Следы на воде. Часть 2: Водоворот

Городская квартира. Большая, просторная. В спальне на постели спит мужчина. Сильный, красивый,... желанный. С трудом отворачиваюсь и смотрю на девушку передо мной. Зрелище еще то: рыжие волосы в художественном беспорядке... ладно, волосы просто всклокочены, губы опухли от поцелуев, на груди — следы засосов. Из одежды — мужская рубашка, в которую при желании можно завернуться пару раз. Зеленые глаза блестят от счастья. Подмигиваю, и девушка послушно подмигивает в ответ. Не удержавшись, прикасаюсь к зеркалу, и рыженькое чудо повторяет мое движение. Вот только глаза у нее на секунду становятся печальными, а яркий изумрудный оттенок сменяется зеленоватой бездной речного омута. Многие годы я не видела своего собственного лица, отражаясь в глазах мужчин в облике тех, кого они когда-то потеряли. И вот теперь я — снова я. Настоящая, почти живая. На долго ли?

Час назад его сильные, но такие нежные руки скользили по моей коже, ласкали соски, медленно путешествовали по всему телу, спускаясь все ниже, туда, где сосредоточились все мои желания. И когда, после бесконечных ласк, он наконец вошел в меня, я подалась ему навстречу, заставляя двигаться быстрее, резче, стремясь скорее утолить сжигающее меня желание. Этот раз был неистовым и грубым. Удивительным и совершенным. За ним последовал медленный, мучительно нежный. Каким будет следующий раз? Не знаю, но уверена в одном — он раскроет для нас двоих новые сверкающие грани нашей любви, подарит вечность...

***

Наша встреча на берегу прошла... странно. Ну, вот как бы вы отреагировали на появившуюся из воды девушку, которую любили в юности? А если при этом она погибла двадцать лет назад? И при этом вы почему-то не поддались магии. Думаю, диким криком или попыткой вспомнить все когда либо слышанные молитвы. И это было бы нормально. Вот только Алексей вместо этого просто сгреб меня в объятья и не отпускал. Не отпускал совсем, ни на секунду, словно опасаясь, что отдалившись хоть на миллиметр, я сразу же исчезну, истаю туманом.

И он был не так уж и неправ: в какой-то миг мне просто стало страшно, захотелось отступить обратно в воду, убежать, уплыть, затаиться где-нибудь поглубже. А все потому, что происходящее не укладывалось ни в какие рамки. Хотя бы то, как он смотрел на меня: с любовью, с желанием, с тоской,... но без ставшей уже привычной за долгие годы похоти. Нет, мое обнаженное тело возбуждало Лешу, но жаждал он те только секса, а чего-то еще, о чем я забыла давно и надолго. И запретила себе вспоминать.

Я же просто нежилась в его руках, слушала несколько бессвязные речи, смесь признаний в любви, просьб о прощении и робких вопросов, и — молчала. Молчала не только потому, что боялась навредить своим русалочьим голосом, но и потому, что боялась рассказывать. Поэтому когда Леша начал что-то говорить о нашем прошлом, я просто прижала палец к его губам и покачала головой. Что бы он не сказал сейчас — это уже ничего не изменит. Прошли годы, он изменился, я... тоже изменилась. Иногда бывает слишком поздно для любых оправданий.

Да и что рассказать ему в ответ? «Я, дорогой, провела эти двадцать лет очень насыщенно: стала русалкой (это что-то среднее между водным духом и нежитью), соблазнила больше сотни мужчин, отлично с ними потрахалась, потом — утопила, чтобы получить энергию. И, да, чуть не забыла, почти все утопленники на пару дней пути вверх и вниз по течению — моих рук дело. Надо же девочке иногда развлекаться...» Подозреваю, что даже для безумно влюбленного это будет чересчур. Пусть внешне я и похожа на диснеевскую русалочку, но настоящая речная дева — это далеко не Ариель, и никакие поцелуи не превратят меня в человека. Так что просто снова исчезнуть в воде — самый лучший выход.

В себя пришла в машине Леши, причем закутанная в его пиджак, то ли из желания спасти от холода (в летнюю жару — очень своевременно), то ли из соображений приличия. На голое тело вышло так «прилично», что если не «отвод глаз», не известно чем бы все закончилось на дороге. Но это не главный вопрос. Главный — что я вообще делаю в машине, быстро уезжающий от реки в сторону города?! Нет, мы, русалки, можем уходить от воды, особенно, если сыты, но обычно нам это просто не нужно... Вот только забыла, как на меня действует чья-то беспардонная наглость и напористость. И он вообще головой-то думает? А если я зомби и сейчас начну есть его мозги? Хотя, если судить по поведению, есть там особо нечего. А «есть мозги» в переносном смысле, не имея возможности говорить — крайне затруднительно. Вот как его развернуть обратно? Руль вырывать — так еще с дороги слетим, разобьемся. Мне-то хоть бы что, но Леша... с каких пор меня волнует, что с ним станется? И почему я его там же не утопила? Вопросы, вопросы... Я вдруг поняла, что не хочу, не буду искать на них ответы. Пусть все идет как идет.

***

Когда Леша был дома, мы любили друг друга так часто, что это казалось нереальным. То быстро, грубо, словно боясь в следующий миг потерять, то медленно, мучительно нежно, словно впереди целая вечность. Кажется не осталось ни малейшего клочка моей кожи, где не побывали его губы, ни единой частички его тела, которую я не ласкала. И даже когда к моему мужчине приходил сон, я лежала, тесно прижимаясь к его разгоряченному от любви телу, купаясь в его тепле, вдыхая запах, слушая дыхание.

Я давно перестала считать дни, проведенные в дали от реки, да и само мое двадцатилетнее существование как будто стерлось, отступило и теперь казалось каким-то кошмарным сном. Далеким и нереальным. Стоило закрыть глаза, и почти получалось поверить, что на самом деле я провела все эти годы здесь, с моим любимым, деля радости и огорчения, взрослея, и даже старея... Но стоило ночи окончиться, и солнечный свет возвращал все на свои места: я видела рядом мужчину, прожившего целую жизнь без меня, а в зеркале — юную девушку, все так же прекрасную, как и годы назад, хрупкую, нежную... с глазами древнего существа, живущего воспоминаниями и знающего лишь голод.

Поэтому стоило Леше уйти, и я сразу же задергивала шторы, гасила свет, и погружалась какое-то подобие забытья, запрещая себе думать о происходящем и о том, что будет дальше. Сидела где-нибудь в уголке застывшей статуей, пока в замке не поворачивался ключ, и до моего острого слуха не доносилось его дыхание, заставлявшее дышать с ним в унисон. И тогда я с улыбкой спешила ему навстречу, и чувствовала, как горячие руки ласкают нежную кожу, разнося живое тепло по каждой частичке моего тела, как его губы накрывают мои. Как его ласки пробуждают во мне страсть, яркую словно вспышка.

И позже, чувствуя его в себе, подчиняясь его уверенному ритму, позволяя увлечь себя ко все новым вершинам, я прикасалась к его сильному телу, то робкими ласками передавая ему свои желания, то оставляя на плечах и спине алые полосы. В такие мгновения я чувствовала себя живой, как никогда в жизни. Чувствовала себя совершенной. Постепенно я начала жить и двигаться даже если Леши не было рядом. От скуки, включила телевизор, и, рассматривая совершенно незнакомые лица, спорящие о чем-то важном, но для меня — совершенно бессмысленном, вдруг поняла, что мне интересно. Мне, русалке, которую не волнует ничего в настоящем. Это было странно. И приятно. И немного страшно, потому что я не понимала, что происходит.

В другой день я почувствовала голод. Нет, не ту пожирающую изнутри пустоту, что толкает таких как я на поиски жертвы, а самый обычный. Есть захотелось. Вот только русалки — не едят... В холодильнике у Алеши нашлась рыба. Интересно, это знак судьбы, или просто так совпало? Впрочем, оказалось, что я еще помню, как готовить. Целую вечность не решалась попробовать. А когда все же откусила крохотный кусочек — едва не застонала от нахлынувших ощущений. Оказывается вкусная пища это так... вкусно! Как я существовала без этого столько лет?!

Алеша, вернувшийся с работы, с удивлением увидел готовый ужин на столе. Оценил. Впрочем, сам съел до обидного мало, все больше завороженным видом наблюдая,...