Вечер. Синие чернила. Часть 3

— Я думала — один, ну, двое,

А больше — просто не смогу!

Что будет тело — чуть живое,

Иль сдохну, на втором кругу!

— А я тебя предупреждала,

Что станешь царствовать в ночи!

— А под Володькой ты устала?

— Да так! Но киску подлечи!

Чудно, но я не помню боли,

Хотя теперь — там всё саднит!

— Отлюбишь вновь число любое!

Ты, девка, — просто динамит!

— Я Вовку знаю — не отлипнет,

Пока что не зачнёшь под ним,

Его заводят крики, всхлипы!

Ты как? Под вечер повторим?

— Не стоит: в теле сил — нисколько,

И знаешь, чешется, меж ног,

Ведь я попробовала только,

Да своего вернула долг!

— С тобой вернёмся к этой теме,

Теперь же — спать, в родимый дом,

И не забудь помазать кремом.

Ну, отлежишься, и потом...

Наш ствольный взвод тебя серьёзно,

Как видно, ночью, распахал!

И мой, потом, вломился грозно!

— И изнасиловал, нахал!•  •  •

неё в душе беда,

И отдавать без боли другу,

Когда до боли голодна!

Пойми. Она не станет прежней,

И все мосточки сожжены,

Когда всю ночь то — зло, то — нежно

Спускали вглубь твоей жены!

Восторг утех любви по кругу

Вернёт жену под них рабой,

А память семерых, супругу

Как будто разведёт с тобой.

И станет страстное томленье

Отдаться множеству мужчин

Толкать на поиск продолженья,

Измен всё новых, без причин.

Супруге до смешного мало

Троих уже сегодня днём!

И то, что с нею ночью стало,

Ни ты, ни я — в ней не свернём!

Там, у реки, ещё вначале,

Под звёздным небом, на траве,

Ей матку спермой накачали,

А это «клинит» в голове!

Поверишь? Злого не желаю,

Уж так сложилось, так срослось!

Все ощущенья помню, знаю,

И мне сей путь пройти пришлось!

В ней ощущенье; матка — мячик

Внутри. Всё чешется, зудит,

Так, что одно в мозгу маячит:

Кто эту пытку прекратит!

Сильней стыда или смущенья

Стремленье утолить сполна

Весь мир затмившее томленье,

Нахлынувшее, как волна.

Так будет повторяться снова,

С тобой, а бросишь — без тебя,

Чтоб ощутить в себе любого,

Из крепких пенисом ребят.

Что пожалели, и воткнули,

И разложили на скамье.

По кругу бабу крутанули,

Пока она горит в огне,

Не осуждай свою супругу.

Теперь она совсем не та,

Оставь её на сутки другу,

И не пеняй на ворота

На месте узенькой калитки,

Пробившей девственный забор,

Теперь свой груз везут телеги,

Проигран будет с блядством спор!

А, коль любовью окрутили

Так, что готов махнуть рукой

На всех, кто с ней сегодня были,

И снова будут в день другой,

То должен знать: она остынет,

Поест, немного отдохнёт,

И, вновь припрёт, и вновь нахлынет

Безумной похотью пихнёт

Под футболиста, тракториста,

Соседа, слесаря, иль пса,

Пока дурашка не смирится,

Отдавшись всем, вплоть до отца!

Поверь, ей лучшая награда —

Твоя любовь в кругу других!

Поверь, и я так Вовке рада,

Что мир — минута на двоих!

Ты, не стыдись, в том жизни проза!

Поверь, тебя супруга ждёт!

Вот брат мой кончит — нет вопроса!

Он очерёдь тебе займёт!

Нет, попрошу у нашей примы

Тебе без очереди дать!

Ну, хочешь спариться с любимой,

И кончить в новенькую блядь?

Пока совсем не растянули,

Мой Вовка и его отец,

Хотя, той ночью, ей впихнули

И в десять дюймов «огурец»!

Ну, я пошла. Там — пересменок,

Решил любить — не уходи,

А то — лишишься сладких «пенок»,

Ведь только «прорубь» впереди!

Вновь тишина на поле срама.

Открыто банное окно.

Галине не понятна драма,

Ведь в ней все мысли про одно...

Вдруг, средь смешливости мужицкой,

Расслышал слабое: «пускай»,

И снова скрипы половицы,

И самки возглас «Ах!» иль «Ай!»

Вернулась. Значимость хозяйки.

Взгляд превосходства, свысока.

Крива усмешка без утайки,

Жест: в повелении — рука.

— Идём, она тебя просила

Не мешкать, и прийти скорей,

Пока Володька с новой силой

Не побывал сегодня в ней!

— Всем — перекур! Муж всунет дуло!

С усмешкой, после, для меня:

— Супруга к бляди в круг воткнула.

Любитесь, хоть в теченье дня!

Сквозь строй ухмылок и усмешек

Взошёл к жене, на эшафот,

К измученной бардовой, нежной,

И словно пламень взглядом шлёт:

«Прости, — мне шепчет дорогая —

Я не сдержалась, не смогла,

Во мне волна растёт такая,

Чтоб всем и каждому дала!

Я не могу остановиться,

Всё время хочется ещё,

До безразличья, с кем сшибиться,

И здесь желанье не при чём!

Мне, видно, с чаем что-то дали,

Я только чашку допила,

И мысли так защекотали,

Что, как безумная была!

Ведь я сама их попросила,

Чтоб облегченье испытать,

Но необузданная сила

Изнеможеньем, просит дать.

И всё по кругу. Снова, •••

снова,

Мне надо, надо испытать

Миг извержения мужского!

Прости. Твоя супруга — блядь.

Не уходи! Средь этой своры

С тобой лишь буду по любви!

Ведь вновь подпоют, сделав хворой,

Чтоб мерзость закрепить в крови!

Так говорят: на третьи сутки

И добродетельную мать

Введёт в сознанье проститутки

Столь многочисленная рать!

В ней постоянное желанье

И стыд и совесть победит,

Безумьем так сметёт сознанье,

Что с сыновьями переспит!

Осталось мне уже немного,

Часам лишь сутки отзвонить,

И зарастет назад дорога,

Порвётся в мир любимых нить!

Всё! Не могу, возьми, любимый!

Со мною можешь делать всё!

Мне ощутить необходимо,

Как часть тебя меня возьмёт!

Вдруг, в тело сладкой и развратной,

Случайно провалил ладонь.

Жена вздохнула ставшись ватной,

И Сам пролился, будто конь!

В моей душе вскипело море

Желанья мести по вине,

И укрепила мысль о горе,

Отраве, спрятанной в вине!

Взревел, восставший в яром гневе —

Оторопели, сникнув враз.

— Вон, говнюки! — Со свистом в небе.

С ладонью кочерга срослась.

— Вон, от супруги, сучье племя!

Вон, блядодетельская тварь!

Или прибью, уж дайте время,

Иль покалечу инвентарь!

Глядели все на отдаленье,

Как одевал свою жену

В полупрозрачное творенье,

Не поминая ей вину.

Своя, конечно же, не тянет,

Хотя в нагрузку кочерга!

Нет, мой цветочек не увянет!

И не дождутся ни фига!

А впереди была дорога,

К которой вышел сквозь туман,

А за спиной — граница строгой,

Вчерашней жизни без ума.•  •  •

бери!»

Между ног её зияло

Темно-красное дупло,

Булькало и истекало

Белым, вроде, мне назло,

Не по нежным лепесточкам,

А свисавшим лопухам,

Сигаретным уголёчкам,

Где натыкал гнусный хам.

Клитор, взнузданный навечно,

Возбуждением томим,

Застегнувшимся колечком,

Нержавеечным, над ним.

Он, распухший от ожогов,

И прокола для оков,

Мог бы мне поведать много,

Да слеза туманит вновь.

Платью порваны бретельки,

Но держали флёра снасть

Их садистские проделки,

Не давали ткани пасть.

Разглядел — в глазах стемнело:

Поддержали ткань на ней,

Две английские булавки,

Приколов к соскам грудей.

А она, не узнавала,

Очумением полна,

Села. Цены называла,

Ноги тупо развела.

Тут в глазах моих стемнело,

Всё слезами заплылось,

Но, кусая губы нервно,

Разделял любовь и злость.

На руках отнёс и в ванну,

И из ванны, на постель,

И в душе борделя рану

Тронуть рвался, но не смел.

Мной же преданной на скверну,

На неверной жизни путь,

Вымывал чужую сперму,

Не сказав, хоть что-нибудь.