ТАПОЧКИ

В прошлом мы увлекались лыжным спортом. Сразу после школы мы брали свои спортивные сумки и направлялись на лыжню, словно там было что-то невероятное.

Наш тренер, Федор Евсеевич, был серьезным и строгим человеком. Он относился к всему с большой ответственностью, особенно к урокам и оценкам. Видимо, он считал себя ответственным за наши успехи в учебе, потому что большую часть времени мы проводили с ним на лыжной базе, когда не занимались.

Он был простым и прямолинейным мужчиной и подходил к контролю успеваемости без лишних изысков. Раз в неделю, по пятницам, мы приносили ему дневники для проверки. Он просматривал последнюю неделю и ставил каждому по два "тапочка" за каждую двойку или замечание о плохом поведении.

"Тапочки" - это было просто. Мы опускали штаны до колен и ложились животом на колено перед тренером. Он брал в руки кеды - такая была обувь с тканевой верхней частью и резиновой подошвой - и сильно бил по нашим беззащитным задам, которые дрожали от страха.

Евсеевич, как уже было сказано, был серьезным человеком и не останавливался на полпути. Он не просто демонстрировал свои намерения, он действительно бил нас так, что некоторым из нас сложно было удержаться от крика. Поэтому наказание проводилось в закрытом помещении только с тренером. В комнате был только ты и "тапочок". Остальные лыжники ждали своей очереди снаружи.

Среди нас был один мальчик по имени Олег... Вот о нем я и хочу рассказать. До этого случая я особого внимания ему не уделял - ведь команда была большая, а он выделялся мало. Невысокий, худощавый мальчик с светлыми волосами, ничего особенного, его голос тоже был тихим и еще звучал детски. Мы, в то время, уже все разговаривали громче, ведь мы были старшеклассниками и почти взрослыми, а он как-то отставал, наверное из-за своего расписания.

История началась с того, что парень по имени Олег заработал непонятно откуда несколько денег. Сам он учился нормально, можно сказать, даже хорошо, и ведел себя прилично. Так что эти деньги были для него новостью. Он отправился к Евсеичу с дневником, словно его несло змеей, а сам был бледным и трясущимся на коленках. На первый взгляд я не придал этому значения, рассудив, что это деловое дело. Уселся на скамейке поблизости и решил подождать.

Прошло много времени - может быть, целых десять минут - пока он вернулся. Я уже устал ждать и думал уходить. Действительно, сколько я буду там сидеть? И вот он выходит.

Но двигается как-то медленно и больно. И его лицо повернуто в другую сторону. Я обратился к нему: "Что случилось? Сколько еще я должен ждать?!" И тут я заметил - он плачет! Он пытается сдержаться изо всех сил, поэтому отвернул лицо и притворяется улыбкой, растягивая губы... но из его глаз текут огромные слезы.

Я так сожалею о нем, что сам чуть не заплакал. Обнял его за плечи, которые начали трястись, и посадил на скамейку. "Ну ладно", - сказал я, - "что случилось? Все уже прошло"... Но он, как это обычно бывает, когда тебя утешают, только еще больше разрыдался. Он прижался щекой к моей груди так сильно, что майка промокла насквозь, и плачет как ребенок. А я сижу, гладя его по голове одной рукой и провожу другой по спине... она худая у него, спина, видны позвонки, и вздрагивает жалобно в такт его рыданиям.

Сначала я не испытывал ничего особенного, только неловкость... Думал, как мы завтра будем смотреть друг на друга после всего этого? Но я не отводил руки, наоборот, стремился прижать его к себе покрепче, чтобы утешить его лучше. И видимо, он расслабился от этого и тоже прижался ко мне ближе. И тут я почувствовал с ужасом, что внизу, где ширинка, что-то не так происходит. В штанах стало тесно и жарко.

А он в это время оторвал свою выгоревшую мордашку от моей груди и смотрел на меня большими влажными глазами снизу вверх. Смотрел и прошептал, потому что голоса еще не было после рева: "ты... - начал он и замолк, а я как идиот продолжал смотреть на его худенькую бледную шейку без подбородка, которая дергалась от спазма в горлышке. Но я не мог отвести взгляд и моя рука, которая прежде гладила его по голове, медленно опускается на его тонкую спину и скользит по ней вниз, останавливаясь там, где начинаются штаны, не решается двигаться дальше. "ты... - он снова начинает и его глаза, устремленные в мое лицо, полны надежды - ...не рассказывай никому, хорошо?"

"Конечно! - отвечаю я с энтузиазмом, облегченно вздыхая. Черт его знает, что я ожидал услышать. - Конечно, я никому не скажу, не беспокойся!" - Я абсолютно уверен в этом. Даже если меня будут пытать как партизана-комсомольца.

Я снова кладу руку ему на затылок и осторожно прижимаю его голову к своей груди. Он подчиняется словно ребенок. С его ресницы срывается слезинка и скатывается по щеке, и я осторожно снимаю ее большим пальцем, ощущая электрический разряд по всему телу. И он вдруг напрягает свое худое тело и прижимается ко мне плотнее, и я ощущаю мелкую и быструю дрожь его худых плеч. И закрываю глаза.

Он, наконец, отдаляется от меня, практически толкая меня в грудь своими слабыми руками, как будто тоже чувствует что-то тревожное, и встает на ноги. "Мне ... уйти?" - произносит он неуверенно, словно спрашивает разрешения. У меня нет сил говорить, поэтому я просто киваю головой. Теперь моя очередь отвернуться, и я поворачиваюсь. Он разворачивается и медленно удаляется. Я следую за его узкой спиной, которая скрыта под тонкой майкой и на которой видны шишечки позвонков; кажется, что он движется слишком медленно. Может быть, стоит окликнуть его, попросить остаться?

Я сижу на скамейке без возможности даже пошевелиться. Внизу, где раньше было душно и жарко, теперь влажно и неприятно. Боже мой, мне нужно как можно скорее добраться до душа без лишних заметок!

Я хочу позвать его обратно, чтобы он повернулся и снова увидел его лицо, влажное, с трепетным подбородком и липкими, фальшивыми улыбкой губами. Я кладу руку на свое влажное и раскаленное место и начинаю двигать ее вверх-вниз, все быстрее и быстрее ...

(Если есть желание продолжить - дайте знать)