Мой любимый гей (продолжение)

С тех пор я часто ловила его у зеркала в по-прежнему нашей комнате, так как мама почему-то спокойно восприняла новость о сексуальной ориентации своего пасынка, видела, как он часами наводил марафет, выщипывая брови, крася ресницы, полируя ногти. А однажды я увидела, как он меряет мое лучшее белье.

«Правда, у нас все по-прежнему общее, сестрица?» — сказал он, восхищением глядя на себя в зеркало.

«Да», — ответила я в полном шоке. — « Только лифчик тебе большеват».

«Ты считаешь, что мне пора закачать силикон?» — с сомнением в голосе спросил он.

«Нет, что ты!» — испугалась я. — «Ты и так красивый!» На что он снисходительно качнул головой, и отвернулся.

«Выйди, мне надо переодеться», — попросил он. Моему отчаянию, сменившему шок, не было предела. Меня выгоняют из моей же комнаты!

«Я тебе не помешаю», — сглотнув, ответила я. — «У меня... есть дела, мне тоже надо срочно переодеться», — соврала я.

«Хорошо!» — спокойно ответил он и, повернувшись ко мне лицом, спокойно снял все белье. «Что же ты!» — поторопил он меня. — «Ты же сказала, тебе — срочно».

«Сейчас», — ответила я, и, путаясь, в тесемках, пуговицах, и во всем, в чем можно было запутаться, стала освобождаться от одежды. Я в первый раз стояла обнаженная перед мужчиной, и поэтому сильно стеснялась, а он спокойно разглядывал мое тело, не так как будто видел меня впервые.

«Этот лифчик уродлив», — спокойно сказал он. — «Я завтра куплю тебе новый». И тут на меня напало оцепенение, я перестала ощущать ту дрожь, с какой сбрасывала свою одежду, и тупо сняв с вешалки первую попавшуюся одежду, стала ее на себя надевать.

«Только не эту футболку», — простонал он.

«Вот», — кинулся он к своей половине шкафа. — «Одень это, так ты будешь похожа на приличного человека». Я послушно подняла руки, позволив напялить на себя другую одежду, даже не поинтересовавшись, что это. И тут я увидела ЭТО. Его член, напрягшись, стал поднимать свою головку, что я воочию видела первый раз в жизни. Я отдернулась, и он понял причину моего движения. «Не обращай внимания, сестренка, пусть тебя это не беспокоит. У меня всегда стоит после тесного белья», — тихо сказал он.

С тех пор обнаженным я его не видела, он старательно выдворял меня из комнаты, когда ему надо было переодеться. К счастью, будучи скрытным, он не водил домой своих дружков, а по телефону разговаривал только в ванной, включив душ. Так что о его личной жизни я могла строить любые догадки, и понимать, что все они далеки от действительности.

То, что мы остались друзьями, и он по-прежнему испытывает ко мне дружеские чувства, выявил один из самых грустных моментов моей жизни. На выпускном, в красивом платье, которое он мне купил, благоухая духами, которые он мне одолжил, я чувствовала себя настоящей королевой бала. И, видимо, в шампанском было не только шампанское, которое мне без конца подливали мои однокурсники, потому что очнулась я, когда в темноте спортзала, в закутке, где тренер пил свой чай, я внезапно протрезвела от того, что двое рук держат мои руки в замке, а еще двое шарят по всему телу, так как будто я — какая-то уличная девка. Я попыталась вырваться, но меня держали очень крепко, я попыталась отпихиваться ногами, но их схватили и раздвинули так, что сопротивляться у меня просто не получалось. Мои кружевные трусики были разорваны с треском, и когда в меня вбуравился чей-то совсем не маленький член, я испытала такую боль, о которой не могла забыть долгих два года, и от воспоминания о которой я сделалась мужененавистницей, наверно, на всю оставшуюся жизнь. Понятно теперь, почему я ни с кем не сплю в клубе?

Да меня от одной мысли об ужасной штуке у мужчин между ног пронзает такая ненависть, что я думать не хочу о себе, как о женщине.

Помнится, когда все закончилось, меня бросили в том закутке, пригрозив никому не рассказывать. А как я расскажу, если я и лиц-то не помню? И даже алкоголь в моей крови не анестезировал мои ощущения, но явно испортил мое зрение, так как я видела все в пелене вплоть до следующего утра. Не помню, как добрела до дому, не помню, как легла в кровать, но поутру, я проснулась от того, что кто-то гладил меня по волосам, так нежно, что мне не хотелось просыпаться. Открыв глаза, я кое-как сфокусировала свое зрение на пятне, маячившем надо мной, и увидела ни маму, ни Эрика или Рода, не свою лучшую подругу — Бэллу, а своего брата, братика, который смотрел на меня с такой жалостью, что у меня немедленно навернулись слезы на глаза. Он выслушал мои сбивчивые объяснения, и ничего не сказав, ушел, чтобы принести мне стакан воды и какие таблетки.

«Что это?» «Твое противозачаточное. Я забыл преподнести их тебе перед тем, как ты отправилась на выпускной. Но, сейчас еще не поздно. Выпей, и забудь о том, что было. Если бы я только мог предположить, что такое может с тобой стрястись, я не отпустил бы тебя туда одну». В тот же день, он повел меня к акушеру и просидел в приемной, пока я лежала на кресле у врача. К сожалению, следов спермы во мне не нашли. Видимо, насильники были в презервативах. Так что и анализы мои были абсолютно чисты.

Главная трагедия выявилась позднее. Оказывается, с кем я уходила, кто был со мной на вечере — никто не заметил, и даже моя лучшая подруга не смогла ничего вспомнить. «Да много кто около тебя крутился. Ты же то выходила, то входила. То с одним, то с другим. Чуть ли не со всеми ребятами с курса, и даже с нескольких других», — с нескрываемой завистью в голосе сказала мне Белл. Как только до меня дошел смысл того, что спрятала она за своими словами, Белл потеряла меня как подругу, а я — репутацию порядочной девушки.

С тех пор пришла его очередь вытаскивать меня из постоянных депрессий. Сколько не пытался он скрасить мою жизнь, завалив меня плюшевыми игрушками, духами, книгами, сколько не пытался он вытащить меня в кафе или бар, я слушать не хотела ни о каких увеселениях. Все это, и в том числе дансинги, аттракционы, кино — стали для меня табу, которое я наложила на себя сама.

Вот так я и прожила пять долгих лет. Я по настоянию всех (всех!) пыталась встречаться с ребятами в разное время, но как дело доходило до интима, я сжималась так, что со мной нельзя было ничего сделать. Меня трясло, я отбивалась так, будто меня опять пытались изнасиловать, и... ничего не могла с собой поделать. Именно поэтому меня бросил мой последний бойфренд, очень порядочный молодой человек, обхаживающий меня два года, но, когда зашло дело так далеко, что он, наконец, сделал мне предложение и попытался переспать со мной, я закатила такую истерику, что он хлопнул дверью и ушел, боюсь — навсегда.

А потом, я потеряла работу, и, пробегав два месяца по объявлениям, я потеряла квартиру, так как хозяйка не стала верить мне на слово, что я смогу выплатить сразу за три месяца, и выгнала меня. Пришлось слезно проситься у матери на временный постой.

И тут мне подвернулся Он. Когда я спокойно завтракала на кухне, а мама в очках просматривала очередные счета и квитанции, мой брат вошел в кухню. Явно не только что из постели, так как он был и одет, и причесан, и даже немного подкрашен, и без: «Привет, как дела, сестренка, хорошо ли спала» задал самый сакральный вопрос: «А не хотела бы ты поработать бухгалтером? Есть одна привлекательная вакансия у моего босса. Только нужно идти сейчас, а то позже его будет не поймать».

«И я тебя рада видеть, милый. Конечно, только побреюсь и завяжу галстук», — ответила я. Он только усмехнулся. К счастью, на все мои не всегда удачные шутки он реагировал просто — усмешкой. По крайней мере, не морщился как Белл.