Наказание за наказание, или Не заказанные услуги. Из сборника Наказание страпоном Часть 3

– Конечно, вы только гладились, осталось только понять, насколько глубоко он тебя гладил – придется нам сейчас попытаться это увидеть собственными глазами.

Девчонка дернулась было прочь, но я удержал ее за талию, справедливо полагая, что желание матери более подробно знать о жизни дочери вполне законно.

– Не убегай, моя юная леди, позволь маме все увидеть собственными глазами и успокоиться.

– Хорошо, мамочка, я тебе все покажу, но я же не могу дать увидеть это чужому, – забеспокоилась девочка.

– Боюсь, я не смогу с достаточной уверенностью сделать выводы, – парировала мама, – Для полной уверенности мне необходимо знать мнение постороннего достаточно опытного в таких делах человека. Так что, сейчас мы выйдем на пару минут, чтобы ты могла подготовиться, а когда вернемся назад, ты должна лежать на этой постели вся голенькая и готовая.

После этих слов она непоколебимо поднялась и поманила меня за собой. Когда мы вышли, женщина вдруг горячо прильнула ко мне всем телом и сбивчиво зашептала: (Русские Виртуальные давалки! – добрый совет)

– Спасибо тебе, спасибо, кажется, я побывала в раю. Хочешь, я подарю тебе за это свою девушку.

– Нет, – предложил я, – наоборот, если она уже женщина, я возьму ее с наслаждением, а если девушка – сохраним ее девственность и, лучше, побалуем ребенка язычками.

– Да, да, – обрадовалась она лучшему решению, – Кажется, я совсем потеряла голову, если подставляю так своего ребенка.

– Не переживай, вы обе будете в полном порядке, – успокоил я.

Мы вернулись в спальню и с жалостью увидели, как наша малышка лежит на животике, уткнувшись головой глубоко в подушку в одних сбитых между ягодичек трусиках, вжавши грудки в подставленные ладошки, и горько плачет. (Экзекуции продолжаются! – прим. ред. )

Я нежно погладил ее по спинке, лопаточкам, вздрагивающим плечикам:

– Чего ты испугалась, лапочка, мы не сделаем тебе ничего дурного.

– Я не хочу, чтобы ты видел все. Это мое, я даже маме не хочу это показывать.

– Ну, хорошо, – я сделал попытку договориться, – Что бы ты хотела взамен?

Мои слова произвели на девочку магическое действие. Она сразу перестала всхлипывать и повернула ко мне чуть опухшее личико. Слегка поколебавшись, она испуганно выпалила:

– Хочу держать его в руках и смотреть, как он истекает.

От неожиданности я представил себе это настолько явно, что тот, о ком шла речь, едва не поторопился и едва не лишил юное создание желанного зрелища.

– Сделаем проще, – решил объединить я в одном удовольствия для всех, – я позволю вам с мамой как следует связать меня, а там делайте со мной все, что сможете. Но учтите – я буду сопротивляться.

Обе проказницы настолько загорелись этой идеей, что тут же с визгом бросились обнимать меня.

– Стоп – стоп – стоп, – напомнил я, – мы еще не выполнили одно маленькое предварительное условие.

Девчонка тут же притихла, разрумянилась и непроизвольно сжала ножки. Зато мама стала очень деловитой:

– Давай, солнышко, не лишай нас обеих такого удовольствия.

– Ну, хорошо, – сказала Леночка, – только, чтобы я успокоилась и далась до конца, сначала поласкайте мои грудки.

С этими словами юная красавица опрокинулась навзничь и широко раскинула руки. Мы с мамочкой переглянулись и, молчаливо поделив между собой правую и левую прелести, окунулись кончиками пальцев, а потом и носами в душистую, по – детски сладковатую плоть. Оказалось, что слегка намечающиеся розовенькие Ленкины сосочки едва ли не самая чувствительная зона формирующегося тела. Во всяком случае, ребенок стонал и трепетал в объятиях наших пальцев и губ так, что мы уже начали опасаться за ее детский рассудок.

– Ну, все, все, хватит, – сказала, наконец, мамочка и принялась налаживать большую настольную лампу как раз напротив истомно вытянутых стройных ножек.

Увидев подобные приготовления, Леночка снова забилась мелкой дрожью, завела глазки и принялась причитать:

– Ой, мамочка, спаси, ой, мамочка, вы что – и трусики сейчас будете снимать? Ой, мамочка, мне срамно, можно я не буду раздвигать ножки?

Не обращая внимания на дочкины заклинания, мама закончила свои приготовления, включила лампу, отрегулировала свет так, чтобы он падал в нужное место, и деловито спустила трусишки вдоль бьющихся друг о дружку бледных ножек.

– Киска, а у тебя уже солидный пушок, – заметила она, – завтра будем учиться делать прическу.

Я запустил свои пальцы в открывшиеся мягкие волосики и успокаивающе положил ладонь на разволновавшийся девочкин лобок:

– Откройся нам, лапонька, – и... ты знаешь, кто тебя ждет.

Леночка слегка помедлила, потом зашептала:

– Ой, стыдно, как стыдно! – и повела... повела свои коленочки потихоньку в стороны. Слипшиеся от уже давно истекающего нектара нежные лепестки медленно разошлись, и мы увидели все – все, что так прячут бедные девушки, все, что наша Леночка так не хотела открывать нашим взорам.

– Да ты девушка, милая! – воскликнули мы в один голос, и ответом нам был глубокий, почти звериный от нестерпимого стыда стон.

– Вот вы все и видели, – сказала, переведя дух, девочка, и калитка уже была готова захлопнуться.

– Нет, постой, мы еще не отблагодарили тебя за твое послушание, – задержала своими руками дочкины коленки мама.

И мы прильнули разом к этому ароматному, источающему ласковое тепло и вожделение источнику. Мы исступленно терзали юную деву нашими языками и губами, перемазали наши лица ее сладкими соками, перецеловались друг с другом, упились ее вскриками, конвульсиями и бешенным комканьем простыни неугомонными пятками и руками. Не знаю, сколько раз за это время ее маленькая маточка отдала должное нашим стараниям, но несколько спустя все трое лежали почти без чувств – мы влажные до пояса, она – от пояса и с совершенно бессмысленной фразой на устах:

– Прекратите еще, пожалуйста, еще прекратите...

Однако, за все удовольствия надо платить – теперь пришел мой черед. Я откинулся на спину, просунул кисти рук между прутьями кровати, закрыл глаза и замер.

Вскоре вокруг меня началось какое – то движение, неясные голосовые сигналы, я услышал торопливый топот босых ног, звук выдвигаемых ящиков, неопределенное позвякивание, потом напряженное сопение где – то у головы – и вдруг легкий металлический щелчок и ясное ощущение закрывшихся на запястьях наручников. Видно, мама была не последним человеком в умении предаваться утехам.

Я открыл глаза и улыбнулся:

– Ну, вот я и ваш, желаю хорошо повеселиться.

Отчего – то напряженные лица моих девчонок сразу прояснились, разгладились и налились вожделением запретных приключений.

– Мамочка, давай скорее задерем ему рубашку, – простонала маленькая.

– Не торопись, дочка, мы будем расстегивать по одной пуговичке, начиная сверху, и очень медленно.

– Мамочка, я не могу – у меня руки совсем трясутся – ты сама расстегивай.

Старшая девочка села на мое бедро своим восхитительным гладким лобком и принялась делать задуманное. В это время младшая развернулась попкой в сторону моего лица и так и ерзала у меня перед глазами девичьими прелестями, нисколько уже не заботясь тем, что я вижу что – то запретное.

Когда первая процедура была закончена, повисшее было напряжение и все остальное снова сильно поднялось. Девочка, затмившая мне весь белый свет своей попкой, буквально оцепенела, и я отчетливо увидел, как быстро и неотвратимо набухают и увлажняются ее губки.

– Мамочка, какой он волосатый, как будто вообще никогда не брился, – удивилось наивное дитя.

– Да уж, какой есть, дочка, бери – он твой.

– Такой мне не нужен – я его боюсь. Я хочу гладенького, совсем без волосиков.

Я вспомнил, что совсем недавно вытворял с этими особами, нисколько не считаясь с их мольбами и стыдом, и меня прошиб пот.

– Дочка, я думаю, мама сейчас объяснит тебе, что мужчины там, собственно, никогда и не бреются.

– Ну, какие – то мужчины, может быть, и не бреются, – съехидничала мстительно мама, – а ты сейчас будешь у нас бриться – я не хочу, чтобы ты пугал ребенка своим неэстетичным видом.

Это было как приговор. Мне оставалось только с ужасом наблюдать, как две насильницы вставляют в бритву новое лезвие, деловито выбирают подходящий по аромату крем для бритья, взбивают помазком пену и могучими усилиями, достойными лучшего применения, просовывают под меня какую – то пеленку.

Мои робкие попытки оказать хоть какое – то сопротивление были пресечены на корню:

– Выбирай, или мы тебе его аккуратно побреем, или случайно сбреем, – сказала хладнокровно старшая, покручивая в пальцах уже готовую бритву.

– Побрить будет правильнее, – обреченно согласился я.

Мои девочки наслаждались процессом до самозабвения – придумывали мне какие – то все более короткие прически, осуществляли свои задумки, фотографировали результат и тут же начинали обсуждать новые парикмахерские идеи. Когда они полностью оголили и освежили одеколоном лобок, оказалось, что он плохо сочетается с обросшими яичками. Брить яички традиционным способом не всегда возможно – время от времени мне пришлось знакомиться с их умением пользоваться рейсфедером. Ради искусства пришлось терпеть. Я, как мог, отвлекал себя от процесса созерцанием окружающего. И было на что посмотреть. Два молодых, совершенно обнаженных и до крайности возбужденных тела вертелись вокруг меня так и сяк, в пылу творчества представая в самых невообразимых и умилительных позах – так что мой пестик жестоко млел от постоянного перевозбуждения и, то и дело, мешал им произвести необходимое действие.

Наконец, и яички стали похожи покровами на младенческие. Но тут пришел черед моей попки.

– Брить – так все, – философски изрекла маленькая.

Когда они перевернули меня на живот, мне поневоле пришлось приподнять зад повыше и, таким образом, предоставить им полный доступ ко всему, к чему им было нужно. Пребывая в такой мало удобной позе, я утешался лишь ласками, которыми они сопровождали свое копошение меж моими половинками. Последними были мои бедра – дальше крем подошел к концу, да и желание продолжать тоже.

– Гладенький, совсем гладенький, – замурлыкали довольные результатом парикмахерши, массируя и ублажая каждую клеточку моего тела между пупком и коленями.

– А теперь обещанный подарок, – сказал неутомимый ребенок и буквально свернулся клубочком вокруг занемевшего от такого внимания кумира.

– Писенок – ребятенок, игрушечка моя, – приговаривала девочка, гладя пальчиками упругий ствол и, время от времени, жадно облизывая головку с деликатным причмокиванием.

Мамочка не смогла выдержать такого зрелища и в очередной раз пережила сход лавины в заповедном ущелье, судорожно зажимая рукой стыдные потоки влаги.

Теперь и мне это стало невыносимо – я скрипнул зубами и грубо плеснул давно рвущейся наружу мужской субстанцией прямо на губы прильнувшему к рычагу чувственности котенку.

– Да... да, мой хулиганчик, отдай это мне, отдай это мне все, – пролепетала девочка и, подложив ладошку, принялась зацеловывать столбик по всей длине, слизывая еще долго истекающий бальзам.

Из ее девственной вагинки на мою грудь спадали густые и теплые капли наконец реализованного желания.

Мой измученный читатель, ты, конечно, хочешь узнать, что же было потом. А потом ничего и не было, то есть, пока ничего не было, потому что именно в эту минуту я лежу в объятиях двух нежных фей, слушаю их сонное посапывание и жду, когда же, наконец, отрастет все то, что они сбрили – ибо не могу же я в таком виде жить дальше!