Четыре ночи и вся жизнь-4. Тематика: Жизнь проституток Часть 3

У нас же на консервном заводе, когда она только – только прибыла на Камчатку, дело кончилось тоже не в ее пользу. Оказалось, что мандата у нее так – таки и не было. В разговоре со мной она блефовала. Это было время, когда женщины только начинали брать власть в свои руки, выживать отовсюду мужчин, и считали делом чести одерживать над ними верх, ставить нас в идиотское положение и представлять вообще какими – то недоумками. Сейчас, больше десяти лет спустя, женщины работают всюду – они руководители, директора, президенты, заместители руководителей: Мужчины же находят себе работу разве что в охране. Татьяна Ефимовна Никитина принадлежала к той когорте первых женщин, которые захватывали в России руководящие посты. На мне Никитина обломалась. Но свое поражение терпела недолго. Она все же достигла руководящего поста, будучи на Камчатке никем.

Но в те дни, когда Никитина села за мой стол и уволила меня, я, конечно, не знал, что мне суждено остаться на своем месте. Думал, что моя победа минутная. Однако главный экономист Камчатского завода Зоя Антоновна Леднищева успокоила меня, сказав, что в банке действительна только моя подпись. Она предупредила меня, что время наше смутное, могут появиться и другие "представители", потому что мы тут на Камчатке отрезаны от мира, но если мы не хотим все дружно сесть, то для нас незыблемым остается главное правило: под документами о материальных ценностях должны стоять подписи уполномоченных лиц. Уполномоченных, а не самозванцев.

– Если же, – сказала она, – из Волгограда и вправду пришлют на ваше место другого человека, то возьму вас к себе заместителем. У нас вы будете получать в три раза больше, чем в своем представительстве. У вас же двое детей – чем их собираетесь кормить? Япония всех не вместит:

***

Потерпев поражение у меня в кабинете, Татьяна Никитина с завода не исчезла. И из нашего представительства тоже. Она было заняла стол Веры Дмитриевны, но я ей воспретил. Хотя не могу ручаться, что в мое отсутствие она не сидела и за моим столом.

Ее положение было в высшей степени странным: от других я узнал, что она приехала в Петропавловск из Хабаровска, где кто – то нанял ее представителем Волгоградского рыбоконсервного завода. Но примерно через две недели после ее приезда до нас дошли известия, что новые владельцы Волгоградского рыбоконсервного завода перепродали его, избавились от своего груза и бежали за границу. Так Татьяна Никитина оказалась на заводе, что называется, пришей кобыле хвост. А новые владельцы, узнав, что на Камчатке у них есть свой представитель – я, нарадоваться не могли. Я получил от некоего господина Камынина А. А. телефонограмму, где мои полномочия подтверждались.

Тем не менее Татьяна Ефимовна приходила на завод с утра и пребывала тут до вечера – как будто работала. Она сновала по заводу и подружилась со всеми: и с главным экономистом Зоей Антоновной, и даже с Кособоковой, которую она безжалостно уволила. Им стало Татьяну жалко.

– Алексей Иванович, подумайте: женщина! Одна! На Камчатке! Куда ей тут деваться? Будь мужчина, так хоть с бичами бы покрутился, а ей куда деваться?

Мы сообщили на Волгоградский завод, что от прежней администрации здесь остался работник – Т. Е. Никитина, но ответа не получили. Подкатывалась эта женщина и ко мне: что нам старое вспоминать, поймите, поставьте себя на мое место и т. п. Но я остался как – то невосприимчив к такого рода разговорчикам и подкатываниям. Я узнал, какой может быть эта женщина, "одна", "на Камчатке", "вдали от родных" : Я помнил, как я ее сбросил со стула на пол, и как она, смеясь, вскочила на ноги и побежала к двери. Такая не пропадет. И она не пропала – таки.

Женщины, к которым она втерлась в доверие, порекомендовали ее своим знакомым, и вскоре Татьяна Ефимовна со своим райисполкомовским жабо и острыми плечами пиджаков оказалась в только что появившихся налоговых органах, потом в Росрегистрации: Время от времени я еще слышал о ней, но вскоре она меня перестала интересовать.

Петя же, узнав, что вместо меня прислали какую – то женщину, которую я сбросил со стула, немедленно договорился в порту, что я перейду на работу к ним. Я даже ездил в порт и разговаривал с начальницей экономического отдела, который у них был совмещен с бухгалтерией. Но что – то меня останавливало от перехода в порт. Затрудняюсь сформулировать, почему я не ушел туда, где мог бы быть рядом с Петром с утра до вечера. Может быть, то, что мы были с ним родственники. Все – таки закон и тогда, и сейчас запрещает такое сотрудничество. Исключение делается для частных предприятий, но порт – предприятие государственное. Кроме того, моя трудовая книжка лежала в Волгограде, в Петропавловске я находился на правах командированного, не имел прописки. Порт же не обещал мне никакого жилья. Мне предложили начать жизнь сначала: поселиться в гостинице. Но у меня же двое детей – грудников: Портовая экономистка сходу решила мою проблему: отдать детей Петру Сергеевичу – "у них же прекрасная отдельная квартира на Советской"!

Вообще женщины очень находчивы и всегда решают любую проблему. Особенно за других.

Поэтому я остался в своем "помещении".

***

А теперь расскажу о самом главном для меня: о моих отношениях с Петром Сергеевичем Ивановичем, с человеком, который совершенно неожиданно для меня стал моим родственником. Благодаря этому, я получил легальную возможность общаться с ним всегда, по первому моему желанию. Это само по себе было таким счастьем для меня, какого совсем еще недавно я не мог бы и пожелать.

О моем житье у него на Советской в первое время после появления Пети и Паши я уже рассказал. Удивительно, но за все это время мы ни разу не были вместе. Ни разу! Я почитал за величайшее счастье дотронуться до руки Петра, пожать ее при всех или украдкой. Мы все время находились на виду. И я постоянно путал его отчество: то назову Васильевичем, то Николаевичем.

Только когда мы осваивали Синеглазку, мы несколько раз оставались по – настоящему одни. И то всякую минуту вздрагивали, не войдет ли Валентина Даниловна или не приедет ли нам помогать Юля.

Я не произнес ни одного слова упрека. Ни разу не спросил его, почему он бросил меня. Но я ему сказал, что если у него есть кто – то, кроме меня, то я его не держу. Он сказал, что у него, кроме меня, никого не может быть. На этом, наверное, наше так называемое объяснение закончилось.

Мы были друг с другом так, словно никогда не расставались. Целовались – и я не мог напиться вкусом этого человека. Он сосал мой язык, с наслаждением глотал мою слюну. Наши поцелуи длились по двадцать минут. Руки вспомнили все части тела. Мы лежали в густой тьме абсолютно голые, сплетя ноги, прижимались друг к другу, мы прижали друг к другу наши члены, яички. Мы сливались в одно. Мне думалось, что вот так хорошо бы умереть – прямо сейчас. Казались далеким сном мои страдания.

Но в то же время я знал, что я уже другой человек. Иванович был для меня тем, без кого моя жизнь невозможна. За все время нашего знакомства я его не предавал – он меня да. Но в сердце у меня была не горечь или обида, а безмерное счастье оттого только, что я снова вдвоем с ним и что мои ладони ощущают кожу этого человека. Что мои губы целуют его, моя рука скользит по волосам между ног этого человека, что я могу уткнуться носом к нему в подмышку и сделать вид, что так было всегда. Теперь я знал цену своему счастью: было время, когда я убедился в том, что повторения счастья не будет никогда. И вот оно снова у меня. Я не только вижу его – держу его в своих объятиях, голого, всего – моего, и сам я весь его. Мы с наслаждением сосали друг другу. Закончив, не могли уснуть, и начинали все сначала – не для того, чтобы снова прийти к завершению, а просто потому, что мы вдвоем. Мы почти не говорили, как будто оставляли все разговоры на потом. Но мы могли сказать друг другу только то, что знали друг про друга: про страдания, про случай, который нас свел, тогда как жизнь развела, казалось, окончательно. За время нахождения в Синеглазке мы стали роднее родного. И это было так мучительно! Теперь нужно было скрывать то, что скрыть бывало просто невозможно. Недаром Валентина Даниловна однажды сказала мне:

– Редкий случай, когда зять в таких хороших отношениях с тестем. А вы в Петре Сергеевиче души не чаете. Вам же он очень нравится, правда? Вы его любите?

На это я ответил:

– Мне нравится ваша семья. Жалко, что не могу познакомить вас с мамой и сестрой Галей.

Мы ремонтировали дом в Синеглазке совсем недолго – и переехали туда с детьми. Но летом вместо отпуска, который жители Камчатки тратят обычно для полета на материк, мы продолжали ремонтировать дом. Оказалось, что рабочий Зарипов починил пол, который мне так нравился своими хорошо подогнанными досками, но подвал представлял собой полный кошмар. Весь отпуск мы с Петей ставили кирпичные столбики – подпорки, сами устлали земляной пол подвала арматурой и залили ее бетоном. Дом, кажется, приобрел некоторую устойчивость.

И каждую ночь была любовь. Мы не надоедали друг другу. Стоило только нам оказаться вместе, как у меня вставал. Этот человек оказывал на меня магическое действие. Его лицо, голос, движения, глаза, его тело, походка, его ноги – он был человеком, для которого я был создан. Не могу представить, что бы я делал без него. Но еще меньше понимал, как я жил, не зная этого человека.

***

Но на этом наши приключения еще не закончились. Я продолжу рассказ, если меня об этом попросят читатели. Пока же от всего сердца благодарю читателей, которые прислали благожелательные отзывы на третью часть повести: Algay, Victlari, Lerik – 76, Plazkart и многих, многих других. Счастья вам, ребята!