Перевешивая люстру

Началось это после ухода отца и нашего переезда на другую квартиру. Однажды мама меня очень сильно выпорола прутом, даже не помню за что. Она тогда несколько месяцев как чумная ходила и безумно злая - чуть что сразу за ремень и лупить.

В ту самую ночь я на нее ужасно разозлился - выпорола из-за ерунды практически не за что. Лежу в кровати и хнычу от обиды. Вдруг, слышу, зовет:

-Валера! Валера!

Я перестал реветь..

- Чего? - говорю.

- Пойди сюда, - шепчет. Я встал, подошел к ее кровати. Она взяла меня за руку, погладила,

- Не сердись, - говорит она.

- Буду, - отвечаю, а сам стою как каменный - мне приятно, что она меня просит, а я ее не прощаю.

- Ну, прости меня, - говорит, а я вижу - у нее слеза блеснула на щеке.

А мне и радостно, и так вдруг захотелось почувствовать свою власть над ней... Вскоре, перевешивая люстру в комнате, я заметил, что она висит на толстом мощном крюке. Мне тут же пришла в голову интересная идея, которую я осуществил той же самой ночью. Когда мать разделась, чтобы лечь в постель спать, я подкрался к ней сзади и, скрутив ее руки, связал веревкой. Затем, когда она уже не могла сопротивляться мне, подставил для нее стул, приподнял и повесил на крюк за толстую железную пряжку, Ее ноги немного не доставали пола, и она повисла совсем беспомощная.

Она была в одних трусах, она всегда раздевалась не до конца, видимо, ей доставляло истинное удовольствие, что я ее раздевал до конца сам... Мне это тоже нравилось и поэтому я с огромным удовольствием стянул с нее трусы, однако, не совсем плотные, они обхватили ее колени и дальше не сползали. Такое полураздетое ее положение возбуждало меня еще больше, чем полная нагота - в этом было что-то унизительное.

Я взял ее узенький ремешок и стал стегать ее провисшее голое тело. Мне доставляло удовольствие наблюдать, как ремень со свистом врезается в ее нежную кожу, как вспухают и наливаются кровью рубцы. Она вскрикивала и нервно подергивалась, а я стегал ее повсюду, поворачивая вокруг оси - и по спине, и по грудям, и нежным розовым соскам, и между ними, и ей нечем было прикрыться. Наконец, я швырнул ремень и, взяв две длинные веревки, привязал их к ее щиколоткам. Затем одну веревку привязал к батарее, а другую - к ручке двери и затянул, так, что ноги ее оказались очень широко разведены в разные стороны.

Теперь она была полностью у меня во власти, и я мог с ней делать все, что мне только захочется. Я стал щекотать все ее измотанное тело, проводил руками между ягодиц и спереди между ног. Нащупал ее бугорок и стал сильно тереть его, при этом присасываясь то к одной груди матери, то к другой. Я щекотал и тер ей под мышками, целовал внутреннюю сторону ее коленей. Через некоторое время я удивленно заметил, что из нее на пол упало несколько капель влаги, а дыхание стало часто прерывистым. Тогда я достал свое собственное приспособление, которое накануне изобрел и до этого прятал. В треножник для новогодней елки я вставил толстую длинную витую свечу, толщиной раза в полтора больше моего члена. Это свое приспособление я поставил внизу под ней.

Пришлось его чуть приподнять, чтобы конец свечи доходил по уровню до пупка. Затем я, стоя сзади и взяв ее за бедра, приподнял ее в воздухе и, придерживая спереди за живот, направил свой пульсирующий член ей в заднее отверстие. Свечку придвинул чуть ближе и, нащупав другое отверстие между ее ножек, направил в него конец свечи - и разжал свои руки. Под собственной тяжестью она медленно, как нож сквозь масло, села на оба кола, которые заполнили ее всю изнутри. Я нащупал ее живот - он был тугой и раздутый. Снова взяв мать за бедра, я приподнял ее и снова опустил вниз. Она насела на меня и на свечу с глубоким и протяжным стоном. Я положил руки ей на грудь и стал тискать и ласкать соски. Так я приподнимал ее, пока она, насаживаясь, опускалась вниз, и ласкал ее груди, клитор-бугорок, который стал просто огромный, горячий, налитый кровью.

Постепенно у меня не стало хватать терпения ждать, пока она медленно осядет на меня - желание стало просто неистовым. Я взял ее за ягодицы и, раздирая их в разные стороны, впиваясь ногтями, стал тянуть их на себя, чтобы она опускалась еще скорее. Так она прыгала в воздухе, извиваясь как змея и раскачиваясь, пока наслаждение мое не достигло кульминации. Крепко схватив ее груди и переступая ногами, я стал двигать ее уже не вверх-вниз, а вперед-назад, насаживая ее на себя горизонтально. Треножник со свечкой под ней мотался туда-сюда, и свеча, загнанная глубоко внутрь матери, упиралась то ей в животик, то в мой входящий в нее член.

Мать просто рыдала от страсти и бешено дергалась, ее волосы сильно растрепались, прилипли к потным плечам, из-под мышек сбегали по бокам ручейки пота, а под тонкой кожей спины ходили мышцы и лопатки. Она откидывала голову то вперед, то назад, изгибаясь, то выпячивая живот, то наоборот втягивая его в себя. А я уже крутил ее во всех направлениях как только мне хотелось: то вверх- вниз, то вперед-назад, то кругами - вокруг треножника. Наконец, я явно почувствовал, что мучительная тяжесть в яйцах и пояснице готова просто разорвать меня и, насадив ее как можно глубоко на себя, я дал волю застоявшемуся наслаждению, и она полилась из меня струей. Когда я снимал ее со своего члена, то белая жидкость пролилась у нее на пол, и я удивился, что ее так много. Палка, на которую была привязана моя свеча, была до самого низа. А когда я снял мать с этого крюка, то на ее руках остались широкие красные кровоподтеки, а сама она, обессиленная, не могла даже стоять и опустилась на пол.Я поднял ее на руки и положил в кровать..."