Одиссея Китти

Я встретил их на этнофестивале в Кентакки. Сотни машин съехались к долине индейской речушки Миу, к буйным лугам, звеневшим от комаров, как офис от телефонов; среди них был потрепанный пикап, в котором приехал я, и еще более потрепанный фургон, в котором приехала странная компания — парень, девушка и еще девушка, точнее сказать, девочка.

Они кемпинговались по соседству со мной. Я наблюдал за ними и никак не мог понять, какие отношения связывают их. Парень, которого почему-то звали Тесак, был типичным раздлобаем, патлатым и засаленным, каких здесь было много. Девушке постарше было лет двадцать. Она была томной, роскошной, зверски чувственной и не стеснялась подчеркивать свою сексуальность, в которой все окружающие тонули, как в дурмане. Уже в первый день я увидел ее голые сиськи, от которых перехватило дыхание. Они были большими, избыточно-сладкими и упругими, как тропические плоды. Девушка (ее звали Вивиэн, Ви) вышла ранним утром из фургона в одной длинной юбке, с наслаждением потянулась, впитывая туманную чувственность утра, пару раз мотнула рыжеватой гривой, распущенной до бедер, как у русалки, и глянула в мою сторону. Я не успел отвести глаз.

Если кому-то из нас и было неловко, то это была явно не Ви. Она улыбнулась — одними глазами, как ОНИ умеют это делать, — снова мотнула гривой и сказала мне:

— Привет.

— Привет, — хрипло ответил я.

Впрочем, на следующий день я увидел еще более любопытное зрелище: голая Ви стояла, выгнувшись кувшином, и подставлялась дюжине рук, рисовавших на ней что попало.

Ее бесстыдная пизда, кем-то уже закрашенная, маслилась то ли от краски, то ли от удовольствия. Рядом на столике стояли разноцветные банки, куда окунались кисточки и пальцы. Несколько парней галдели и причмокивали, обрисовывая голую Ви, а та выгибалась от удовольствия, как рыжая пантера. Я мог бы присоединиться к этому коллективному творчеству, но постеснялся и глазел на краску, весело блестевшую на ее сиськах, а затем залез к себе в пикап и испачкал штаны.

Другая девушка была тоненькой и гибкой, как стебли здешних лугов, и совсем молоденькой — не девушка, а девчушка, девчоночка. Позже я узнал, что ей месяц только, как стукнуло шестнадцать.

Она всегда бегала в коротюсеньких шортах, которые отличало от трусов только обилие карманов и брелков. Казалось, вся она состоит из вытянутых, выгнутых линий, как луговая трава на ветру, — может быть, потому, что ее босые ножки всегда были оголены до самой попы. Звали ее Кэти, но все называли ее Китти. Она и впрямь была похожа на котенка: глаза, огромные и пугливые, и волосы, торчавшие вьюнками во все стороны, были у нее точно, как у мультяшных котят-разбойников. Это был диковатый, царапучий зверь, который часами мог молчать, никому не отвечая, — а мог носиться и отчаянно куроселить, захлебываясь от смеха. Смеялась она так, что пробирало в груди. Китти подыгрывала себе и каждое утро рисовала на мордочке черный носик и усики — по три с каждой стороны. Это било наповал, и, когда Китти пробегала мимо, забавная и усатая, в сердце кололи какие-то запретные токи. Фигурка у нее была совсем еще девчоночья: груди едва обозначилась — не столько объемами, сколько набухшими сосками, торчавшими сквозь ткань, — а бедра уже налились тугой каплей, но еще совсем не так, как у русалки Вивиэн.

Китти всегда бегала босиком, и ее ножки вечно были перемазаны в зеленых соках травы, в глине и в пыли. Ступни у нее были крохотные и славные до ужаса, с маленькими аккуратными пальчиками, которыми она шевелила от нетерпения, когда приходилось стоять и чего-то ждать. Обуви на ней я не видел ни разу и подозревал, что ее у нее вообще нет. Дикарка Китти обильно разукрашивалась цветами, веночками, всевозможными поделками-фенечками и походила на котенка, обмотанного цветными нитками. Рот у нее был большой, чувственный и капризный, вечно приоткрытый от волнения, носик маленький и аккуратный, глазищи зеленые, как у настоящей кошечки, волосы русые, отчаянно кудрявые и недлинные — до затылка, от силы до плеч.

Впервые я увидел Китти, когда она сидела с гитарой и пела. Пела она так терпко и хорошо, что внутри дрогнуло, и я был уверен, что это юная звезда, прибывшая на фестиваль; но в программе Китти не числилась, не стремилась туда попасть — и вообще, как выяснилось, оказалась здесь почти случайно.

Они с Вивиэн называли друг друга «сестричка», хоть ни капли не были похожи. Меня остро интересовало, какие отношения связывают патлатого Тесака, томную русалку Ви и босоногого котенка Китти. С Тесаком и Ви было все понятно: они истомно целовались, слюнявя друг другу полголовы, и Тесак прилюдно мял Ви сиськи, вынуждая ее истерически хихикать и выгибаться; но с Китти все было странно. Я еще не знал тогда нравов хиппи и пытался вникнуть, почему и Тесак, и Ви, и другие парни и девушки так чувственно чмокают ее в губы, а она порывисто вытягивается им навстречу, стараясь соответствовать.

Вечером второго дня, когда все мы уже перезнакомились, я зашел к ним в фургон за сухим горючим — и отпрянул обратно.

Хихикая, Тесак завалил совершенно голую Китти на спину, а Ви, полуотмытая от краски, лезла к ней с каким-то тюбиком. «Ннннееее!... « — мяукала Китти сквозь смех, стараясь лягнуть Ви босой пяткой, маленькой и розовой, как хомячок.

«Вмешаться?... Уйти?... « Мысли мелькали, наталкиваясь друг на друга; но поздно — меня увидели, и Ви простонала:

— Мэйсон, ну хоть ты скажи ей!...

— Что?

— Они ее и так уже изгрызли всю, живого места нет...

— Кто? Кого?

— А она не хочет мазаться... Репеллентом... О, полюбуйся! — Ви ткнула пальцем в начесанный комариный укус на ноге Китти, у самой ее голой пизденки. — Думаешь, тебя с такими волдыряками будут мужчины хотеть? А? Мэйсон, ты будешь ее хотеть такую, вот такую вот — вреднючую, изгрызенную, упрямую зачуханную котицу?..

Наверно, никогда еще у меня не было такого дурацкого вида, — учитывая, что хуй, опустошенный в пикапе, снова рвал мне джинсы. — Ну скажи ей, чтоб она мазалась... Ты большой, она тебя послушает, — тянула Ви, и я послушно сказал Китти: — Эй! Быстро мажься! А то тебя... — глядя, не отрываясь, на ее пизду, голую, пушистую, зиявшую пухлым веретеном меж задранных ног.

— Не хочууууу!... Он такой вонююююючий... Как дерьмо, — капризно мяукала Китти. У нее были совсем детские груди, крепенькие и твердые на вид, как недозрелые персики или орешки, с большущими сосками, похожими на бутоны бледных цветов в пойме Миу. Я сто лет как не видел таких юных девочек голышом, и мне стало совсем не по себе.

— ... Ооо, да ты уже готов, амиго мио. А ну-ка... Тесачок, справишься с котицей? Нам нужно выйти. На маленький приватненький разговорчичек... — Ви отдала ему репеллент и двинулась к выходу — на меня. Тесак игриво хохотнул.

Я вышел, все еще не понимая, что за «разговорчичек». Спрыгнув с фургона, Ви вдруг повисла у меня на шее и вцеловалась в меня плотными губами, жадными и пекучими, как огонь.

... Когда она оторвалась, я стоял, пошатываясь, и глотал воздух. Она говорила мне, задыхаясь, как и я:

— А ты ничего... Умеешь... Девушка есть?

— Девушка? — Я даже не понял, о чем она.

— А впрочем, неважно. Она меня простит. И тебя. А ну-ка... — выгнувшись, она потянула с себя блузку, обнажив два своих сладких манго. В глазах ее плясали черти. — Чего стоишь? Ты, летаргия, тень отца Гамлета!... — и она нагнулась к моим штанам, ловко выпотрошив оттуда хуище с яйцами.

— Ооооо! Ууууу! Ну и таранчик! Куда там Тесаку! Мммм... — она ныла и улыбалась, предвкушая удовольствие, и тянула с меня футболку, и насаживалась животом мне на хуй, разбухший, как бревно...