двери и пытаюсь осмыслить происходящее.

Здравый смысл подсказывает: беги быстрее прочь до того момента, как тебя заметят! Зайди громко и спроси — есть ли кто внутри? Если ответ будет положительным — пусть заканчивает и уходит с вещами. Но мой любопытный ум шепчет: загляни еще раз! Он сейчас ничего не слышит и не видит — такая возможность может больше никогда не представиться. Да и в мыслях рисовала ситуации знакомства в лагере… вариантов много? Лучше ли физрук с перегаром? К тому же он давно ходил вокруг…

Кого бы вы послушали, будучи такой правильной девочкой и старшим пионервожатым? Верно, черти всегда скрываются в тихом омуте... Поэтому я, стараясь не шуметь, снова приоткрываю дверь. В образовавшуюся щель замечаю, что парень активно занят делом. Его руки работают быстро, а таз движется с удивительной энергией. Если бы у него была эбонитовая палочка, как на уроках физики, можно было бы обеспечить энергией целый микрорайон.

Сейчас это кажется смешным, но тогда я стояла растерянная: одна рука медленно скользила по бедру, другая сама тянулась к груди. Хотелось куда-то прислониться или даже прилечь. Вот бы войти...

Как же глупо! Так бы сейчас сказала себе. Особенно после того момента, когда он застонал и выплеснул на стену порцию семени. И снова – уже не так много и не так далеко. Он быстро споласкивает всё и выключает воду.

Вот теперь уж точно дура! Первая мысль - бежать на выход! Но он услышит шаги. Да и до выхода метров десять как минимум! Останусь у двери – это будет конец! Я забегаю в соседнюю кабинку и прячусь в угол у двери. Лишь бы пройти мимо! Никогда больше такого! Только бы меня не поймали! Какой позор будет, если станет известно, что старшая пионервожатая подглядывала за мальчиком из своего отряда... Глупая я глупая, почему не посмотрела мельком и не ушла незаметно под шум воды?

Я затаила дыхание; кажется, что сердце стучит так громко, что его слышно даже на улице. На удивление Веня меня не замечает: спокойно проходит мимо, вытирается и одевается, хлопает входной дверью. Уф...

С трудом хочется опуститься на пол, покачиваясь на дрожащих ногах. Сначала ощущается упадок сил и пустота. Позже появляется слабое "Ура! Я спасена! Жизнь вновь наполняется яркими красками!"

Жду подходящий момент, выключаю свет и возвращаюсь к своим мыслям. Казалось, что меня все уже потеряли из виду, хотя отсутствовала я всего минут пять-десять. Никто даже не заметил моего отсутствия.

Вечером дети снова начинают уговаривать меня пообщаться с ними. На самом деле у меня были другие планы – мне хочется лечь в постель и помечтать. События всё еще стоят перед глазами – не выгоняются прочь.

Можно представить, как я, словно те избалованные молодые люди из первых фильмов, помогаю мыть ему спину. Почему это должны делать только они? Чем я хуже? Я тоже могу это сделать. Вот Веня – какой он большой! Мыть его просто не пересушить! Или лучше он мне? Или по очереди? И не только спины…

Хорошо, что пионеры отвлекают меня от слишком разгулявшейся фантазии. Однако сегодня как рассказчик я не слишком активен. Меня хватает лишь на старт, дальше они сами справляются с сюжетом. Я лишь следую за тем, чтобы суп в горшке не остыл во время пауз.

И да, то ли из-за темноты в комнате, то ли под впечатлением от недавнего события в душевой – я с радостью укрываю ноги предложенным одеялом от Вениамина, кого же ещё? Сегодня у меня нет сомнений: его левая нога слегка прикасается к моей и постепенно прислоняется ближе. Я усилием воли отодвигаю свою ногу в сторону, но она почему-то сама возвращается обратно.

Не в этот вечер и даже не на следующий рука присоединится очень осторожно – скорее кончики пальцев будут проверять границы допустимого. Вместо того чтобы прекратить это безобразие или пересесть подальше, я всё больше погружаюсь под одеяло. Замечаю, что мой голос порой предательски дрожит в темноте; кто бы тогда мог понять моё состояние? Чувствую, как здравый смысл уступает место чему-то животному желанию…

По вечерам я практически не ношу брюки или другие подобные вещи. Я прекрасно понимаю, что нас снова ждут разговоры. Я окажусь в его постели, а он все более уверенно и смело будет проводить рукой по моему бедру, постепенно поднимаясь к краю юбки или платья. Он уже не пытается скрывать свои действия. В такие моменты можно было бы сделать вид, что не замечаешь эти осторожные, но уже очевидные прикосновения.

Иногда я нахожу в себе силы, чтобы попытаться придерживаться приличий – встать и уйти к окну, например. Убеждаю себя в том, что пора прекратить эти игры. Порой я сажусь на другую кровать. Но на следующий вечер снова оказываюсь у него, пусть и только на краешке одеяла, но так приятно согреваясь в общей постели.

Отказаться от этого особенно сложно, если сегодня он слегка разворачивается ко мне боком и углубляется под одеяло. Его обтягивающие трусы касаются моей ноги, а рука движется все дальше... Пересекая условную границу приличия. Границу верхней одежды. Все ближе к той самой неприличной черте – нижнему белью.

В такие моменты я не могу противостоять своим желаниям. Постепенно сама прижимаюсь к нему и тоже залезаю ногами под одеяло. Порой ощущаю, как юбка сама собой ползет вверх. Сражаюсь с ужасной мыслью о том, чтобы просунуть руку под одеяло и встретиться с его рукой. Нет, не только с рукой… Я упираюсь спиной в изголовье кровати.

Днем мы ведем себя абсолютно нормально и даже лучше обычного без каких-либо тайных договоренностей. Веня вдруг стал активным членом нашего круга друзей: помогает подгонять тех, кто отстает или ленится выполнять задания. Кажется, что среди девочек он начинает пользоваться уважением. Но вот вечером вновь начинается всё по кругу…

О, если бы вы знали, как мне хотелось бы ненадолго ощутить это тепло, хотя бы одну руку под одеялом. Я понимаю, что вокруг темно и никто не сможет меня увидеть. Но дело не только в отсутствии внешних границ. Внутри происходит какая-то борьба. Я нахожусь на грани. Если бы кто-то из нас тогдашних был чуть более смелым. Всего лишь небольшой решительный шаг – и я погружусь в этот омут с головой. Тихо...

В этом пространстве все те девочки, которые кажутся идеальными снаружи, таят свои желания. Жажда, страсть. Иногда она принимает самые неожиданные формы. И главное становится лишь одно: «Лишь бы никто не узнал». «Что подумают люди?»

Я уже взрослая, но все равно веду себя как ребенок — еще дважды захожу в душ, чтобы якобы отвлечься. На самом деле же подсматриваю за этим парнем. Признаюсь, в последний раз я остро осознала: мне хочется быть пойманной. Не директором, конечно. А им — случайно встретиться взглядами и показать ему, что тоже хочу этого. Загляни в соседнюю кабинку — дари уже этой распаленной вожатой свои ласки!

Если она и покажет свою растерянность, то совсем ненадолго и только для вида; скорее всего сама сделает шаг навстречу.

Но нет... В нашем дневном общении нет ничего такого, что могло бы намекнуть на вечерние мысли. Даже физкультурник прекратил подкатывать и стал уделять внимание поварихам.

Так мы могли бы разъехаться по домам — каждый оставаясь наедине со своими фантазиями о нашей реальной встрече; дыша тяжело и раскинувшись по постели... Нет смысла скрывать правду: какую встречу? Секс? Или может сейчас уже говорят трах?

На самом деле, я не продвинулась дальше того, что сейчас можно назвать петтингом. Если бы не случай...

Уже давно я предпочитаю спать в ночной рубашке, без нижнего белья. Это всегда было мне более комфортно — под одеждой это ведь незаметно. А каждую ночь у меня возникают такие фантазии! После них, вздохнув и в последний раз с усилием выталкивая воздух из легких, я растягиваюсь, ощущая расслабление и... Как бы сказать? Не совсем удовлетворение, скорее разрядка... Хотя если не уснуть сразу, через полчаса хочется снова.

К счастью, после таких моментов засыпаю почти мгновенно. Меня будит громкий шепот и толчки в плечо:

— Ну просыпайся!!! Он снова пришел, мы его поймали и не отпустим!

— Кто пришел? Кого поймали?

Я не сразу понимаю, кто передо мной и где нахожусь. Дома? Мама? Пора в универ? Я же закончила учёбу... А! В лагере же! Это та самая маленькая проказница. Как же её звали? Имя какое-то необычное... Алина или Альбина? Нет, что-то другое...

Она чуть ли не силком тянет меня из постели, а я пока ещё действую на автопилоте и следую за ней в спальню девочек.

Вначале никаких шумов или криков нет. И свет слишком ярким тоже не кажется. Вы ведь мои умницы! Скандал мне совершенно ни к чему. Хорошо девочки сами это поняли. Да и ему это тоже ни к чему.

Виновник события вроде как сидит спокойно. На нём разместилось человек шесть. Никаких движений с его стороны. Полненькая Лиза почти сидит на его… Ох, зачем такие мысли приходят в голову?! Почему именно эти детали обращают на себя внимание?

Ну а кто это был? Верно! Именно он!

— Ты! Ходячее недоразумение – быстро ко мне в комнату. Сиди там тихо! И молись о том, чтобы всё ограничилось только исключением тебя из лагеря и жалобами родителям и в школу. Без вмешательства милиции. Убирайся!

— Девочки, что же произошло? Как все это началось?

Мы уселись на соседние кровати и образовали нечто вроде круга. Из запутанных и многословных объяснений стало понятно... ничего не стало понятно! Точнее, выяснили, что никто толком ничего не видел. Да и, по сути, ничего и не случилось. Давайте разберемся с самого начала.

Кто-то (так и не удалось выяснить кто) в очередной раз открыл дверь изнутри. Это происходило не каждую ночь, но иногда случалось. И Веня тихонько пробирался по комнате. Он мог кого-то потрогать или залезть к кому-то под одеяло. Иногда он просто обнимал и ложился рядом.

На этот раз он осторожно забрался под одеяло к девочке. Она оказалась застигнута врасплох, когда их поймали. Аминка говорит (о, Аминка – вот как ее звали!), что именно она их увидела. Аня (девочка, к которой он забрался – типичная жертва) утверждает, что почувствовала его прикосновение – столкнула его с кровати и навалилась на него. Тут уже подошли остальные.

Уф! Я сначала думала, что он начал делать что-то серьезное. Или это было по обоюдному согласию – тоже нехорошо в любом случае. Но я девочкам об этом не говорю, просто слушаю и соглашаюсь с тем, как нам действовать дальше.

— Не стоит обращаться в милицию.

— И позорить никого не надо.

— Давайте дадим ему шанс.

— Он ведь на самом деле хороший парень.

— Хотя порой бывает тормозом и дурачком (все хихикают).

В общем, девочки согласны: его можно отругать или даже наказать. Но сохранить все в секрете. Никому ни слова! «А если он еще раз такое сделает — тогда мы его!...»

Не нужно говорить о том, какой груз свалился у меня с плеч...

Поклявшись вновь хранить эту тайну (ох уж эти девичьи секреты!), мы отправляемся спать. Ну а я — на разговор воспитательного характера.

Черт возьми! Похоже, я все же зашла слишком далеко. Парень разбит, подавлен. Сидит в одних трусах на кровати и даже боится поднять взгляд. И слезы? Да, он плачет...

Меня не тянет его ругать, скорее хочется пожалеть. Тем более что гнев уже остыл...

Что он может сказать в свою защиту? Нет, сначала я еще немного его напугала, чтобы не расслаблялся. Затем аккуратно озвучиваю наше решение как будто это исключительно мое. Обещаю поговорить с девчонками, если он обещает вести себя хорошо. Уговорю не сдавать его ни полиции, ни родителям, ни даже своим друзьям.

А он совсем расстроился.

Какой-то трепет охватил его. Он рыдает как малое дитя. Хорошо хоть без крика.

— Все-все – пересаживаюсь рядом с ним на кровать. Обнимаю дрожащие плечи, глажу по спине и потом крепко прижимаю к себе обеими руками. Только сейчас замечаю, что ночнушка у него короткая и лишь слегка прикрывает бедра. И грудь почти просвечивает сквозь ткань — она едва ее закрывает. Он лежит чуть ли не на них. В палате у девочек было темно; в своей комнате я успела включить настольную лампу.

Сквозь всхлипывания доходит мысль о том, что больше никогда этого не будет. Он вообще думал, что это приятно для них. И ты такая хорошая — как моя мама... и так далее.

Постепенно он успокаивается, поднимает заплаканное лицо и смотрит своими красными опухшими глазами... Не знаю...

Как будто в trance...

Я вдруг почувствовала себя опытной женщиной... Взрослой учительницей или даже мамой? Мне хочется подарить ему ту любовь и тот покой, которых он так жаждет. Я хочу его поцеловать. И он сам тянется ко мне... И я целую его...

Нет, не тем ужасным и избитым поцелуем! Я лишь слегка касаюсь его губами, и он отвечает мне тем же. Я ощущаю его горячее дыхание, вдыхаю его запах, чувствую мягкость его кожи. Мне хочется провести рукой по его щеке и зарыться пальцами в волосы. Он обнимает меня одной рукой за спину, не отводя взгляда. Я чуть приоткрываю губы навстречу ему, делая это снова и снова.

Мне тоже хочется любви. Кажется, что именно она пришла ко мне сейчас!

На столе стоит старая лампа, едва освещающая комнату. Но даже её света слишком много для меня, когда я решаюсь вновь открыть глаза.

— Забирайся в постель. Останешься здесь со мной на ночь. Я скоро вернусь. Не подходи больше к девочкам.

Я осторожно выхожу из комнаты, сначала направляясь в спальню девушек. Пробую открыть дверь – заперто. Хорошо... Прислушиваюсь – тишина. Иду к мальчикам – все спят. Скручиваю одеяло на Вениной кровати. Конспираторша...

Возвращаюсь обратно к себе, закрываю дверь на замок, выключаю лампу и тихо забираюсь под одеяло прямо сверху него. Целую его, ощущая напряженные соски своей груди сквозь тонкую ткань ночнушки о его теплом теле. Постепенно моя ночная рубашка поднимается выше, открывая бедра и ягодицы.

Я давно ищу возможность ощутить то, чего так долго хотела. Он без слов понимает мои желания: вытягивает руки вниз и снимает трусы. Вот оно! Да... Ныряю вниз с глубоким вздохом – так сладко! Снова и снова:

— Это останется нашей тайной, обещай мне.

Еще одна тайна...