Дети Вудстока. Серия: Эро рассказы дети Часть 2

Глава 4. Начало.

Через полчаса концерт не начался.

Через час — тоже.

На вошедшем в свои естественные границы человеческом поле начало вибрировать волнение. Рождавшееся в разных его концах и неуловимое поначалу, оно, словно повинуясь силе притяжения, ручейками стекалось к середине, откуда, вобрав в себя все вибрации, рождённые ожиданием и недоумением, неотвратимо катилось к свежепостроенной сцене. Передние ряды вливались со своими чувствами и эмоциями в это облако, и вскоре над Вудстоком сгустилась невидимая, но настолько ощущаемая всеми грозовая туча ожидания, время от времени искрившая недоумёнными вопросами и самыми нелепыми предположениями, что, казалось, вот-вот разразится... Что именно? — не знал никто. И никто даже не хотел думать, чем может обернуться волнение и ожидание полумиллиона человек, многие из которых уже приняли изрядную дозу наркотиков.

* * *

17.03 15 августа 1969г.

— Ричи, выручай. Ты идёшь шестым, но по сути ты сейчас единственный. Тимми Хардин вообще невменяем — пока его приведут в норму, пройдёт ещё час, если не больше. Нас просто сметут за это время. Ты посмотри, сколько их там... А мы-то с Джоном думали, что будет не больше двухсот тысяч.

Молодой — не старше тридцати лет — негр интеллигентного вида, настраивающий свою гитару, удивлённо смотрит на стоящего перед ним длинного, худого, с тонкими чертами лица и длиннющими прямыми волосами босоногого молодого человека, одетого в одну лишь кожаную безрукавку на голое тело и донельзя истрёпанные джинсы:

— Но я ведь ещё не готов...

— Ричи, хоть что-нибудь. Хоть какие-нибудь песни. Вокруг камеры — куча камер. Фильм снимать будут. Ты представляешь этот бунт на киноплёнке, если мы не выпустим хоть кого-нибудь?... Там же все угашенные напрочь. Да от одного дыма марихуаны можно с катушек съехать за целый день — сам разве не чувствуешь?

— Что да — то да, — понимающе улыбается негр. — Но, Майки...

— Ричи, сколько у тебя есть песен?

— Ну... не знаю. Минут на тридцать-сорок.

— Займи их. Не хватит — пой каверы. Ты ж прекрасно «битлов» делал, я помню.»Sweetwater«должны прилететь на вертолёте, нам надо до их прилёта продержаться. Или до любого, кто объявится. Может, этот чёртов Хардин в себя придёт...

— На вертолёте? — Брови Ричи удивлённо ползут вверх.

— Да, Ричи, да. Пробки. Все шоссе забиты под завязку — до Уоллквилля, до Монтичелло. Да что говорить — Нью-Йоркскую автостраду всю парализовало. Мелани звонила в отель к Тайберу из Нью-Джерси, сказала, что по Семнадцатому шоссе даже пройти нельзя, не то что проехать. Всех будем доставлять на вертолётах — Робертс с армейцами уже договорился. В общем, я дам тебе сигнал, когда заканчивать. Всё, пойдём. Я объявлю тебя.

Негр понимающе, с еле уловимой ноткой обречённости кивает аккуратно подстриженной головой, поднимается, берёт не до конца настроенную гитару и вместе с собеседником выходит на переднюю часть сцены. Через несколько секунд в напряжённой тишине звучат первые приветственные слова этого вечера, обращённые к зрителям, а буквально через минуту раздаются первые аккорды первой песни — Орфей успокаивает толпу...

* * *

... Негра звали Ричи Хейвенс; разговаривал с ним, а после представлял его публике один из организаторов этого безумного во всех смыслах концерта — Майкл Лэнг. Так началось первое выступление на самом грандиозном в мире фестивале — «ярмарки музыки и искусств», как гласила реклама.

Одни часы показывали 17. 07, другие — 17. 08...

* * *

Чарли выбрал удачное место, откуда всё было видно и слышно, но при этом звук стереосистемы не давил на уши, хотя общаться между собой было всё равно трудно. Они разместились возле мотоцикла, уложив спальники так, что девушки могли полулежать, опираясь о сидение, и наблюдать за выступавшими. Хейвенс был им незнаком, но его фолк-песни с интонациями соула и госпелза пришлись по душе: Стюарт пару раз видел, как Флоренс даже подпевала в некоторых местах, на слух ловя строчки от соседей, также подпевавших певцу. Когда же негр, растерянно-воодушевлённый оказанным ему тёплым приёмом, перешёл на собственные версии песен «Битлз», зрительский отклик достиг предела: чуть ли не пол-поля подпевало ему в «Элинор Ригби», и Стюарт с друзьями не были исключением, горланя во весь голос «Ah, look at all the lonely people... «. Правда, никто из них не заметил, что Флоренс пела через силу, с трудом сдерживая тошноту и время от времени кусая губы и сгибаясь пополам, чтобы случайно не закричать от болей.

Песни закончились, но Хэйвенса не отпускали: слушатели хлопали и просили ещё. Все видели, как он растерянно обернулся, ища кого-то глазами в глубине сцены, но, видимо, никого не найдя, постоял с пол-минуты в нерешительности и вдруг акапельно запел старый негритянский спиричуэлс, сочинённый чуть ли не в XVIII веке африканцами, насильно вывезенными в колонии Нового Света:

Sometime I feel like a motherless child

So far away from my home...

Он пел так надрывно и обречённо, что казалось, будто он сам только что вернулся с луизианской хлопковой плантации после целого дня изнурительной работы под немилосердным южным солнцем и плёткой надсмотрщика, так похожего на это жестокое, чужое для негра солнце. Слушатели молчали, впитывая в себя боль двухвековой давности, которая странным образом оказывалась созвучной событиям 60-х годов — убийству Мартина Лютера Кинга, негритянским митингам за гражданские права, войне во Вьетнаме, кровавому, с жестокими смертями разгону чикагской антивоенной демонстрации годичной давности... А Стюарт, будучи убеждённым пацифистом, прятавшимся в нью-йоркской коммуне хиппи от призыва во Вьетнам, вдруг стал понимать причины агрессии членов «Чёрной пантеры» — леворадикальной анархистской негритянской организации, уже наводившей ужас на «белых англо-саксонских протестантов» Америки.

Однако вскоре тон спиричуэлса изменился, и негр страдающий превратился в негра гневного, выкрикивающего во Вселенную слово «Freedom!». В оригинальном тексте этого не было — Ричи импровизировал на ходу, — но этот клич словно разбудил поле; его подхватили все собравшиеся, и вскоре он превратился в нечто вроде грозного призыва «Марсельезы», валом катившийся по окрестностям.

Как начало темнеть, никто не заметил. Хейвенс закончил свою импровизацию уже в темноте под такой шквал аплодисментов, что за ним даже не было слышно шум винтов армейского вертолёта. Только Льюис краем глаза заметил движение каких-то огоньков в небе по направлению к пруду и ткнул в бок Чарли, пытаясь привлечь его внимание, но тот отмахнулся от него. Наконец Хейвенс ушёл, и на его место буквально выпихнули Берта Соммера, сунув ему в руки гитару всё ещё не пришедшего в себя после передозировки Тима Хардина: Соммеру нужно было спеть всего пару песен, чтобы прилетевшие «Sweetwater» могли хотя бы выгрузиться из вертолёта со своими конгами, виолончелью и флейтой и дойти до сцены.

И только-только над полем раздался тёплый хрустальный голос русоволосой восемнадцатилетней нимфы Нэнси Невинс, начинавший под флейту и клавиши скороговоркой выводить «Here we go again», как вдруг Льюиса цепко схватили за руку и сжали так, что парень невольно вскрикнул. Обернувшись, он увидел огромные глаза Флоренс, в которых плескалась боль.

— Что случилось, Фло? — растерянно спросил парень, но тут же перебил сам себя вопросом: — Что, уже?..

Флоренс молча кивнула, закусывая губу и еле сдерживая крик.

Льюис в растерянности огляделся.

Голос Нэнси, поддержанный уверенными мужскими подпевками в припеве, светлым вибрирующим пятном разливавшийся в тёмном вечернем воздухе далеко по окрестностям, набирал силу, которую трудно было предположить, глядя на её утончённую хрупкую фигурку аристократки. Все, не отрываясь, смотрели ...