Зинка

Пролог

К середине декабря снег выпал густо, но температура оставалась теплой. Для Сибири мороз в три-четыре градуса — это уже оттепель. Мартыниха направлялась на утреннюю дойку. Её избушка находилась на краю деревни, поэтому бабушке приходилось преодолевать весь поселок, и она вставала раньше всех. Часы показывали пятый час утра или ночи? Ущербная старая луна тускло светила на черном, усыпанном звездами небосводе. Мартыниха была одета в валенки с калошами, телогрейку и потертую пуховую косынку. Хотя ей уже перевалило за семьдесят, бабушка оставалась активной — посещала клуб для дискотек. Издалека она заметила свёрток — зрение её не подводило. Он лежал у края дороги, и подойдя ближе, Мартыниха заметила следы и вытоптанное место вокруг него. В сердце закралось тревожное предчувствие. Она смотрела на свёрток, но не решалась подойти ближе. Наконец произнесла: «Господи!» — перекрестилась и подошла ближе; от увиденного у неё перехватило дыхание! В свёртке спал младенец. 1992 год подходил к концу. Страна переживала трудные времена.

1

Зинка открыла глаза с трудом. За окном царила темнота, в доме было холодно, а во рту стоял неприятный вкус! Закутавшись в старый полушубок с заплатками, она поднялась со скрипучего дивана. Именно на этом диванчике пять лет назад тихо ушла из жизни Мартыниха. Зинке двадцать пять, но выглядит значительно старше своего возраста. Босиком она вышла в сенцы и случайно наткнулась ногой на ведро — присела над ним и справила нужду. Входная дверь была слегка приоткрыта, и Зинка закрыла её на крючок перед тем как вернуться обратно в дом, налить кружку холодной воды из кухонного ведра и выпить её с лёгким дрожанием зубов — то ли от холода, то ли от похмелья. Затем она снова уселась на диванчик и укуталась в полушубок.

Зинка уставилась в потолок, а вокруг неё всё кружилось. Она закрыла глаза, но вращение не прекратилось, и её стало подташнивать. В горле появился тошнотный комок, который заставил Зинку вырвать на пол. Вытирая ладонью рот, испачканный рвотой, она громко икала, но тошнота отступила, и круговорот закончился.

Георгий проверял почту, когда раздался звонок мобильного телефона.

— Жора... — голос Валентины, его двоюродной сестры, оказался для него неожиданным. Сердце сжалось, а холод пробежал по спине.

— Жора, твой папа скончался вчера...

Всё вокруг мгновенно стало блеклым и лишённым смысла. Всё!

— Папа! — сжимая зубы от безысходности, он упал на колени.

— Жора, похороны завтра.

— Я приеду сегодня... — выдохнул он и повалился ничком на пол, стоня от горя.

Позвонил жене.

Таня охнула и пообещала незамедлительно прийти.

Она пришла, и они собрались вместе перед тем как отправиться на Южный вокзал на электричке.

Внутри поезда было пусто: рабочий день проходил в обычном ритме.

Он сидел у окна и смотрел на унылый заснеженный пейзаж за стеклом. Жена расположилась напротив него; её взгляд выражал сочувствие. Пытаясь завести разговор несколько раз, она тоже вскоре уставилась в окно.

На вокзале их встретил Серёга — муж Валентины.

От станции до деревни шесть километров пути.

— Что произошло? — спросил он глухо после того как Серёга переключил передачу на третью после переезда через железнодорожные пути.

— Он жаловался на живот. Сначала думали обострение гастрита и вызвали скорую помощь. Его забрали к больнице, а около часа ночи позвонили. Это была не гастрит... язва.

— Мы не стали звонить ночью — всё равно уже было поздно... — Сергей замолчал на мгновение и продолжил: — Он снова начал пить... Я с ним разговаривал об этом так же как Валентина... Но ты же знаешь его характер... просто послал нас!

— Он... в больнице?

— Уже дома. •••

Ему сделали операцию. Вскрытие не потребовалось. Гроб изготовили мастера, за счёт совхоза. Я купил оградку. Пока установим крест...

Сергей замер, поворачивая на улицу, где находился дом его родителей.

Крышка, обтянутая чёрным сатином, стояла на улице, прислонённая к стене веранды. Рядом был установлен крест.

Отец лежал в гробу, который покоился на двух табуретах в зале. Люди сидели на стульях, диване и лавочке у стены. В помещении было холодно, и все были одеты в верхнюю одежду. Кто-то из знакомых деревенских жителей узнал Георгия и поднялся со своего места; другие тоже пересели.

Сергей снял шапку и остался стоять в дверном проёме.

Лицо отца выглядело измождённым и уменьшилось как будто в размерах. У изголовья горела свеча рядом с иконой. Запах свечного дыма смешивался с чем-то другим, хотя в доме не топили печь и было холодно.

Люди приходили и уходили.

Приходившие садились или просто стояли молча перед уходом. Только двое пожилых мужчин — отец Георгия узнал их как отцов своих одноклассников — тихо переговаривались между собой.

Позже, когда они ехали в город, жена спросила его: «Ты знаешь, о чём они говорили?»

Георгий только усмехнулся:

— Один рассказывал другому о своих кроликах и хвалил их мясо как полезное и питательное. Представляешь?!

Георгий пренебрежительно кивнул: «Я сидел ближе и не слышал их разговоров, а ты была позади меня и всё уловила?» (Таня часто жаловалась на слух в последнее время).

— Может быть, потому что ты просто не слушал?

— Наверное

Не хотелось ни с кем общаться, не было желания слушать или размышлять.

Таня замерла в молчании.

...

Когда наступила ночь, появилась Валентина и, наклонившись к Георгию, произнесла: — Жор, давайте пойдём к нам на ужин и поспите у нас. Здесь холодно, Сергей не стал включать отопление.

Они немного постояли и вышли.

Валентина шла справа, а Таня — слева от него.

— Жор, мы заказали обед в столовой на пятьдесят человек. Хлеб испекут сами, продукты наши; потом расплатимся.

Он вспомнил о деньгах и вытащил из кармана: — Вот двенадцать тысяч.

— Гроб для совхоза сделали за свой счёт. Серёжа купил оградку, пока поставим крест...

— Валь, Серёга уже всё рассказал.

Валентина замолчала.

В комнате у сестры было тепло и даже душно.

— Валь, а девочки не приехали?

— Они там, Жор. Не узнал?

— Да я просто никого не видел.

— Они еще немного посидят и скоро придут. На ночь бабушки останутся здесь.

Их хотели уложить на кровать, но Георгий попросил постелить на полу.

Он лежал с руками под головой. Жена прижалась к его правому боку и через несколько минут начала тихо дышать во сне.

Георгий услышал приход племянниц и закрыл глаза. Дверь в спальню слегка приоткрылась — «Спят уже», — прошептала кто-то и дверь закрылась вновь.

Он лежал в тишине, погружаясь в воспоминания...

Это будет позже, через два года...

Мать стала часто сниться,

Отец тоже заглядывает в сны,

Ночами сплю плохо,

И боль в сердце не проходит.

Я всё время укоряю себя за то,

Что не смог к ним приехать как мечтал;

Под Новый Год...

Теперь уж поздно...

И мне горько осознавать лишь желание это.

И мне горько, что только в ночное время,

Ко мне приходят сны мои,

И тот свет мне близок — близок мечтами,

Но между нами тьма густая.

Но этой ночью он спал без сновидений.

К утру жара утихла, и стало прохладнее.

Валентина и Сергей поднялись рано, и он слышал, как они кормили свиней, как половицы скрипели под их ногами, а холодный воздух накатил при открытии и закрытии двери.

Он то дремал, то вновь просыпался.

В восемь часов Валентина заглянула к ним:

— Не спите?

— Встаём, Валь.

Сходили в туалет, умылись и позавтракали.

— Девочек не буду будить, пусть выспятся — произнесла Валентина, убирая посуду.

Они оделись и направились к дому отца.

— Мы с Сергеем придём немного позже,— сказала сестра, проводив их до калитки.

Сергей встретил их на улице.

Он шёл с незнакомым мужчиной, которого Георгий сначала не узнал.

Они поздоровались.

— Мы с Лёпой... («Лёпа!» — вспомнил Георгий)... были на кладбище. Всё там занесло снегом, Лёпа покажет место... Копателям.

— Земля должна быть замёрзшей?

— Ничего подобного. Смотри, какая теплынь,— ответил Лёпа.— Греть не надо.

— Мы с Валентиной подойдём через полчаса.

В доме уже собрались люди, стало чуть теплее.

По улицам за машиной (выделенной совхозом) двигалось около пятидесяти человек.

До кладбища дошли двадцать человек.

Постояли.

Попрощались.

Закопали покойного.

Установили крест и венки.

Ещё немного постояли и начали возвращаться назад.

В зале дома отца уже стояли два стола — сближенные друг к другу. На столах были водка и хлеб. На кухне две женщины из столовой разливали борщ по тарелкам и приносили в зал.

Поминки проходили тихо. Одни садились за столы для поминовения; другие же оставались в прихожей в ожидании освобождения мест за столами.

Скоро стало темнеть. Он вышел на крыльцо, прислонился к стене веранды и стал смотреть на небо. Кто-то подходил от калитки.

— Дай закурить! — послышался голос.

— Я не курю, — ответил он, даже не обернувшись.

Он был похож на отца, и Зинка это поняла. Она заглянула ему в глаза: там царила пустота.

— Хочешь?

— Где?

— Пойдём.

И он пошёл с ней, так и не вернувшись в дом за одеждой.

Зинка шла впереди, слегка приподняв левое плечо и немного наклонив голову, как будто уклонялась от ветра.

За прошедшие годы совхоз не изменился, а избёнка Мартынихи (теперь уже Зинкина) осталась на краю.

Её окна тускло отражали свет в темноте, оставаясь прозрачными. Ограды рядом не было, а единственным строением оставался разваливающийся туалет. Дом выглядел заброшенным.

Входная дверь не была заперта и замка у неё тоже не наблюдалось.

— Я схожу по нужде! — грубо бросил он ей в спину.

Она притопывала, стряхивая снег с валенок:

— Да можешь справлять нужду где угодно, всё равно никто этого не заметит.

Зинка шагнула в сени, а он направился к туалету. Дверь была прислонена к косяку; петли давно заржавели и сломались. Он сдвинул её и морщится: намёрзшее и давно не убираемое содержимое туалета выглядело ужасно – словно горб вылезало из ямы. Он закрыл дверь обратно и отошёл подальше, чтобы справить нужду.

Зинка открыла дверь и вошла внутрь. На кухне, освещенной керосиновой лампой (типа «Молнии», которую заправляли соляркой), сидели местные пьяницы: две женщины — Нинка и Ленка — а также Лёпа. Ему было около пятидесяти лет, но в деревне его никто уже по имени не звал или просто позабыл его имя. Возраст женщин определить было практически невозможно!

— Зинка! — одна из женщин внезапно подняла голос. — Где ты, черт побери, пропала?

•••

У них оставалась еда: заказывали на пятьдесят человек, а пришли только сорок. Мы с Ленкой принесли целую кастрюлю горячего борща! А Лёпа, смотри, умудрился выпить пару бутылок водки...

В этот момент дверь открылась и вошёл Георгий.

Женщины сразу заметили его и, вставая из-за стола, вышли из кухни, прихватив платки с вешалки. Лёпа узнал Георгия и подошёл к нему.

— Жора! — с энтузиазмом тряс ему руку. — Жора, твой отец был настоящим мужчиной! Он всегда говорил то, что думал! Не боялся сказать правду начальству — за это его не любили, но уважали! И... — подмигнул он. — ...с женщинами... помню, когда ты служил в армии, тётя Груня ещё была жива, а он с Татарчихой...

Женщины схватили Лёпу под руки и потянули его из дома.

Зинка вышла следом и закрыла входную дверь на крючок перед тем как вернуться обратно.

Георгий сидел за столом, поддерживая голову рукой.

Зинка тоже присела рядом.

— Давай помянем... дедушку — произнесла она и подняла один из стаканов с остатками водки.

Георгий взял другой стакан и они выпили.

— Поесть хочешь?

Он покачал головой.

Зинка наливала борщ в тарелки.

Тарелки и ложки принесли женщины.

— А почему... — спросила Зинка после того как поставила тарелки на стол и сама села. — ...света нет?

— Отключили за неуплату,— тяжело вздохнула Зинка, набирая борщ ложкой.— Ешь давай!

Георгий съел пару ложек. — А отопление тоже отключили?

— В деревне всем отключили отопление. Оставили только детский сад, школу и сельсовет.

— Помянем...

Он налил водку в стаканы и они снова выпили.

Молча доели борщ.

— Ещё?

— Давай. Что-то аппетит разыгрался!

Зинка хмыкнула в ответ.

— Тебе не холодно? Могу разжечь печь. Дрова у меня имеются.

— Где ты их взял? У тебя даже забора нет. Разве что дверь от туалета сломать, от неё всё равно толку никакого.

Водка сделала своё дело.

— В чулане есть немного колотых дров. А большие лежат под снегом, их еще нужно колоть.

— Откуда у тебя дрова? За них же платить надо... Или ты как-то по-другому?

Он с улыбкой посмотрел на Зинку, которая активно доедала борщ.

Зинка вылизала ложку и сказала:

— Налей ещё! Кастрюля полная ведь!

— Нет-нет, хватит! А то начнёт бурлить, когда… — она взглянула на него с влажными глазами.

— Чёрт! Я уже и забыл, зачем сюда пришёл! — он усмехнулся, а Зинка засмеялась в ответ.

— У меня во дворе тополь рос. Огромный! — Зинка даже чуть приподнялась от стула. — Его летом спилили. Ветром ветка отломилась и провод повредила…

— Так ты говоришь о неуплате...

Переход к новой теме оказался слишком трудным, и Зинка с недоумением уставилась на него.

— Ну да, спилили... — он убрал пустую тарелку. — А кто это делал? Ты сама справилась? Наверняка у тебя пилы нет?

— Нет-нет! Пилы не было. Валерка распилил.

— Какой Валерка? Останин?

— Не-не! Они приезжие были. Лет семь назад из Казахстана приехали.

— У него семья осталась?

— Развелся он...

— Из-за тебя?

Зинка хихикнула: — Нет-нет! Она его выгнала. Он такой… блядун!

— И как же ты с ним рассталась?

Зинка опустила глаза.

Георгий усмехнулся: его тронул её стыдливый вид.

— А Валерка работает сейчас?

— Какой именно?

— Тот самый блядун!

Зинка улыбнулась: — Скотником на ферме трудится.

— Алименты исправно платит? Дети у него есть?

Зинка покачала головой: — Она их забрала с собой. Троих детей.

— Ладно, давай не о детях... Хотя…

Он усмехнулся про себя и сказал: «Зинаида, проводи в апартаменты!» — после чего поднялся.

Зинка покраснела, словно мак, прикусила большой палец и, не смотря на него, встала и направилась в комнату. Он пригласил её за собой, поправляя лампу и расстегивая ремень брюк.

Она устроилась на диванчике, сдвинув ноги и скрестив руки на груди. Он подошёл ближе и расслабил ремень; брюки тихо упали к его ногам. Его член уже был готов к действию, и он потянулся, чтобы освободить его из плавок.

Зинка оставалась неподвижной, как статуя.

— Сними сапоги и давай скорее раздевайся! А то мне холодно стоять здесь! — произнес он.

Желание под воздействием алкоголя стало разгораться внутри него. Зинка послушно опустилась на колени и принялась снимать сапоги. Он стянул с себя джемпер и бросил его на диванчик; холод ему больше не мешал.

Зинка встала и начала раздеваться, а он обнял её за талию, прижимаясь членом к её бедрам.

— Как тебе удобнее? — спросил он.

Он держал её за ягодицы и двигался взад-вперед, находясь между ног девушки. Её грудь соприкасалась с его телом, а руки обвили его шею.

— Встань раком! — велел он ей, поворачивая так, чтобы не отпускать из объятий; член следовал за движением её тела.

Она приняла нужную позу, опустив голову на руки. В темноте начинали различаться очертания её тела.

Он нежно гладил ягодицы Зинки, слегка пощипывая кожу. Его живот прижимался к ней, пока руки исследовали бедра и двигались к лобку, медленно спускаясь вниз сквозь её волосы.

— Ты там хорошо проводишь время?

— Нет.

— Я бы хотел попробовать что-то новое!

— Можно. Но только... — он ощупал Зинку; она была горячей и влажной, но его жопа была сухой.

— Вот! — он приложил два пальца правой руки к ее лицу — Обслюнявь!

Зинка взяла пальцы в рот и поиграла ими.

— И еще... — он положил ладонь на ее рот — Сплюнь!

Зинка громко втянула носом воздух с соплями и звонко выплюнула.

Георгий неудержимо улыбнулся в темноте.

Он прижал ладонь к анусу и размазал по нему, а потом проник указательным пальцем в анус, начал делать движения. Его левая рука была на спине Зинки, которая притянула ее к своим грудям.

Он массировал грудь с некой неудовлетворенной жаждой, продолжая двигаться, потом вытащил палец и, прижав два пальца к анусу, продолжил.

Пока он ласкал ее одним пальцем, было немного щекотно, но Зинка сдерживалась. А когда он вставил два пальца, ощущения изменились, и Зинка начала обращать на них внимание.

Желание возрастает и вот он уже проникает возбужденным членом, направляя его в анус. Зинка дрожит, а он, сжимая ее бедра, медленно проникает через стесненный сфинктер. Зинке больно, но она терпит, укусывая губу. А он продолжает с усилием засовывать член в ее жопу, все больше разгораясь страстью и покорностью, и вытаскивает его полностью...

И входит!

Зинка кричит от боли, а он теряет контроль и рыча запечатывает своими побелевшими пальцами ее кожу. Он трахает и насилует Зинку, наслаждаясь своей властью!

Он имеет ее!

Он насилует ее!

Зинка...

визжит от боли, но не противится насилию. И почувствовав его удовлетворение и услышав ее стоны, он приходит в себя. И, вынимая из задницы уже ослабевающий член, он спрашивает — Болит ли тебя? Почему ты не протестовала?

— Мне тебя очень жалко, — всхлипнула Зинка.

Внутри него пробудились подавленные эмоции, вызванные глубоким горем. Он внезапно понял, что использовал её сострадание для удовлетворения собственных желаний.

«О, Боже!» — произнес он тихо, повернул Зинку к себе и обнял крепче, повторяя: «Прости! Прости меня, прости!» — гладя её плечи и волосы. Зинка разрыдалась.

Громко!

Он взял её лицо в свои руки и начал целовать её глаза, нос, щёки и губы. Постепенно она успокоилась; он прижал её к своей груди, а слёзы, которые скапливались в уголках её глаз, потекли по щекам.

Зинка отстранилась и посмотрела на него. Увидев его слёзы, она встряхнула его: «Не плачь! Не плачь, милый! Ну хочешь — изнасилуй меня ещё раз! Ещё раз!»

— Зинка! — сказал он с улыбкой, вытирая слёзы. — Зинка, ты совсем глупая! Я не плачу — снова обнял её.

Его сердце сильно стучало в груди.

Зинка улыбалась.

4

— Где ты был?! Тебя не было почти час!

— Я гулял по деревне.

— Вот как?! Ты же простудишься... Слышала говорят тебя видели с какой-то женщиной.

— Зинка... Она просто шла впереди меня.

— Говорят про неё всякие гадости... Мол, все деревенские пьяницы у неё собираются.

Он молчал.

— Ты у неё был?

— Тань, ей двадцать пять лет, а мне пятьдесят восемь. Что мне там делать?

— И почему это произошло так неожиданно?

— Так сказали люди.

— Она «сын полка»!

— В каком смысле?

— Найдёныш! Её вся деревня растила. Мартыниха ухаживала за ней одна; она ушла с фермы и жила только на пенсию. Какую воспитали – такой она и вышла. А что плохого в этом?

— Почему ты так за неё заступаешься? Уже переспал с ней?!

— Да! Чёрт возьми!

Короткий, нервный смех — Ты правда так думаешь?

— Таня! Что мне ещё сказать? «Нет» — Ты даже не представляешь. Я сказал «Да!» — И ты не воспринимаешь это всерьёз.

— Я тебя совсем не понимаю

— А что тут непонятного? Всё просто, как три пальца!

— Фу! Зачем так грубо выражаться?

— Да там немного по-другому: глупый, как три пальца вместе!

— Это не я глупая, а ты, как... — Таня улыбнулась, пытаясь представить глупость в трёх пальцах.

— Есть другая формулировка: глупый, как три мизинца вместе!

Таня снова улыбнулась.

— Таня, что с тобой происходит?

— Просто представила: глупость в трёх мизинцах гораздо больше, чем в трёх пальцах.

— Смотря какие пальцы и какие мизинцы?

— Ты серьёзно? Пальцы могут быть больше... Фу! О чём я говорю? В какие игры ты меня втягиваешь?

Таня замерла — Я уже забыла, с чего начала?

— Я мог заболеть...

— Нет! Я хотела сказать что-то другое... Ладно, иди одевайся. Пойдём к Валентине. Здесь холодно и не топлено. Закрой на ключ. Мы помыли посуду и немного убрались. Иди одевайся, я подожду здесь.

К середине декабря выпало много снега, но температура оставалась тёплой.

Для Сибири мороз в три-четыре градуса считается оттепелью.

З. Ы.

Деревенские частушки про Зинку:

Зинка задницей

виляла,

Зинка пацанов дразнила,

В деревне каждый знает,

Что Зинка без трусов ходит.

Если Зинка решит сесть,

Далеко её видно будет,

Все коты разбегутся прочь,

Зинка без штанов гуляет.

В баньке подмывалась Зинка,

Подолом себя вытирала,

Из-за неё торчит дубинка,

Зинка встречалась с милиционером.

Зинку трахали в кустах

Мужики со всей округи.

В новостях продемонстрировали! Уберите свои языки подальше!